Последний отзыв
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Тайны прошлого. Занимательные очерки петербургского историка. От Петра I до наших дней
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Обратная сторона «рижской» миниатюры. Надпись на немецком языке: «Furstin Menschikoff» («Княгиня Меншикова»)
Однако как уникальная миниатюра оказалась в Латвии? В.К. Бартошевская высказала предположение, что портрет супруги мог привезти в Прибалтику сам князь Меншиков, когда ездил в 1727 году в Курляндию для разрешения вопроса о бракосочетании вдовствующей курляндской герцогини Анны Иоанновны с Морицем Саксонским.
Исследовательница также не исключает, что миниатюра княгини могла попасть в Латвию и позже – благодаря браку княжны Александры Меншиковой с Густавом Бироном.
Портрет Дарьи Меншиковой был передан в Домский музей города Риги в 1914 году неким Эдуардом Райцбергом, о котором мало что известно[100 - Рижская адресная книга за 1913 год упоминает, что Э. Райцберг работал бухгалтером и проживал в Риге, на улице Невской, 15/3 (ныне ул. Блауманя). (Информация В.К. Бартошевской.)]. Каким же образом миниатюра супруги князя Меншикова оказалась в собрании Райцберга – вопрос пока остается открытым… Во время войны портрет княгини вместе с другими произведениями искусства был вывезен войсками вермахта в Германию. В 1946 году реликвия вернулась в Ригу и позже попала в собрание Музея зарубежного искусства.
Долгое время достоверным изображением супруги светлейшего князя считался портрет, хранящийся во дворце Меншикова. На нем представлена светловолосая дама, одетая в золотое платье и красную накидку. Несмотря на старую надпись на обороте холста, указывающую на то, что изображенная – княгиня Меншикова, Н.В. Калязиной удалось убедительно доказать, что на портрете представлена сестра петровского фаворита Анна Даниловна Дивиер.
К сожалению, современники князя Меншикова не оставили воспоминаний о его супруге. Едва ли не единственной характеристикой Дарьи Михайловны может служить отрывок из «Записок» вице-адмирала российского флота Франца Вильбоа, который был хорошо знаком с семейством светлейшего князя: «Княгиня Меншикова, – писал Вильбоа, – в самых юных летах и среди величайшего блеска знатности всегда отличалась своими добродетелями, кроткостью, благочестием и множеством благодеяний бедным»[101 - Вильбоа Ф. Краткий очерк, или Анекдоты о жизни Князя Меншикова и его детях // PB. СПб., 1842. T. V. С. 157.].
Сестра князя Меншикова, А.Д. Дивиер. Портрет сер. 1720-х гг.
После ареста семьи князя Меншикова в сентябре 1727 года Дарья Михайловна открыла в себе новые душевные качества – деятельность и стойкость. Княгиня использовала любую возможность, чтобы облегчить участь детей и мужа. Известно, например, что она с трудом проникла в Летний дворец, где просила Петра II о помиловании. Польский резидент Иоганн Лефорт доносил об этом своему королю: «Эта дама, о которой все сожалеют, пала на колени и просила о помиловании своему мужу, но не имела успеха»[102 - Иоганн Лефорт – королю Польши. Петербург, 20-го сентября 1727 года // Сб. Русского исторического общества. СПб., 1868. T. III, С. 493–494.]. В том же письме Лефорт возвращается к описываемым событиям более подробно: «…она (Дарья. – А. Е.) встала на колени, но царь остался на своем и, не произнеся ни слова, вышел вон»[103 - Там же. С. 494.].
9 сентября в Верховном тайном совете был составлен указ о ссылке семьи Меншикова в его нижегородские владения, в город Раненбург. В Петербурге об этом событии ходили противоречивые и часто – неверные слухи. Например, тот же Лефорт писал 20 сентября королю Польши: «Меншиков и Варвара (сестра Дарьи. – А. Е.) сосланы в глубь Сибири; жена и дети [его] получили свободу и могут жить, где хотят»[104 - Там же. С. 499.].
По пути в Раненбург Дарья Михайловна не оставляла надежды на высочайшую милость: известно ее письмо из Тосно, в котором она обращалась к жене графа А.И. Остермана о ходатайстве за них перед государем. Княгиня особо отмечала в своем прошении, что ее супруг «по воле Божией великою болезнию отягчен и ныне у Его Светлости из гортани руда (кровь. – А. Е.) шла, отчего в великой печали обретаемся и чуть живы»[105 - Есипов Г.В. Ссылка князя А.Д. Меншикова 1727 г. // Отечественные записки. СПб., 1860. T. CXXXI, С. 387.]. В конце письма Дарья Михайловна просила прислать к ним лекаря. Однако эти письма не достигли адресата, так как попали в Верховный тайный совет.
В Раненбурге Меншиковы жили на положении арестованных. Их имущество было описано и практически все конфисковано. Статскому советнику Плещееву было поручено оставить ссыльным одежду попроще. Но такой выбор чрезвычайно затруднил его: платья Меншиковых и даже их ночное белье были расшиты золотом, жемчугом и алмазами. Тех дорогих вещей, которых недоставало, велено было «разыскать».
Петр II. Неизв. худ. Ок. 1800 г.
В этом отношении очень характерно письмо Дарьи Михайловны, отправленное одной из родственниц 5 января 1728 года: «О себе объявляю, что мы за помощию Божею живы, – писала княгиня, – а о здешнем состоянии тебе извествую, [что] по Его Императорскаго Величества указу прислан сюда действительный статский советник… Плещеев… все наши пожитки описывать, и мы все, что есть, без остатку, алмазы и прочее наличное… чистою своею совестию объявили»[106 - Протокол Верховного тайного совета. 25-го января 1728 г. Об отобрании у князя Меншикова и у других лиц принадлежащих князю дипломов, писем, вещей и проч. Приложение: Переписка князя Меншикова. Письмо Д.М. Меншиковой – М.А. Арсеньевой, 10 янв., 1728 г. // Сб. РИО. СПб., 1891, Т. 79, С. 31.].
Следующее письмо, адресованное княгиней некоей Катерине Зюзиной, особенно любопытно. Оно свидетельствует, что Меншиковы, осознав серьезность своего положения, прятали свои драгоценности даже в тканях одежды. В письме Дарья просит, чтобы Зюзина отдала Плещееву то, что последняя «зашивала в юбки»[107 - Там же. С. 32.]. Издатель XIX века дает пояснение к этому документу: «В „юбки“, сие написано было, а потом почернено [чернилами]»[108 - Там же.].
В феврале 1728 года Петр II распорядился сослать Меншикова в один из восточных городов России – «в Вятку или в иной, которой отдаленной, и содержать при нем караул не такой великой»[109 - Овчинников Р.В. Крушение «полудержавного властелина». (Документы следственного дела князя А.Д. Меншикова) // Вопросы истории. М., 1970. № 9. С. 92.]. 9 февраля Остерман объявил в Верховном совете, что император говорил с ним о Меншикове и решил «его куда-нибудь послать, пожитки его взять, а оставить княжне его и детям тысяч по десяти на каждого [душ] да несколько деревень»[110 - Есипов Г.В. Ссылка князя А.Д. Меншикова 1727 г. // ОЗ. СПб., 1861. T. CXXXIV. С. 72.].
