Дарина выдержала ещё паузу – он должен был почувствовать, как ей плохо.
– Папа, он меня не любит!
– Ах, боги, – Арн еле сдержался, чтоб не улыбнуться.
Кто такой Он, Арн, разумеется, уточнять не стал. С некоторых пор для Дарины на всём белом свете существовал только один Он.
– Ну, может, он тебя ещё мало знает? Вот узнает получше…
– Папа, что ты говоришь! При чём тут мало-много! Любовь – это увидел – и всё. Ничего здесь не надо знать и понимать. (Дарина в свои семнадцать была, естественно, экспертом в любви.) Вот ты, когда встретил маму, ты же сразу понял, что любишь её!
– Боюсь, здесь я тебе не советчик. Мы ведь с мамой, ты знаешь, выросли в одном селении. Так что я не помню, когда именно полюбил её. Во всяком случае, точной даты я тебе назвать не могу.
– Ну, хорошо! А если бы ты встретил её позже, когда уже был взрослым, ты бы понял, что влюбился?
Арн с серьёзным видом задумался. По крыше тихо шуршал дождь.
– Да, пожалуй, понял бы.
– Вот видишь! А почувствовал бы ты, что она любит тебя?
Арн какое-то время добросовестно сканировал свои воспоминания, потом сказал:
– А вот тут я не уверен. Очень трудно понять другого человека. Можно его выслушать. Можно ему поверить или не поверить. Вот, собственно, и всё.
– Да что ты говоришь! – возмутилась искренне Дарина. Ответ бы неверен. – Как можно говорить такую чушь! Как можно не чувствовать того, кого ты любишь!
Досада на бестолковость отца отразилась на её лице.
– Ну и почему ты узнала, что он тебя не любит? Он это сказал?
Дарина фыркнула.
– Так, может, ты ошибаешься?
– Я не ошибаюсь! Я чувствую это, понимаешь, чувствую.
Она, и правда, страдала. Хоть повод были надуманный, плохо ей было по-настоящему. Арн прижал её к себе. Ему хватило ума не говорить: «Ну и забудь его, другого найдёшь» или «Не стоит так переживать из-за пустяков». Он стал гладить дочку по голове.
– Ну что же нам делать? Ведь ты его всё равно любишь? (она кивнула) Может, всё же стоит подождать, ведь вы знакомы ещё очень мало. Или хочешь, я превращу его в лягушку? Ты его поцелуешь, и он…
– Не смешно! – Дарина села ровно, положила руки на колени, взглянула твёрдо ему в глаза. – Я знаю, что надо делать.
Арн насторожился: эти приготовления ничего хорошего не предвещали.
Дарина набрала в грудь воздуха и сказала решительно:
– Приворожи ко мне Илария.
Арн раскрыл рот. Пользуясь его растерянностью, Дарина затараторила:
– Ну что в этом такого? Это же очень просто! Я знаю – привораживать умеют даже начинающие ворожеи. Для этого ничего особенного не надо. Пара заклинаний. Ну, пожалуйста!
– Дарина, дело не в том, легко это или сложно. Разумеется, я могу сделать так, чтоб кто-то кого-то полюбил или разлюбил. Но дело же не в этом!
– А в чём? – её взгляд говорил о том, что она действительно не понимает его.
– Дарина, ворожба – это не игрушки. И не шутки. Я много раз говорил тебе это. Это огромная сила. Недостижимая для нас – хоть мы ей и пользуемся. Нельзя ворожить для развлечения.
– Но я же не для развлечения, – обиженно сказал Дарина, – мне на самом деле надо.
– И ты хочешь… Послушай. Это не будет настоящая любовь, это будет её жалкое подобие.
– Ну и пусть! Я хочу, чтоб он любил меня.
– Нет, Дарина, нет. Я не могу сделать этого. Это против моей совести, и я потом буду жалеть.
– Хорошо, – Дарина встала. – Тогда я сама сделаю это. Ты думаешь, я совсем ничего не умею?
– Дарина!
Она повернулась уходить. Арн схватил её за руку.
– Постой. Я запрещаю тебе это делать! Слышишь, запрещаю!
– Хорошо, – она вновь дёрнулась уйти.
– Дарина, послушай меня, пожалуйста, тебе этого делать нельзя. Не зная, ты можешь навредить и ему, и себе.
– Но что же мне делать, раз ты не хочешь?! – у неё задрожала нижняя губа.
Арн увидел это и побледнел. Он схватил её в охапку.
– Пожалуйста, успокойся. Ты же знаешь, что я люблю тебя и сделаю всё для тебя. Хорошо, я обещаю подумать над твоей просьбой. Давай договоримся, что и ты подумаешь над моими словами – а потом вместе решим, как нам быть. Идёт?
Дарина кивнула.
– А теперь иди спать.
Дарина как послушная дочь поцеловала отца в щёку и, понурившись, медленно вышла. Она была уверена, что отец сделает, как она хочет, но всё же не демонстрировала свою уверенность – чтоб не спугнуть удачу, поэтому опущенные плечи, вялые движения, безучастный взгляд – это было как раз то, что нужно.
Арн проводил её взволнованным взглядом: нет, кажется, с ней всё в порядке. Второй раз он наблюдал у дочери это дрожание нижней губы – и это пугало его до крайности, так напоминало Кадрию. К сожалению и к своему стыду, он понятия не имел, когда у Кадрии впервые проявились признаки болезни – кажется, ещё в раннем детстве. Но он отлично помнил, как у неё перед приступом начинала дрожать губа, и увидев теперь то же у Дарины, он чуть не сошёл с ума. Несколько утешало то, что за семнадцать лет её жизни не было даже намёка на болезнь – уж он узнал бы эту хворь сразу. Но кто знает, может, болезнь могла проявляться позже, а, может, он просто очень хорошо заботился о дочери. Жизнь её матери не была такой приятной и безоблачной.
Но у Дарины всё будет хорошо, он сделает для этого всё, и даже больше. Все последние годы он жил только ради неё – собственно, она была единственным, что привязывало его к этой жизни. Если бы семнадцать лет назад у него на руках не было этого крохотного создания, он бы, не сомневаясь ни минуты, отправился вслед за женой. Он бы не стал строить замок – замок этот был нужен исключительно для того, чтобы спрятать в нём дочь от страшного внешнего мира. Именно поэтому он так рассердился – и испугался! – когда она вдруг самовольно ушла в город не Отражением. Нет уж, больше он её не выпустит.
Арн уничтожил павильон, ночь, луну и пошёл в Лабораторию.
Лабораторией эту комнату Арн называл исключительно из-за того, что проводил там свои эксперименты. Естественно, ничего, даже отдалённо напоминавшего научную лабораторию, там не было. Это была огромная круглая комната без окон, с низким потолком, практически пустая: в ней не было даже стола. У стены стояли лишь кресло, прикрытое бархатной тканью, и небольшой сундук. Стены и потолок были серыми, скучными. Никаких ламп или свечей не было – однако темно не было. Нельзя, однако, и сказать, что было светло. Непонятно, откуда брался свет при отсутствии окон и ламп, но всё в комнате было хорошо различимо (учитывая, что смотреть было практически не на что). Ближайшая ассоциация, которая могла бы возникнуть у того, кто попал сюда, – это была пыточная камера, мрачная, просторная и пустая. Но, разумеется, никто кроме самого Арна и его экзотических слуг здесь не бывал.