(Не) моя Кукла

– Конечно, не здесь, – его развеселила ее реакция. – Но в принципе сегодня ночью я работаю.

– А кем? – нахмурилась, просчитывая в уме варианты и не находя нужного.

– А какая разница? – его забавляла ее детская непосредственность.

– Слушай, а ты случайно не еврей? Постоянно вопросом на вопрос отвечаешь!

– А что, похож? – он реально удивился.

– Нет! – скептически поморщилась.

– А на кого похож? – улыбался во все тридцать два зуба, еле сдерживая смех.

– На викинга! – произнесла она с восхищением.

Тут уж Андрей не выдержал и откровенно заржал. Ирина обернулась, посмотрела на сцену.

– Скоро мой выход. Ты здесь еще долго будешь?

– Нет, – покачал головой. – Сейчас уйду.

– Ну хоть меня посмотри, – сжала губки гузкой.

– Хорошо, – великодушно кивнул. – Тебя посмотрю.

Девица игриво улыбнулась и упорхнула. Андрей встал, расплатился за кофе, направился к выходу. Из-за его столика сцену было практически не видно. Собственно, за это Андрей его и любил. Но сейчас попросили посмотреть. Остановился в дверях.

Раскатистым голосом кто-то, изображающий из себя конферансье, прокричал в микрофон:

-– А теперь на сцене, – театральная пауза, – наша обожаемая, – Еще раз дурацкая пауза, – Кукла!

Зал взревел, на сцене погас свет, включился стробоскоп, красный прожектор выхватил неизвестно когда появившуюся у пилона фигурку в крайне откровенной позе. Было видно фактически только контур. Пробежали блики, снова мигнул прожектор. Стриптизерша сменила позу: закинула ногу на пилон, соблазнительно выгнулась. Еще одна вспышка, смена позы. Зал завыл в нетерпении, заулюлюкал, и тут заиграла музыка. Мягкий свет выхватил Ирину: тугие спиральки белых волос связаны хвостами по бокам. С одной стороны – бант, а с другой лента нарочно распущена. Специально расплывшийся слишком яркий макияж, кроваво-красные губы, кожаный корсет на тонкой талии. Кукла. Очень плохая кукла. Андрей улыбнулся сам себе – хорошо поставили свет. Подчеркнули все, что надо.

Девушка повернулась к пилону спиной, уперлась в него попой и плавно, очень эротично покачивая бедрами, сползла вниз. Так женщина трется о партнера в прелюдии, так она насаживает себя на него, когда все танцы окончены. Зал снова завыл, теперь уже возбужденно и ободряюще.

Девица резко обернулась, обхватила одной ногой пилон и начала форменным образом трахать его, резко сползая по нему вниз и тут же плавно поднимаясь. Высунула язык, сделала вид, что облизала вожделенный шест, нечаянным невинным движением оголила одну грудь. Объемную, красивую. С большим темным соском. Закусила губу, повела плечом. Мужики орали, кто-то попытался вырваться на сцену. Охрана жестко осаживала излишне страстных зрителей, а по залу уже расползались коллеги Андрея, шлюшки – работать с разгоряченной стриптизершами толпой.

Музыка набирала темп, заставляя танцовщицу извиваться все более откровенно. Или, наоборот, изгибы тела девушки направляли звуки и мелодию. Слитые воедино, они восхищали, возбуждали, заставляли желать и добиваться. Хотелось двигаться с нею в такт, обхватывать, прижимать к себе. Неожиданно для себя Андрей почувствовал мурашки где-то на пояснице. Они собрались в комок и разлились волнующим теплом ближе к животу. Хороша, артистка!

Достал сигарету, зажал ее в зубах, еще не зажженную. Посмотрел на сцену в последний раз и вдруг поймал взгляд стриптизерши. Поклялся бы чем угодно, что сейчас она танцевала для него и только для него. Улыбнулся сам себе. Скорее всего, сейчас так же думает каждый мужик в зале. Умеет завести. Куколка!

Развернулся и вышел.

Не моя куколка.

***

Проснулся от дурманящего запаха жареного теста. Прислушался. Что-то шкворчало на сковороде. Был готов поклясться, что блины. Откуда? Ах, да! Настя. Натянул штаны, футболку, выполз из своей комнаты.

– Утро доброе!

– Да день уж, как по мне! – милая серая мышка тепло ему улыбнулась. – Разбудила? Прости.

– Это не ты, – плюхнулся за стол, перетягивая резинкой хвост. – Это запах. Полцарства за блины!

– Оладьи, – подвинула ему миску, достала из холодильника сгущенку, мед.

– Офигеть! – запихнул в рот одну целиком. – Буди нас так почаще!

– Погоди, – рассмеялась Настя, – чаю сделаю.

– Лучше кофе, – встал из-за стола. – Давай я сам сварю. Игорян уже встал?

– Не-а, – протянула в ответ. – Он пришел в шесть утра, какое там встал!

Говорила она так, будто он пришел с ночной смены на заводе. С заботой в голосе или даже с уважением. Андрюха сунул в рот еще одну оладью, чтобы не отвечать, и достал банку с кофе.

– Черт, молотого нет.

– Мели, – она с усмешкой подтолкнула ему кофемолку. – Он не проснется.

– Ты уверена?

– А я блендер включала, вы проснулись?

– Блендер?

Настя фыркнула:

– Молодецкий сон!

– Утро! – неожиданно раздалось в дверях.

– Твоя девушка говорит, что день, – кивнул Игорю Андрюха.

Настя молча подошла и поцеловала. Излишне целомудренно, как показалось Андрею, но это его не касалось. Он смолол кофе, поставил вариться в турке на двоих. Настя кофе не любила, это он уже знал.

Милая мышка впервые появилась в их квартире год назад. Бледная, несмелая, зажатая. Андрей долго не мог понять, что Игорь в ней нашел. Пожалуй, до первой совместной ночевки. Почти так же, как сегодня, Настя осталась в их квартире до утра. Только Игорь тоже был дома. Андрей всеми силами старался не отсвечивать, но, похоже, ребята делали то же самое: никаких страстных звуков, томных вздохов или двусмысленных взглядов у него на виду.

А потом Игорян уехал, а Настя осталась с Андреем в квартире. Они проболтали, кажется, весь день. Даже трудно вспомнить, о чем. О кино, об учебе, об украинском борще с пампушками как символе русской кухни и о перелетных свиристелях.

Игорь вернулся из института после обеда, и Андрею было даже жаль расставаться с этой теплой уютной девчушкой. Теперь он друга понимал. Нежная, обаятельная Настя незаметно становилась очень близкой. Почти родной. Поэтому, когда Игорян уселся на кухне со словами: «Разговор есть», – Андрюха заранее знал, о чем пойдет речь.

– Я, наверное, съезжаю, – отводя взгляд, проговорил Игорь.

– Че это? – Андрей на самом деле удивился, поднял глаза на Настю. – Я думал, ты сюда переедешь.

– Да не, – мышка покраснела до самых до ушей. – Мы все же отдельно.