Судя по этому известию, первоначально Петр II хотел сослать в Сибирь только одного князя. Возможно, на такое решение императора подтолкнуло то обстоятельство, что когда-то одна из Меншиковых – княжна Мария Александровна – была его невестой. Однако вскоре приговор ужесточили и местом ссылки для всей княжеской семьи определили Березов. Для сопровождения ссыльных назначили гвардии поручика Степана Крюковского с двадцатью отставными солдатами Преображенского полка, сержантом и писарем. С собой князю было позволено взять десять человек прислуги. Таким образом, обоз, направляющийся в Сибирь, насчитывал тридцать семь человек. К месту ссылки князь ехал фактически за свой счет, так как Верховный тайный совет постановил иметь расходы «из отписных его, Меншикова, денег»[111 - Там же. С. 44.]. В специальной «подорожной», которая была вручена Крюковскому, указывалось, что ссыльных нужно везти «водою до Казани» и далее – через Соликамск к Тобольску…
В восьми верстах от Раненбурга обоз неожиданно остановили и провели среди ссыльных обыск на предмет, не везут ли они что-нибудь лишнее, «против описи». «Лишнего» у княгини Меншиковой оказались «соболи, на шею ношенные», старый домашний халат лазоревого цвета, рубашка с манжетами и два чепца – тафтяной и атласный. Конфисковав эту одежду, капитан Мельгунов выдал Дарье вместо шубы утепленную куртку без рукавов и воротника. В документах также упоминается, что на княгине осталось штофная черная юбка и канифасовый корсет[112 - Там же. С. 83.]. Расставшись с арестантами, Мельгунов доложил в Верховный тайный совет, что обобрал все пожитки ссыльных, оставив Меншикова и его семью «в одном ветхом платье, которое на них»[113 - Протокол Верховного тайного совета. Приложение: Его Императорскому Величеству Самодержцу Всероссийскому всеподданнейшее лейб-гвардии Преображенского полка капитана Мельгунова доношение // Сб. РИО. СПб., 1891. Т. 79. С. 333.].
Неудивительно, что суровые и непривычные для княгини условия: езда на телеге без шубы, скудная арестантская пища, отсутствие какой-либо медицинской помощи – привели к тому, что здоровье супруги Меншикова было подорвано. Несмотря на это, Крюковский исправно доносил из Нижнего Новгорода, что ссыльные пребывают «в добром состоянии»[114 - Михневич В.О. Две невесты Петра II // Исторический вестник. СПб., 1898. Январь. С. 206.].
В литературе XIX века встречаются сведения, что в дороге Дарья ослепла от слез. Г.В. Есипов даже приводит сообщение, что княгиня потеряла зрение уже в Раненбурге. Эти сведения, вероятно, базируются на источнике XVIII века – мемуарах Германа Манштейна (1711–1757). Однако последний не упоминает, где конкретно лишилась зрения Дарья Михайловна. «Супруга его, – пишет Манштейн об опальном князе, – ослепла и умерла на дороге [в Сибирь]»[115 - Манштейн Г. Записи историческия, политическия и военныя о России с 1722 по 1744 годы. М., 1810. Ч. I. С. 14.].
Известный историк петровской эпохи Н.И. Павленко полагал, что донесение о смерти княгини не сохранилось и, по его мнению, Меншикова умерла между 5 и 18 мая 1728 года[116 - Павленко Н.И. Александр Данилович Меншиков. М., 1981. С. 180.]. Однако точная дата смерти Дарьи Михайловны все же известна: она зафиксирована в донесении, которое поручик Крюковский послал в Верховный тайный совет. «Сего мая 10 дня, – сообщал поручик, – не доезжая до Казани за 7 верст, Меншикова жена умерла, а погребена в вотчине Троицы Сергиева монастыря в Верхнем Услоне, против Казани, у церкви Введения Богородицы, того села священником Матвеем Федоровым»[117 - Протокол Верховного тайного совета. Приложение: Его Императорскому Величеству Самодержцу Всероссийскому всеподданнейшее лейб-гвардии Преображенскаго полка капитана Мельгунова доношение // Сб. РИО. СПб., 1891. Т. 79. С. 523.]. Похороны были оплачены из «кормовых денег» покойной. Далее Крюковский запрашивал, что делать ему с оставшимися средствами, выделенными на ссыльную княгиню: «ему ли, Меншикову, отдавать с детьми, или удержать [?]»[118 - Там же. С. 524.]. Ответ из Петербурга оказался на удивление сердобольным: выдать Меншикову деньги, определенные покойной супруге, на год вперед. (Вероятно, деньги за покойную жену князь Меншиков получил в Тобольске от генерал-губернатора князя М.В. Долгорукова. Известно, что ссыльному князю прислали в «тобольскую тюрьму» 500 рублей, которые он потратил на покупку плотницких инструментов, орудий для обработки земли, рыболовных сетей и семян для посева)[119 - Вильбоа Ф. Краткий очерк, или Анекдоты о жизни Князя Меншикова и его детях // Русский вестник. СПб., 1842. T. V. С. 159.]. Верховный совет также определил выслать из Казанской губернии 50 рублей «для поминовения ея (Дарьи Меншиковой. – А. Е.)… в тот монастырь, где она погребена»[120 - Протокол Верховного тайного совета // Сб. РИО. СПб., 1891. Т. 79. С. 415.].
