– Послушайте, как вас зовут? – Бондарович терял терпение.
– Рая.
– Раечка, ясно, как божий день, что вам всем сегодня очень тяжело. Но вы взгляните на мое удостоверение: я майор ФСБ и вхожу в бригаду, которая расследует убийство того самого замечательного человека, который лежит внизу весь в цветах. Поверьте: то, за чем я пришел, пожалуй, сейчас важнее всех цветов и церемоний.
– Я понимаю, я понимаю, – наконец-то осознала свой долг Раечка.
Банда дожимал ее:
– Пожалуйста, оставьте на некоторое время срочные дела и займитесь сверхсрочным – постарайтесь отыскать для меня Зацепина.
– А кабинет? – она растерянно огляделась.
– А я посижу в вашем кабинете; поверьте, я ничего не украду и никому не разрешу. На звонки отвечу.
Раечка даже робко улыбнулась, отправляясь на поиски шефа. Не прошло и двадцати минут, как появился моложавый человек с открытым, каким-то телевизионным взглядом.
Бондарович припомнил, что видел его в каких-то передачах, но в каких именно – вспомнить не смог.
– Пройдемте в мой кабинет, – пригласил его Зацепин. – Як вашим услугам, но очень прошу, ограничимся минимумом. Я сегодня с ума сойду.
Александр не возражал:
– У меня к вам сотни две вопросов, из них очень важных – десяток.
Зацепин сел за стол, указал гостю место напротив:
– Я весь во внимании. Отвечать буду по-военному коротко и ясно.
Банда открыл свой блокнот:
– Вы знакомы с Глушко?
– Вне всякого сомнения.
– По-военному коротко и ясно ответ звучал бы: «да», – Бондаровичу успела надоесть вся эта суматоха.
– О, простите, это моя беда – чрезмерная витиеватость. Итак, «да»!
– Что он за человек?
Зацепин начал с задумчивым видом покачиваться в своем кожаном крутящемся кресле:
– Чертовски талантливый мерзавец, к тому же совершенно растленный.
Банду всегда раздражала привычка телевизионщиков раскачиваться в своих креслах; он, бывало, даже переключался на другой канал, когда видел в какой-нибудь телепередаче, как некий умненький интервьюер раскачивается и раскачивается и за этим «делом» задает вопросики (аттракцион, ей-Богу!); но в данную минуту Александр никак не мог переключиться на другой канал, приходилось терпеть дурную привычку благообразного Зацепина:
– Про талант мне понятно, а вот на вопрос, способен ли Глушко на убийство, я хотел бы знать ответ.
Зацепин задумался и, будто почувствовав внутренний импульс Бондаровича, перестал раскачиваться:
– Глушко очень нервный и вспыльчивый тип. Непостоянный в привязанностях, часто непоследовательный…
– Неуживчивый?
– Подвержен настроениям, гневлив, я бы сказал. Был такой случай, когда он бросил в Виктора стакан.
На Банду это как будто не произвело особого впечатления:
– Что сделал Смоленцев?
– Выбросил его из кабинета, – Зацепин поставил перед Александром на стол пустой стакан – для вящей наглядности, должно быть. – Но согласитесь со мной: одно дело бросить стакан, а другое – утюг, тем более, намеренно ударить по голове. Стакан не нес серьезной угрозы Смоленцеву, скорее, это были эмоциональная разрядка и оскорбление.
Александр был примерно того же мнения; спросил:
– С кулаками он кидался когда-нибудь на людей?
– Бывали случаи.
– Угрозы?
Зацепин Сергей Михайлович начал отдуваться, как будто ему стало жарко:
– Сколько угодно.
– Да, неутешительно для Глушко, – Бондарович бросил рассеянный взгляд за окно. – Слишком уж импульсивен… В чем заключалась причина конфликта?
– Воровство.
– Из карманов? – лукаво прищурился Банда. – Не так по-солдатски, пожалуйста.
Сергей Михайлович опять начал покачиваться в кресле:
– Именно из карманов, из карманов всей «Молодежной».
– Интересно…
– Он договаривался с компанией на деньги, на бартер, за какие-то услуги, потом выяснялось, что он с них умудрялся получать наличными некую «свою долю». У него были сотни причин и отговорок.
– А работа налево?
Брови Зацепина взлетели, как крылья птицы:
– Это была основная причина ссоры.
– Вот, вот! Расскажите поподробнее. А то я слышу только в общих чертах.
Зацепин рад был помочь: