Третье небо

Вот у кого как раз ни эмпатии, ни интеллекта. Не ходил он в колледж в своё время. Не ходил…

Нет поэтому у нас Бондов. Вот и получается, что у сраных этих европейцев, у которых история их уже закончилась – есть Бонд, а у нас только такие вот… Андреи.

И ведь всё время закидываю ему удочки на поговорить, установить не такие формальные отношения… нет. Не идёт навстречу. Делает, надо признать, всё. Но как-то без огонька. Без вовлечённости. Сделает, отчитается, и идёт струны свои дёргать.

– Идём мы, значит, с этим зожем в паб… – говорит Андрей, и я изображаю улыбку: ну нааадо же, мы изволили пошутить в кои-то веки; он ставит бутыль на место. – В общем, они выкачивают ликвидность. Ничего под ними нет. Пустышка. Для вида отсматривают разные стартапы. Всяких чудил. На прошлой неделе один из таких шизиков на Аркадия напал. Статую на него уронили.

– Это голая баба? В переговорке?

Я живо представляю себе, как Аркаша – лысый, короткий, с вялым и одновременно порочным лицом – лежит на полу, а поверх него та гипсовая девка.

– Да. Из их переговорки. В общем, по бухгалтерии у них всё нормально, но это только на бумаге. Изображают бурную деятельность. Скоро за офис платить нечем будет.

– Понятно. С этим долго пришлось?

– Да прилично. Около трёх часов.

Откуда они такие берутся? Терпеть работу этого вурдалака целых три часа. Мда. Серьёзные у Аркаши кадры. Уважаю. Мало того, что грамотно построил вывод денег, так ещё и людей правильных подобрал. Преданных. На которых можно положиться. Хотя, что там. И этот сломался. А кто не сломается? Нет таких.

– Ладно. Зайдём, посмотрю. Зря спускался, что ли.

В тропиках сегодня Костя. Сразу встаёт, как только мы заходим внутрь, но я не отвечаю на его «Добрый вечер», потому что вижу: дверь нашего рефконтейнера – с картинкой, на которой семейство голожопых туземцев дружно восседает под весёленькой пальмой – не заблокирована. Ручка расположена горизонтально, а не как ей положено быть. Киваю на это Косте.

– Не уследил, Анатолий Дмитриевич, – говорит он. – Извините.

Какого хрена. «Извините»! Да это чуть ли не единственная его функция на этом посту. Мы тут на одном электричестве разоримся из-за таких разгильдяев. Плюс отдельные работы по разморозке. Ну и вообще. Неаккуратно.

Я захожу внутрь, и сразу отворачиваюсь.

– Почему лицом сюда? – спрашиваю я шёпотом Андрея.

– Да уже без разницы, – нормальным голосом говорит он, и я понимаю, что да, можно не шифроваться.

Стены рефрижератора – в многослойном инее, от дыхания идёт пар. На офисном стуле передо мной, примотанный к спинке, сидит человек с опущенной вниз головой. Всё вокруг него замусорено окровавленными салфетками.

Человек слышит нас, с трудом поднимает голову. Лицо его измазано чёрным. Пробует что-то сказать. Хрипит.

– Что-что? – переспрашиваю я. – Ничего не понятно. Говори громче. Фефект фикции?

Этого трясёт. Он что-то неразборчиво бормочет. Голова у него не держится, валится набок.

Я показываю Андрею на салфетки.

Загадил тут всё.

Андрей колеблется на целую секунду дольше, чем должен, но потом отодвигает мусор в стороны. Ногой. Без уважения.

Ладно.

Подхожу ближе.

Присаживаюсь. Чтобы смотреть в лицо.

– Прохладно тут у тебя, – говорю я. Глаза у него пустые. Бессмысленные. – Но ничего. Когда холодно, то надо двигаться. Как Суворов в Альпах. Слышишь? Не сиди сиднем. Двигайся. Давай. Мув ю бади. Мэнс сана ин корпорэ сано.

Снизу мне видно лицо Андрея. Совершенно непонятно, понял он уровень иронии, или нет. В покер ему играть нужно. А лучше – книжки читать. Невозмутимый идиот. Стоит себе, разминает пальцы, делает специальные упражнения для их подвижности. Имбецил.

Человек елозит на стуле, скрежещет ножками по полу. Говорить у него не получается. Зубы стучат, они у него красные. Его трясёт. Похоже на то, что он или рыдает, или смеётся.

– Смейся, паяц! – говорю я. – Если нет желания общаться, то ариведерчи. Не переживай, что холодно. В аду согреешься.

Этот гадёныш вдруг плюёт. Тёмные брызги попадают мне на щёку и на пиджак.

Я встаю. Достаю платок, протираю лицо. Гадёныш. Да у меня за меньшее… Ладно. Ладно. Надо дышать. Дышать. Рационально. Без эмоций. Раааз. Двааа. Фууух.

Андрей шагает вперёд, но я ставлю ему руку.

– Не надо, – говорю я. – Будем милосердными. Пусть сидит.

Да. Пусть сидит. Милосердие как оно есть. В чистом виде.

Молча выхожу.

На Аркашу можно будет надавить. И этот его человечек может ещё пригодиться. Если будет жив.

– Значит, так, – говорю Андрею. – Подержим его. Найди ему место. Следи, чтобы не откинулся. Дня на два, на три. Может, чуть больше. Понял?

Андрей кивает. С таким видом, будто способен что-то понять в моих планах. Идиот.

Я иду обратно в кабинет.

Дыхание моё начинает сбиваться уже на втором пролёте. Годы, годы. Проклятые годы. Ещё десять лет назад… Да ладно, что там.

В кабинете я заливаю руки антисептиком, снимаю двумя пальцами пиджак, бросаю его на пол, – и снова щедро полить себя, вот прямо-таки закатать всё до локтей, и полить – потом достаю из шкафа точную его копию, накидываю пальто, беру со стола телефон, иду на выход.

Улыбаюсь Аде.

Аде: привычной и надёжной. В чём-то даже незаменимой. Сколько она уже со мной? В регионах ещё начинали. Так и переезжает из одной приёмной в другую. Только каждый раз размером побольше.

Выхожу.

Уже поздно, темнеет. На улице хорошо: огни бегущих машин, лёгкий снежок, высотка в туманном мареве. Всё-таки нужно чаще бывать на природе. На воздухе. Не просиживать по двенадцать часов в день в помещениях. Вон, одышка уже. Иду к машине.

– Анатолий Дмитриевич! – кричит из открытой двери офиса Ада.

Споро бежит. В руке у неё папка.

– Спасибо, – я беру забытые документы: полистаю, пока еду. – Да. Кстати. Каждый раз при входе вспоминаю, а потом некогда. Почистить надо.