Княгиня Меншикова умирает в простой крестьянской избе. Рис. 1847 г.
В Услоне ссыльные провели не более суток. Г.В. Есипов пишет, что 11 мая Меншикова и его семью уже повезли вверх по реке Каме. Сам же Крюковский сообщает, что они стояли в Казани два дня «за противною погодою»[121 - Протокол Верховного тайного совета. Приложение: Его Императорскому Величеству Самодержцу Всероссийскому всеподданнейшее лейб-гвардии Преображенскаго полка капитана Мельгунова доношение // Сб. РИО. СПб., 1891. Т. 79. С. 524.] и 12 мая отправились далее. Таким образом, если ссыльные уже 11 мая были в Казани, то у Меншикова было совсем немного времени, чтобы предать земле покойную супругу.
Другие официальные документы относительно погребения Дарьи Михайловны (кроме упомянутой депеши Крюковского), неизвестны. Из источников XVIII века об этом событии упоминается лишь в «Записках» Ф. Вильбоа, который пишет, что князь Меншиков во время погребения жены «занял место священника… показав при сем случае более скорби, нежели при потере почести и свободы»[122 - Вильбоа Ф. Краткий очерк, или Анекдоты о жизни Князя Меншикова и его детях // Русский вестник. СПб., 1842. T. V. С. 157.]. Я полагаю, что сообщению Вильбоа можно доверять, так как вице-адмирал, несомненно, получил какие-то сведения об этом печальном событии от детей Меншикова после их возвращения из ссылки. На встречу Вильбоа с детьми Меншикова указывает тот факт, что автор описывает, как они выглядели после возвращения из Березова: «И брата, и сестру нельзя было узнать; они выросли почти на полфута и черты лица их изменились сообразно тому»[123 - Там же. С. 172.].
Что касается могилы опальной княгини, у нас нет о ней никаких сведений вплоть до 30-х годов XIX века. К сожалению, ничего не упоминает о ней другой знаменитый ссыльный – Александр Радищев, посетивший Верхний Услон по дороге в Сибирь в 1791 году. «В Услоне ходили на высокую гору, откуда вид прекраснейший, – пишет Радищев… – Ходили по Услону… Много огурцов содят. Собак мало. Якорей много по дворам. Барки и другие суда»[124 - Радищев A.A. Полное собрание сочинений. М.-Л., 1952. Т. 3. С. 292.].
В 1798 году, по пути в Казань, в Услоне побывал Павел I, которому, по преданию, местные жители преподнесли «живого большого осетра, плававшего в корыте»[125 - Приволжские города и селения в Казанской губернии. Казань, 1892. С. 97.]. Других подробностей о пребывании высокого гостя в этом селе нет, однако вряд ли император проявил бы интерес к могиле ссыльной княгини, умершей семьдесят лет назад.
