– Ах, да, Саша, конечно.
– Что, у вас есть новости?
– Только что звонили эти бандиты, и на секунду трубку удалось схватить дочери.
– Что они сказали?
– Что я могу застрелиться. Что Алина далеко и больше никогда ко мне не вернется.
– Подонки!
– А ты откуда, Саша?
– Из Чехии, из Праги. Пансионат "У святого духа".
– Господи, что ты там делаешь?
– Здесь Алина. А что, они вам не сказали?
– Нет... А почему Прага?
– Они ее вывезли сюда.
– Господи!.. Саша, ты ее видел? Как она?
– Нет, пока ничего не знаю. Мы с другом только сели им на хвост. Мы точно знаем, куда придет конвой...
– Что за конвой?
– Три грузовика, в одном из которых вывезли Алину.
– Саша, но почему Чехия? Почему ничего нельзя было сделать здесь? Может, нужно было подключить органы? И вообще, как они смогли вывезти ее из страны?
– Это долгий разговор, Владимир Александрович. Знайте только, что все нормально. Через полчаса мы войдем в контакт с бандитами.
– Что это значит? – в голосе Владимира Александровича зазвучало такое неприкрытое волнение, грозящее вылиться чуть ли не в истерику, что Банда поспешил закончить разговор:
– Все будет хорошо. Мы обязательно освободим Алину. Мы еще позвоним вам, Владимир Александрович. Знайте, все будет хорошо. Я вам это обещаю, слышите?
– Да, да, Саша...
– До свидания, Владимир Александрович.
– Саша, подождите...
Но второй раз за вечер разговор оборвался на полуслове, – в трубке зазвучали короткие нервные гудки.
* * *
– Олег, здесь что-то не так.
Банда, повесив трубку, обернулся к Вострякову, и Олег поразился, увидев неприкрытую тревогу на его лице.
– Что не так? Что-то случилось?
– Кажется, да.
– Что тебе сказал Большаков?
– Ему только то, буквально передо мной, позвонили бандиты, и он слышал голос Алины.
– Как? Они же еще...
– О чем я и говорю. Мы ждем конвой здесь, а кто-то в это время звонит Большакову в Москву, и Алина у него в руках.
– Я ничего не понимаю.
– Вот это-то и самое страшное. Неужели мы с тобой ошиблись? Неужели это не наш конвой? Ведь это значит, что мы потеряли Алину. Ты понимаешь, Олег?
– Банда, что за паника? Мы пока ничего не знаем. Но это еще ничего не значит, – Востряков, заметив, как безвольно опустились плечи друга, как на лице его появилось выражение усталости и отрешенности, испугался за него. Он толком не знал, что надо говорить, но чувствовал, что если сейчас, буквально в эту самую Минуту, не встряхнуть Банду, не вывести его из состояния оцепенения и апатии, случится непоправимое – Банда сдаст. И вот тогда надежды на спасение девушки будут потеряны навсегда. – Банда, ты, как баба. Ты услышал звон и, не зная, откуда он, начал паниковать. Через двадцать минут конвой прибудет на склад. Мы знаем уже, где это. Мы разработали план, а ты – как последний козел. Сосцал, что ли?
– Я тебе сейчас дам в морду.
– Дай, если легче станет после этого. Как ты себя ведешь? Алина ждет твоей помощи, а ты раскудахтался, как непотребная курица! Возьми себя в руки, старлей!
Он подошел к Банде и, приобняв его за плечи, сильно встряхнул, будто возвращая его к реальности из глубокого обморока.
– Банда, ты слышишь меня?
– Да, Олежка. Извини. Это была слабость, случайная слабость. Спасибо. Все. Все прошло... Так у нас осталось двадцать минут?
– Да. Пошли?
– Пошли...
* * *
Третий звонок в кабинет Владимира Александровича раздался буквально через несколько секунд после того, как повесил трубку Банда. Это был звонок местный, московский, и в тишине квартиры он прозвучал особенно резко и требовательно.
– Владимир Александрович?
Голос в трубке был такой же резкий и требовательный, как и звонок, и Большаков почувствовал, как почему-то дрогнул его голос, предательски выдавая волнение.
– Да, я.
– Полковник Треухов, ФСБ.
– Очень приятно...