Теорема существования. Инвариант

– Я мэтр Ист Олерре. Стряпчий, – представился входя в комнату толстый розовощекий, похожий на пупса –переростка, мужчина с кожаным саквояжем в руках.

– Эрра, вы меня понимаете? – он склонился над Анеей.

– Да, – с усилием пробулькала она, и выпалила скороговоркой на одном вдохе, – я Анея Ивянская завещаю свой дом в Ивянках со всем имуществом, все свои денежные накопления в сумме три тысячи золотых, а так же виру за мою смерть, моей сестре – Ингарре Ивянской. Пожалуйста, уважаемый мэтр, поторопитесь.

Я молча вцепилась ей в руку. Внутри меня все протестовало против таких слов. Какая вира за смерть? Она ведь жива и даже разговаривает.

– Будут другие претенденты на наследство? – профессиональным тоном поинтересовался стряпчий доставая из своего портфеля чернильницу и лист толстой желтой бумаги. Он сел за стол и принялся, сосредоточенно и быстро, выводить строчки пером.

– Нет, – Анея говорила едва слышно, у нее на губах выступила розовая пена, – только сестра.

– Вашу личность кто-нибудь может подтвердить?

– Может хозяин двора, – раздраженно сказала я, чтобы не напрягать Анею лишними разговорами, – Анея здесь останавливается не первый раз. Может хозяйка аптеки у городского рынка, эрра Лорейт. Анея регулярно привозит ей травы для изготовления лекарств. Могу я, у меня с собой документ выписанный старостой Ивянок подтверждающий мою личность.

Закончив писать мэтр ИстОлерре передал Анее бумагу на подпись. Свидетелями выступили хозяин трактира и его жена. Анея расписалась и дернула пальцами, подзывая меня ближе.

– Прости Инга, жаль, что тут у нас нет этой твоей «скорой», помнишь, ты рассказывала, – прошептала она, – наверное, это я вызвала тебя сюда, мне так хотелось, чтоб со мной рядом была хоть одна родственная душа. Моя вина.

– Какая твоя вина, Ани, о чем ты говоришь?

Она снова слабо погладила меня по руке и закрыла глаза. Я уткнулась лицом в одеяло рядом с ней и заплакала.

Потом пришли стражи и эрр Оллере подтвердил получение мной виры за смерть Анеи. В кошельке, брошенном мне на улице, было пятьдесят золотых монет. По здешним меркам просто неприличная сумма за смерть простолюдинки.

Я отдала золотой капитану стражи за то, что он задокументировал смерть Анеи. Он хотел потребовать больше, но мэтр Оллере что-то негромко сказал ему и тот заявил, что ошибся назвав цену в три золотых. Два золотых отошло мэтру Оллере за его труды. Хозяин двора сочувствующе похлопал меня по спине и попросил плату вперед. Я отсчитала ему восемь серебрушек.

Следующие два дня слились в какую – то мутную череду действий совершаемых «потому, что так надо».

Я договорилась с услугами местного гробовщика. Выбрала гроб из светлого полированого дерева и надгробье, из серо – голубого, с золотыми вкраплениями, камня. Выкупила в ратуше хорошее место на кладбище. Служка занимающийся продажей участков был удивлен:

– Она травница, вы говорите? А не жалко тратить столько денег на бесполезный кусок земли? – я глянула на него так, что он начал спешно перекладывать бумажки на столе и понимающе забормотал, – да, да конечно, для родственницы вы хотите самого лучшего, я понимаю.

Только потом я вспомнила, что все время «милой» беседы со служкой, держала руку на рукояти ножа.

И занималась прочими печальными делами. Заставляя себя через силу идти, договариваться, торговаться. Мир как будто превратился в вязкое, заглушающее окружающие звуки желе.

На третий день Анею похоронили.

Я постояла над свежезакопанной могилой, поплакала, посадила вечнозеленые купленные втридорога на местном рынке цветы с белыми бутонами похожими на семиконечные звезды.

В голове было пусто, как будто прохладный летний ветер выдул оттуда все мысли, а душа, за два дня отплакав свое, просто замерла в каком – то непонятном ступоре. Замерзла.

На следующий день я, наскоро собравшись, присоединилась к обозу едущему из Равенхальма в Алорну. Он шел по тракту мимо Ивянок.

Благополучно доехав с обозом в Ивянки, вернулась в дом Анеи.

Назвать его моим не поворачивался язык, каждое утро разжигая печь, заваривая отвар или доставая из плиты булочки я вспоминала как это делала Анея. Плакала от осознания, что её нет, и никто больше не рассмеется сидя за столом в маленькой кухне пробуя очередной изготовленный мной кулинарный шедевр. И не одобрит вкусно заваренные травы.