Но перейдем к наиболее ценному для нас источнику; он представляет собой путевые записки неизвестного автора, который в 1832 году посетил Верхний Услон и оставил, таким образом, самое раннее упоминание о полузабытой могиле Дарьи Меншиковой. К тому же автор записал единственное в своем роде местное предание о погребении княжеской супруги, бытовавшее в приволжском селе.
Ссыльный князь Меншиков обедает с детьми на пути в Сибирь. Французская гравюра 1794 г. Судя по тому, что княгиня отсутствует на изображении, семья Меншикова уже оставила позади Верхний Услон
Стоя у одинокой могилы, путешественник вспоминает, что Дарья во время ссылки лишилась зрения. По его образному мнению, это произошло, «как бы для того, чтобы [княгиня] после блеска и пышности не видела своего уничижения (унижения. – А. Е.)»[126 - Ры…..н. Исторические прогулки из Казани к селу Верхнему Услону // Заволжский муравей. Казань, 1832. Ч. II. С. 827.]. Затем автор сообщает любопытную информацию: княгиня Меншикова умерла близ селения Вязовы[е] горы, но была погребена в Услоне. «Вельможный страдалец, – пишет путешественник о Меншикове, – читал над нею молитвы, сам ископал могилу и предал здесь [земле] бренные останки своей супруги. Старожилы Услонские, – продолжает автор, – по рассказам своих отцов, говорят, что, когда тело Княгини Меншиковой было привезено в их селение и когда Священник спрашивал Пристава, находившегося при несчастных, как отпевать покойную, сей последний отвечал ему, что нет никакой надобности спрашивать о достоинстве и происхождении умершей. Над прахом ея и, вероятно, уже впоследствии времени положен камень и сооружена была церковь. Но сия церковь давно уже сгорела, и во время пожара поверхность камня над прахом Меншиковой изстресклась, а потом, оставшись без всякой защиты от воздушных перемен, во всех местах искрошилась. Посему [из] надписи, изсеченной на сей поверхности, уцелела только самая малейшая часть, и мы, при всех усилиях, могли разобрать только следующие слова: Здесь погребено тело рабы Божiей Д…»[127 - Там же.].
Размышляя о превратностях судьбы супруги Меншикова, автор пишет следующее: «Будущая теща Императора Петра II не удостоилась даже того, чтобы при отпевании тело нарекли Княгинею. Sic transit Gloria mundi! (Так проходит мирская слава. – А. Е.)»[128 - Там же.]. Этим крылатым латинским изречением путешественник завершает свой рассказ об одинокой могиле Дарьи Михайловны.
Стоит отметить, что последующие историки XIX века допускали существенную ошибку, когда писали, что латинское изречение было высечено на могильном камне княгини. Как видим из первоисточника, на камне читалась простая эпитафия на русском языке.
Услонское предание убедительно повествует, в какой секретной обстановке было предано земле тело опальной княгини: ни священник, ни местные жители не знали и не должны были знать, кого похоронили в их селе. Сама же надпись на могильном камне появилась, несомненно, позже, но даже тогда автор эпитафии ограничился только именем усопшей. Каким же образом в Услоне узнали, что у них нашла упокоение супруга самого Александра Меншикова, – остается только гадать…
Часовня над могилой княгини Д.М. Меншиковой. Гравюра Ю. Шублера по фотографии Е. Геркена. 1908 г.
