Дефект речи

Дефект речи
Андрей Васильевич Попов

История, произошедшая при прохождении военных сборов после института....

Андрей Попов

Дефект речи

Этот случай веселит нас с женой уже более 30 лет. Как только мы слышим это слово, лица непроизвольно расплываются в улыбку и мы, наперегонки, во всех красках, пересказываем друг другу эту историю.

Дело было так. После защиты диплома, меня, как и большинство бывших студентов, обучавшихся на военной кафедре при институтах, вежливо пригласили отдать Родине трехмесячный гражданский долг в войсках. Проблем с патриотизмом тогда не было, так как времена были советские. Алгоритм жизни был прост, незамысловат и прописан давным-давно и не нами. Поэтому торжественное построение на плацу, оглашение кто, в какие части направляется, добровольная стрижка под «ноль», «Прощание славянки» на вокзале, объятия и поцелуи с заплаканной, юной женой и водка в тамбуре «из горлА».

Это конечно не алгоритм жизни. Это я кратко описал мой путь в армию. В части долго думали, во что же одеть сто восемьдесят студентов и наконец, выдали со склада новенькую форму, образца 1943 года! Кто не в курсе – это кирзовые сапоги, брюки-галифе, косоворотка и пилотка. Форма топорщилась на нас, не заправлялась под ремень и торчала во все стороны. Видно сказывалось тридцатилетнее лежание на складе. Но после первой стирки немного полиняла, обмялась и сидела так, что бабушки на улице, увидев нас, идущих с бани, крестились и пускали слезу, а бедные патрули не решались нас проверять, думая, что мы приехали «с Афгана». Почему «с Афгана» не знаю, главное, что к нам не приставали.

Но, ближе к теме. После прохождения «курса молодого бойца» и принятия присяги, нас стали потихоньку отпускать в увольнения. Многие из нас, как собственно и я, перед сборами уже обженились и так как расстояние от места призыва-учебы, до места службы было всего семьдесят километров, вторые половинки частенько нас навещали, приезжая прямо в часть. И особенно здорово это было перед увольнением.

Так случилось и со мной. На одном из занятий по стрелковой подготовке я заслужил «увал» за неполную разборку и сборку автомата. Командир взвода, старлей из армейских, видно совсем не считал студентов за людей и сразу, в начале занятия, объявил, что, мол, тот, кто выйдет за норматив по разборке-сборке автомата получит внеочередное увольнение. Я же в ответ ему заявил, что этот норматив можно выполнить даже во сне или одной рукой. И такая наглость, с моей стороны, имела под собой серьезное основание.

В старших классах, после уроков, мы помогали военруку строить тир в школьном подвале. За эту помощь, он разрешал нам пострелять из мелкашки. Ну, а пока ждешь своей очереди пальнуть три раза, плиз к столу, где лежат автоматы, отрабатывать навыки. За все время я, наверное, разобрал и собрал АК-74 несколько тысяч раз. В этом бесконечном процессе руки сами нашли несколько, незаметных для глаза, движений, экономивших массу времени, а какие-то движения и вовсе оказались лишние. В результате я перекрывал оба норматива в два раза. Разбирал за девять секунд, вместо восемнадцати, а собирал за двенадцать, вместо двадцати двух. Если конечно мне не изменяет память. Кстати и не только я один был такой талантливый.

Но этого не знал наш комвзвода и, решив проучить самоуверенного студентишку, вызвал меня к столу первым. Конечно, я волновался, все-таки пять лет не упражнялся, плюс автомат был не учебный, а с консервации, т.е. тугой. Пробных пару раз разобрал-собрал нарочито медленно, привыкая к усилиям и вспоминая руками движения, а затем, к собственному удовольствию и удивлению, за девять секунд буквально рассыпал автомат по столу. Но самые секретные «фишки» были у меня при сборке автомата. Собрал я его секунд за пятнадцать, но старлей не поверил ни своим глазам, ни своему секундомеру. Пришлось демонстрировать разборку-сборку еще раз пять, доказывая, что результат не случайность. И в итоге, вспотевший взводный, обозвал меня «шарлатаном, который совершенно неправильно собирает автомат, но каким-то «мистическим» образом каждый раз собирает правильно и главное «мистически» быстро». «Увал» ему пришлось объявлять под бурные аплодисменты всего взвода. Конечно о внеочередном увольнении тут же узнала моя жена, скорее всего тоже «мистическим» образом и соответственно прибыла в часть, буквально перед самой проверкой увольняемых. На плацу нас быстро проинструктировали, выдали увольнительные и вот она СВОБОДА!

Какое-то время, мы в обнимку, слонялись по городу от знакомых к знакомым в надежде, что нас приютят на ночлег. Но ближе к вечеру, шансы на это стали очень быстро растворяться. Уже в сумерках, испытав все возможности, мы приняли решение поехать к моим родителям за сто сорок километров! Ехать к родителям жены было ближе, всего семьдесят, но там, в двухкомнатной квартире, и без нас было пятеро душ. Я надеюсь, Вы меня понимаете? Чтобы побыть несколько часов наедине с любимым человеком, мы готовы были ехать на стареньком автобусе, четыре часа туда и потом еще столько же обратно. О молодость! Как же все было просто! В смысле принятия решений…

На автовокзале оказалось, что рейс остался последний, и билетов на него уже нет. Рванули на перрон, перехватили водителя, и дядька в годах, конечно же, не смог отказать ушастому «защитнику Родины» в галифе и косоворотке, в компании с молоденькой женой. Он решительно и безапелляционно уплотнил народ на заднем сиденье и мы, уже в глубоких сумерках, тронулись в путь.

