Кровавый пир

– А ты чего! – отозвался с усмешкой Кривой. – Ведь ты своего уж спровадил.

– А отродье евойное?

– А его тоже обидели? – спросил Чуксанов.

– Нет, государь, постращали только, – усмехнувшись, ответил Кривой. – Он, вишь, был сыном кабального. Отец?то его помер, он и захоти на волю. А боярин говорит ему: «Врешь! Ты холоп мой!«Ну, он его в ухо. Убил и убег. Да вот с нами и идет к Степану Тимофеевичу!..

Василий вспомнил совершенно такую же историю Еремейки и задумался. Все, видно, что тут собрались, собрались не от сладкого житья.

– А ты с чего убег? – спросил он Кривого.

– Я?то? С радости, милостивец! Больно весело было. Посадский я с Симбирска. Работаем мы, работаем, а все корысти нет, все на других. Ты смекни: я вот с братаном и семья вся, а мы плати! – и Корявый, разгорячась, стал пересчитывать: – Царскую дань неси, потом полоняночные, потом четвертные да пищальные. Стой! Теперь у меня лошади не было возить дрова на завод селитряный – плати! Потом ямчужные, городовые, подможные, приказные, что же это? А не дашь, на правеж тебя бить. Ну, мы и убегли! Будя!

– Кто же вы?

– Да вот я, Яшка Кривой, да Еремка Горемычный, да вот Степан Дубовый, – указал он на соседа. – Мы все с одного посада!

– А те? – Василий указал на двух мужиков.

– Те с боков, с Рязани дерут. Один Кострыга, а другой Тупорыл. С правежа сорвались!

– Невмоготу стало! – сказал, ухмыляясь, Кострыга. – Это однова дня вывели, положили и все по ногам! Другого дня – то же, третьего – то же!

– Да за что били?то?

– А, слышь, наш государь должен был, так с него и тягали!

– А вас били?

– Это у них такое положение, – отозвался убежавший кабальный, – раб за господина ответствуй!

– Ну, вы и сбежали?

– Не, мы посля! Как ноги зажили. Слышим, государя?то нашего опять тягают. Мы все и в беги!

– Стой, и до него доберемся! До твоего боярина! – злобно сказал кабальный. – Всех перевесим! До Москвы дойдем!

– Правят лихо больно! – произнес Тупорыл. – Тамо воевода ходит по улице да кричит: «Я воевода – всех исподтиха выведу, а на кого руку наложу – тому света не видать, из тюрьмы не бежать!»

– Лихой! – прибавил Кострыга. – Я, бает, люд; свил мочальный кнут!

– А мы ему петлю! – крикнул опять кабальный, сверкая голубыми глазами.

– Одначе и спать, братцы, – решил Кривой. – Кострыга, ты тростнику?то подбрось. Все теплее.

Он вытянулся, приложив свои лапти почти к самому костру, и тотчас захрапел. Товарищи немедля последовали его примеру, и только Кострыга, подкинув тростнику в костер, остался сторожить своих товарищей.

Василий завернулся в епанчу и лег поодаль, но спать не мог. Разнородные чувства волновали его. Сочувствие голытьбы растрогало его, послало давно желанный мир на его душу и на время отогнало кровавые мысли о мести. Он с умилением смотрел на оборванцев, храпящих вкруг костра. На Кострыгу, уныло свесившего свою кудлатую голову, и думал об их тяжкой доле, а потом о Стеньке Разине.

Что это за удалец такой? Воеводы и помещики дрожат при его имени и войско сбирают, сам царь из Москвы о нем наказы пишет, и зовут его вором, разбойником, Стенькой, а холопы да голытьба оживают духом при его имени, величают его батюшкой, Степаном Тимофеевичем, и ждут от него своего избавления. Что за богатырь такой? По всей Волге подымаются люди, имя его проникло во Псков, в Рязань, а может, и по всей матушке – Руси?.. Сердце Василия загоралось уже любовью к этому человеку, и он говорил себе: «Пойду за ним всюду. И в огонь, и в воду, и на лютую смерть!»