В 1855 году Верхний Услон посетил известный знаток старины К. Евлентьев. Он застал в селе каменный храм, который сохранился до нашего времени – церковь Св. Николая (1838 г.). По его словам, – это четвертая услонская церковь. Первая располагалась на берегу Волги. Два последующих храма были также деревянные, причем один из них находился близ нынешней церкви Св. Николая, а другой «осенял прах княгини Меншиковой и был освящен в честь Свв. [мучеников] Хрисанфа и Дарии»[129 - Евлентьев К. Прогулка в село Верхний Услон в апреле 1855 года // Записки Императорскаго Казанскаго экономическаго общества. Казань, 1855. Кн. 12. Отд. IV. Декабрь. С. 69.]. Евлентьев отмечает, что этот храм сгорел сорок лет назад по неосторожности церковных служителей, – то есть это произошло около 1815 года. Могила княгини Меншиковой, по словам краеведа, находилась под правым клиросом. (По всей видимости, деревянный храм над могилой княгини был воздвигнут в александровское время, в ту либеральную эпоху, когда в российских изданиях стали свободно упоминать о князе А.Д. Меншикове и его ссылке в Березов. Эту версию подтверждает опись церковного имущества в Верхнем Услоне на 1790 год, где церковь во имя Свв. Хрисанфа и Дарии не упоминается)[130 - Село Верхний Услон. Казань, 1881. С. 6.].
Евлентьев также сообщает, что ныне могильный камень Дарьи Михайловны лежит на огороде священника отца Альбинского и представляет собой плиту из «дикого волжского камня» с полустершейся надгробной надписью. «Над этим убогим памятником, – пишет автор, – человеколюбивою рукою О. Альбинскаго устроен деревянный футляр в виде гробницы, когда-то покрашенной зеленой краской»[131 - Там же. С. 72.].
В 1863 году над могилой опальной княгини вознеслась скромная трехметровая часовня-усыпальница, которую построил ее правнук – князь Александр Сергеевич Меншиков. Часовня в плане имела квадратную форму. Фронтоны были выполнены в виде креста и заканчивались полукруглой вершиной. Шестигранную крышу венчал золоченый крест, установленный на шаре. Снаружи часовня была окрашена в коричневый цвет, а внутри – в белый. На лицевой стороне красовалась крупная золотая надпись: «В память княгини Дарьи Михайловны Меншиковой, почившей здесь на пути в ссылку». На противоположной стороне часовни начертано: «Построена князем Александром Сергеевичем Меншиковым в 1863 году».
В конце 60-х годов XIX века в «Казанских губернских ведомостях» был опубликован очерк о посещении часовни неким автором, скрывшимся за инициалами «П. В.». Услонский церковный старожил проводил автора к памятнику, который к тому времени стоял на огороде, принадлежавшем крестьянину Бобылеву. К часовне они вышли через узенькую калитку по специально проложенным деревянным тротуарам.
«Внутри часовня имеет четыре полукруглыя окна, слабо освещающие часовню, – отмечал путешественник. – Посередине – простой исколотый бутовый камень, – это место могилы почившей княгини. Далее, прямо против входа, на стене, весьма ляповатой работы образ св. Дарьи, имя, которое носила умершая Меншикова. По левую сторону от камня – аналой»[132 - П.В. Историческая могила // Казанские губернские ведомости. 1868. № 49. С. 424.]. Зарисовав часовню, автор полюбопытствовал, служат ли в часовне панихиды и осматривают ли ее путники. Церковный служитель отвечал, что это бывает очень редко; «приезжающие на Услон предпочитают побывать во всех трактирах и покушать стерляжей ухи, чем посмотреть историческую могилу»[133 - Там же.].
К началу XX века могила Дарьи Михайловны приходит в запустение. В этом отношении очень ценное сведение Евгения Геркена, посетившего Услон в 1908 году. На вопрос, как пройти к могиле княгини, он услышал от местной жительницы: «Вам барыню Меншикову, стало быть, надоть? Ступайте прямо наверх; в ограде она у нас церковной зарыта»[134 - Геркен Евгений. Могила княгини Дарьи Меншиковой // ИВ. 1908. Апрель. С. 286.]. Геркен застал могилу во дворе священника. Он отметил, что, несмотря на то что могила стоит на высоком берегу, она не видна с Волги из-за новых построек. Вид часовни показался автору «одиноким и унылым». «Кирпичи обваливаются, штукатурка выветрилась и местами опала, железные купол и крест заржавели и потускнели…»[135 - Там же.] Внутри часовни Геркен нашел икону св. мученицы Дарьи, написанную на золотом чеканном фоне и укрытую в простом деревянном киоте за стеклом.
