Кровавый пир

– Да когда ж мы на Саратов пойдем, скажи на милость?

– А что, сынку?

– Да терпеть не могу больше! Смотри, государь стрельцов нашлет – и не осилим Саратова.

– Ну, ну! Мы их всякую силу разобьем. Не бойсь! А ты потерпи малость. У нас сказывают: «Терпи, казак, атаманом будешь!»

– Нельзя раньше, – таинственно объяснял ему Фролка, – вишь, братан заказал два струга обрядить. Хоругви новые сделать.

– Для чего два струга?

Фролка понижал голос до шепота:

– Один для Никона – патриарха, а другой для царевича Алексея Алексеевича!

– Да ведь он помер?

– Нишкни! Это бояре выдумали. Они его извести хотели, а ен до Степана убег. Теперь с нами!

Василий качал головою:

– А Никон отколь?

– С Белоозера. Его оттуда наши казаки своровали.

Василий успокаивался на время, но потом вновь начинал тосковать. Виделись ему странные сны, чудились наяву странные видения. В ушах и во сне, и наяву звучал призывный голос Наташи: «Вася, Вася!«Он даже иногда испуганно оборачивался, так явственно слышался ее голос.

За последние дни мгновенье за мгновением вставали в его уме воспоминания своего позора, разорения и нового позора. Он просыпался иногда от мучительной физической боли, трогал спину, омоченную потом, и она казалась ему окровавленной. Он рычал от жажды мести и царапал свою грудь руками.

А Разин пил в кружале день в день, в вине ища и вдохновенья, и силы.

Однажды он вдруг обратился к Василию:

– Иди на митрополичий двор. Возьми у него старшего сына князя Прозоровского, Бориса, и приведи пред мои очи.

Василий тотчас встал, позвал с собой десять человек из своего отряда и пошел.

Митрополичий двор казался крепостью.

Вкруг него окопали ров, за тыном насыпали вал и наставили пушки.

– Ей, ей, ей! – закричал Василий. Из?за тына показалась голова служки:

– Чего тебе?

– Впусти или прикажи выслать мне Бориса, сына воеводы. Степан Тимофеевич приказывает!

Служка скрылся. Полчаса спустя открылись ворота, и из них вышел красивый юноша.

– Я княжой сын! – сказал он громким голосом. – Что надо!

– Велено тебя к атаману вести!

– К Стеньке? Веди, молодец, – отвечал юноша, и Василий невольно подивился его бесстрашию.

С светлым, улыбающимся лицом, ясным взглядом остановился он перед страшным атаманом.

– Чего тебе от меня надобно? – спросил он его. Стенька Разин оглядел его исподлобья мутным взглядом:

– Нонче ночью про вас, воров, думал. Где таможенные деньги, что сбирались с торговых людей? Отец твой ими завладел и промышлял.

– Николи отец мой этими деньгами не корыстовался! – с гневом, вспыхнув, ответил юноша. – Не видел их даже. Сбирались они головами, а головы приносили все в приказную избу, а принимал их подьячий денежного стола Алексей Алексеев с товарищами. Все деньги ушли на жалованье служилым. Спроси хоть у подьячего. Он жив!

– Сыскать! – коротко сказал Стенька.

Васька Ус спешно выбежал. Воцарилось молчание. Разин пил, изредка угрюмо вскидывая глазами на молодого Прозоровского, а тот стоял свободно, заложив за спину руки, с легкой усмешкой на устах.

– Хочешь казаком быть? – вдруг сказал Разин. – Присягни мне и казачеству, я тебя есаулом поставлю!

Юноша тряхнул головою.

– Николи я с разбойником и татем быть в одном не хочу! – ответил он.

Разин криво усмехнулся.

– Добро! – сказал он.

– Може, выпить хочешь? Медку? – вдруг снова предложил он Борису. Тот только покачал головою.

В это время Ус притащил подьячего. Он скрывался тоже у митрополита. Это был пожилой, лет сорока, человек.

– Где таможенные деньги? – спросил его Стенька.

– Служилым людям раздали! О ту пору стрельцы к воеводе приступили за жалованьем, – ответил подьячий.

– Видишь! – сказал юноша

Стенька злобно хлопнул кулаком по столу.

– Врет он, коровий помет! Казаче, повесьте его за правый бок на крюк! Пусть его повялится малость! – сказал он, кивая на подьячего.

Юноша грустно взглянул на него.

– Прости меня, Алексей, – сказал он.

– Бог с тобою! – ответил тот. – И тебе, вьюноша, разбойник крест уготовал.

– Увести его! – закричал Стенька, вскакивая.