Потом мысли его перешли на Наташу. Свидится ли он с нею и когда? Успеет ли он отбить ее от когтей злых воронов? И как они встретятся и что расскажут друг другу?

Сердце его то замирало, то билось. Он смотрел на глубокое небо и день за днем вспоминал любовь свою, свои и ее речи, ее робкие ласки. Когда сердился он, она тихо гладила его по лицу рукою и словно паутину снимала со лба его глубокие морщины. Когда тосковала она, опускала головку свою ему на плечо, поднимала лицо кверху, и он видел при свете месяца, как наполнялись глубокие очи ее слезами и потом медленно катились по щекам. Прижимался он губами к ее глазам и пил ее слезы и целовал ее, пока тихая улыбка не озаряла ее лицо.

«А встретились как?» – вспомнил он. Как бродил лесом и вдруг услышал крик. Прибежал, а девушка сидит на пне, бледная как смерть, а другая вопит и на землю кажет. Глянул он: вьется, ползет гадюка прочь от них. Понял разом он, что приключилось. Каблучком раздавил гадину, а потом припал на колено, взял ногу девицы, нашел раночку и быстро высосал ядовитую слюну вместе с ее алою кровью.

«Верно, с той кровью и любовь вошла в мое сердце», – подумал Василий, и воспоминания его потекли дальше. Вспомнил он случайные встречи, а потом вдруг подошла к нему однажды Паша, девушка, и говорит:

– Знала я молодца. Гнался он за чернохвостой лисичкою, а та в сад боярский. Он не будь труслив да за нею в тын. А время?то позднее было, солнышко?то зашло уж! Глядь, а лисичка и тут как тут.

– Я такого молодца тоже знаю! – усмехнулся тогда в ответ Василий и в ту же ночь перемахнул через лукоперовский тын. Там его встретила Паша и подвела к Наташе.

А дальше! Только зима разлучала их, а чуть начинались теплые весенние ночи и до поздней осени, что ни ночь они виделись друг с дружкой и говорили о том, как помирится он с ее отцом, сыграют они веселую свадьбу. Да не так делается, как загадываешь…«Что?то с ней, с голубушкой, теперь? Знает ли она, что со мной вороги сделали?» – подумал Василий, и с этой мыслью сон смежил его веки.

Он проснулся от утреннего холодка и открыл глаза.

Его товарищи что?то варили в котелке и тихо говорили промеж собою, и едва поднялся Василий, как они тотчас смолкли.

Василий встал, спустился к речке, умылся, жарко помолился Богу и, вернувшись к товарищам, сказал:

– Доброе утро, братцы! Помоги вам Бог!

– И тебе тоже! – ответили все разом.

Потом Кривой встал и, кланяясь ему в пояс, сказал:

– Не обессудь, милостивец, дозволь слово сказать!

– Что! – вздрогнув, спросил Василий. Ему показалось, что они сговаривались бросить его.

– Будь над нами старшим! – проговорил Кривой. – Мы тебя в каждом слове почитать будем, а ты веди нас к Степану Тимофеевичу!

– Не откажи на милости! – подтвердили все, вставая и окружая Василия. Василий покраснел от радости, глаза его вспыхнули и увлажнились слезами.

– Я ли откажусь от такой чести, братцы! – ответил он, кланяясь. – Верой и правдой сослужу вам. Придет беда, первый пойду!

– Мы?то уж не оставим тебя. За тобой везде!

– А я вас не брошу! В радости ли, в горе! Во век не забуду вас! Вы мне что братья родные!..

– Мы смекали, – заговорил Дубовый, – может, ты хочешь у Лукоперовых усадьбу спалить. Так мы вернемся.

Обольстительный призрак мести мелькнул перед Васильем, но он сдержался.

– Нет, братцы! Теперь это негожее дело. У них челяди не семь человек. Пождите! – сказал он, тряхнув головою. – Со Степаном Тимофеевичем вернемся, тогда вы их мне только живыми оставьте!..

– Убережем, милостивец! – ответил с усмешкой кабальный, Егор Пасынков.