Видавший виды продукт Львовского автобусного завода, сильно неторопливо, набрал свои крейсерские 60 км/час и стал поглощать темное пространство, отделявшее нас от дома. Пока выбирались из областного центра, пассажиры еще глазели в окна, но как только выехали за город и уличные фонари скрылись за поворотом, народ потихоньку стих и стал посапывать.

Так как рейс был поздний, и шансы встретить проверяющих на маршруте были минимальны, водитель «кланялся» каждому столбу, подбирая всех страждущих добраться домой, хоть и поздней ночью. В битком набитом салоне, под нытье перегретого двигателя, время тянулось особенно медленно. Народ, надышавшись, лишенного кислорода, воздуха с примесью машинного масла и гари с выхлопного коллектора, просачивающихся из моторного отсека – это особенность старых ЛАЗов – поголовно дремал. Даже стоявшие в проходе, на каждой кочке синхронно кивали поникшими головами.

Остановок ждали как глотка свежего воздуха, в прямом смысле этого слова. Водитель открывал все двери, и в салон врывался свежий, прохладный воздух, несущий ночные ароматы летней степи. Но как только двери закрывались, свежий воздух мгновенно заканчивался, и народ снова впадал в чуткое, нездоровое забытье.

Во время очередной остановки я услышал детский голосок, даже не голосок, а скорее лепетание. В автобус просилась женщина с маленьким ребенком на руках. Водитель пристроил ее на служебное место, справа от себя. Все это я отметил мимоходом, всплывая на какие-то секунды из дремы и снова туда проваливаясь.

Автобус тронулся дальше. Через некоторое время сон стал не такой глубокий. Что-то ему мешало. И вот, глотнув свежего воздуха на очередной остановке, я как-то смог сконцентрироваться и понять, что же мне мешает. Что-то монотонно бубнило:

– Да-да, да-да, да-да, – с ударением на первый слог.

Видно это бубнение продолжалось уже достаточно долго, потому как люди вокруг тоже демонстративно вздыхали, чертыхались, но пока терпели и изо всех сил пытались не просыпаться.

– Да-да, да-да, да-да.

– Да-да, да-да, да-да.

Сон все-таки потихоньку прошел, и стало понятно, что бубнит, именно бубнит, а не канючит, тот самый ребенок, сидящий на руках у матери. Но она, видно привыкшая к этим звукам, безмятежно дремала.

– Да-да, да-да, да-да.

Проснувшийся народ стал терять терпение, а малыш продолжал тянуть ручки к водителю и монотонно выдавал свое:

– Да-да, да-да, да-да.

Через некоторое время пассажиры, не сговариваясь, пришли к выводу, что ребенок, скорее всего, болен. В приступе милосердия народ многозначительно переглядывался и с пониманием кивал головами. Постепенно усталость и монотонные звуки снова всех укачали.

– Да-да, да-да, да-да.

– Да-да, да-да, да-да.

Минут через тридцать автобус остановился очередной раз. Водитель нажал клавиши, на приборной доске замигали зелено-красные лампочки, сигнализирующие об открытии дверей. В салон с порцией свежего воздуха зашли новые пассажиры. Водитель опять нажал клавиши, лампочки опять замигали, меняя цвет с зеленого на красный, двери зашипев, закрылись. И тут ребенок, постоянно тянущий свои ручки в сторону приборной доски, вдруг, особенно громко и четко произнес:

– Да-да! Да-да! Ты что? Глухой?

… Сначала автобус остановился, и в кромешной темноте время в салоне будто поставили на паузу. Примерно через минуту народ, не сговариваясь, грохнул хохотом. Включился свет. Пассажиры, вместе с водителем, просто заходились смехом:

– Ну, малой! Ну и дал! Ха-ха-ха!

– Вот ведь … Да-да, да-да. Ты что? Глухой? … Ох. Не могу … Ха-ха-ха!

– А мы то думали! Ха-ха-ха! Говорит как Левитан! Ух!

Мама ребенка, понятное дело, пришла в себя и испугано смотрела на смеющихся людей, прижимая чадо к груди. Объяснить причину такой истерики ей никто не мог. Когда просмеявшись и переведя дух, водитель смог говорить, он объяснил маме, что дите просто извело всех своим «Да-да, да-да, да-да»:

– Мы то, грешным делом думали, что ребеночек болен, а он вишь как выдал.

– Что Вы! – мама наконец-то поняла, в чем дело. – Сашенька очень чисто говорит. Только вот буковка «Я» не получается.

Тут опять грохнул смехом народ. До всех нас наконец-то дошло. Оказывается, ребенка все время привлекали мигающие зелено-красные лампочки на приборной панели и он хотел попросить дядю-водителя помигать ими:

– Дядя, дядя! – обращался он к нему. Но коварная буква «Я» не получалась, и выходило, смущавшее всех – Дада, дада!

Когда же терпение ребенка все-таки кончилось, минут этак через сорок!, он, в сердцах, решил выяснить, может дядя просто глухой.

… после того, как все насмеялись, водитель дал ребенку возможность самому мигнуть лампочками, закрывая двери, и мы продолжили свой путь…

На следующий день, уже в обед, чтобы не опоздать на вечернюю поверку, мы с женой ехали обратно. Автобус был другой, более комфортабельный. У нас были отдельные места, и мы всю дорогу смеялись до колик, услышав, как на «Разрешите пройти» люди в автобусе отвечали «Да-да, конечно». Ничего не понимающие пассажиры, смотрели на нас кто с недоумением, кто с осуждением, но в то время это только раззадоривало наш смех.

Сейчас мы конечно более сдержаны в выражении своих эмоций, но услышав «Да-да», иногда, с улыбкой, хором продолжаем:

– Ты, что глухой?