Удивительно какие, казалось бы, мелочи пронизывают всю нашу жизнь. Кто-то радуется, что ты приготовила печенье. И сидит с тобой по утрам на крыльце, что-то обсуждая, или просто молчит рядом. Ворчит за то, что ты устроила «очередной опыт» и чуть не спалила сарай. Или хвалит за вкусный суп. Или имеет странную привычку танцевать ловя пальцами солнечные лучи. Но это все части дорогого тебе человека, удивительные, уникальные фрагменты, мозаика, из которых он и состоит. А потом, когда эти мелочи вместе с человеком их привносившим исчезают, их очень не хватает. Иногда как воздуха.

Наконец, уже на третий месяц лета, я несколько оправившись от оглушенного состояния, собрала вещи, достала спрятанные деньги. Навестила Ихора. Пожадничав, решила напоследок сходить в лес за травами. И повстречала там эрра Арано. Правду говорят, что жадность до добра не доводит.

***

Мы медленно продвигались в сторону Лерта, я пешком, а мой спутник все так же, полулежа, обнимая Птичку за шею. Ей было неудобно, но она только изредка мотала головой, да вздыхала, когда Ян обнимал её слишком сильно. Солнце поднималось все выше и лес затягивала утренняя туманная дымка нагоняя на меня откровенную тоску.

Снова бегать по лесу, спать на земле, питаться едой приготовленной на костре. Все это вызывало глухое раздражение и внутренний протест. Хотелось комфорта, я устала от бесконечных путешествий по лесам. Даже буйная зелень вокруг воспринималась как нечто чужеродное и враждебное. Теперь, вдобавок ко всему, придется передвигаться пытаясь не попадаться на глаза алорнцам. И еще тащить на себе этого.

– Эй, ты живой? – окликнула я разглядывая своего спутника в ярком утреннем свете. Темная, слипшаяся от грязи шевелюра закрывала его лицо. Босые ноги были сбиты в кровь. Еще бы, после ночного бега по каменной мостовой. Руки тоже выглядели удручающе: на правой мизинец был неестественно вывернут в сторону.

Ночью, в спешке, я не приглядывалась к нему, да и что бы я там разглядела, в темноте.

– Я живой, – простонал он, – пить.

– Где ж я тебе посреди леса пить возьму, – сердито проворчала я, останавливая Птичку.

В доме Арано я не успела набрать воды, а израсходовала на петли у ворот слишком много и теперь во фляжке оставалось буквально несколько глотков.

Он открыл глаза, поднял голову, отбросив назад волосы, и расфокусированным взглядом уставился на меня. Последнее время любит судьба творить со мной злые шутки.

Я вгляделась в его лицо повнимательнее, выругалась и отпустив повод отступила назад. Сейчас злодейка напакостила мне более, чем основательно.

С Птички на меня смотрел тот самый мужчина, чья лошадь затоптала Анею. Тот, что небрежно кинул кошелек оплатив виру. Мое горло перехватил спазм, а ноги моментально стали ватными.

– Ты! – просипела я, ошеломленно опускаясь на землю, – ты…Это ты Анею убил, гад!

Ян удивленно вскинул брови, не понимая причин моего поведения.

– Что? – ошарашенно спросил он.

У меня перед глазами металась его кривая усмешка и рука в кожаной перчатке небрежно кидающая кошель.

– Ты её убил, – повторила я и схватилась за голову, – а я тебя от стражи спасаю.

Он неуклюже сполз с лошади, Птичка почувствовав свободу тут же отошла в сторону и начала щипать траву. Сев на землю он с трудом подвинулся ко мне, вопросительно вглядываясь в мое лицо. Я удивленно вскрикнула и отшатнулась, цвет его глаз в дневном свете был зелено – желтым с ярким оранжевым ободком по краю. Выглядело это жутковато.

– Я тебя помню, – он моргнул и помолчав, добавил, – ты тогда так страшно кричала. Но я же заплатил виру.

– Что твоя вира? – я прикрыла лицо руками и не удержалась, заплакала, – из-за тебя умер единственный человек в этом мире, который был мне родным. Единственный, понимаешь?

– Понимаю, – тяжело произнес он. И лег ничком, на траву, закрыв глаза, – оставь меня здесь.

Я неуклюже согнувшись поднялась на ноги, закинула за плечи мешок и пошла, не оглядываясь, в прежнем направлении. Разорванный подол юбки цеплялся за траву и мешал идти. Птичка вопросительно фыркнула мне вслед. Я шагала, разглядывая попадающиеся на моем пути растения. Взрослый мужик, сам справится, без моей помощи, вон какой огромный. Хватит с меня игр во Флоренс Найтингейл.

Я успела отойти на приличное расстояние как мое внимание привлек своими фиолетовыми цветами огромный куст самсила растущий на краю прогалины. Я подошла ближе и обошла его кругом, шикарный куст и корешки, наверное, что надо. Отказываться от такой находки глупо, а самсиловые корешки весьма полезная в хозяйстве вещь.

Я отстегнула от пояса нож и принялась усердно подкапывать куст. Такие корешки если не пригодятся самой, то уж продать их точно можно. Пока я копала моя злость начала медленно уходить.