Верхний Услон (Татарстан) со стороны Волги. Фото А. Боева. 2010 г.
Что касается могильного камня, автор отмечает, что он не имеет какой-либо надгробной надписи. По всей видимости, старый камень, упоминавший имя рабы Божией Дарьи, к тому времени был уже утрачен. Запустение часовни Геркен связывал с тем обстоятельством, что прямой род князей Меншиковых прекратился и памятник перестал получать «поддержку». К счастью, путешественник сделал фотоснимок часовни, с которого была выполнена гравюра. Ныне она является самым достоверным изображением усыпальницы княгини.
Последняя фотография часовни, выполненная казанским фотографом Арнольдом Бренингом несколько лет спустя, фиксирует истинное запустение и даже разрушение этого памятника. (Экспликация к фотографии сообщает, что снимок выполнен в начале XX века. Однако, судя по гравюре, выполненной в 1908 году, часовня над могилой Д.М. Меншиковой еще находилась в приличном состоянии. Скорее всего, фото Бренинга можно отнести к послереволюционному времени; тем более фотограф работал вплоть до своего ареста в 1937 году). На фотографии хорошо видна облупившаяся штукатурка, за которой просматривается кирпичная кладка. Из разрушенного полукруглого оконца торчит проросшее дерево. Густые заросли вокруг памятника и примкнувшая к нему с торца деревянная изгородь довершают и без того печальную картину.
Лихие послереволюционные годы, прокатившиеся над Услоном, не пощадили одинокую часовню: она была разрушена. Однако местные жители до сих пор указывают на то место, где когда-то стоял памятник…
В мае 2010 года мы вместе с Андреем Боевым отправились в Верхний Услон в надежде собрать какие-нибудь сведения о могиле княгини Меншиковой. Накануне сообщили о своем приезде настоятелю услонского храма Св. Николая Чудотворца – иерею Владимиру Чибиреву.
Верхний Услон предстал перед нами россыпью белеющих домиков, прилепившихся к крутому нагорному берегу Волги. Этому живописному селу более пятисот лет; когда-то оно было вотчиной свияжского Троице-Сергиевого монастыря. С началом навигации в Услоне скапливались бурлацкие ватаги, водившие суда от Астрахани до Нижнего. Славен был Услон своими лоцманами и капитанами. Но все это – в прошлом.
…С борта парохода различаем церковь Св. Николая с двумя голубыми приземистыми куполами. Пристань украшает знакомое название Верхний Услон.
Отец Владимир встретил нас у ворот Свято-Николо-Ильинской церкви – так официально называется его храм, приписанный к Казанской епархии. Согласно местному преданию, первая церковь появилась в Услоне трудами учеников самого Сергия Радонежского. Последнюю церковь возвели в 1830-е годы на месте прежней, «обветшалой», близ которой, вероятно, и была похоронена княгиня.
Вид на Никольскую церковь от могилы княгини Меншиковой. Верхний Услон. Фото А. Епатко. 2010 г.
Символическая могила княгини Меншиковой. Верхний Услон. Фото В. Елфимова. 1990-е гг. (Автор благодарит В. Елфимова за предоставленную фотографию)
Мы спросили отца Владимира, известно ли точное местоположение прежнего храма. Иерей сообщил, что недавно обнаружил недалеко от стен Никольской церкви глубокий кирпичный лаз, ведущий, по его мнению, из алтарной части прежнего храма. По его словам, подобные потайные ходы характерны для церковного строительства в этой местности. Правда, отец Владимир немало удивился, узнав, что Дарья Меншикова была похоронена у церкви Введения Богородицы. Настоятель полагал, что первоначальный храм тоже был освящен в честь св. Николая.
Что касается надгробной плиты с эпитафией княгине Меншиковой, отец Владимир подтвердил, что она не сохранилась. Однако в 1990 году усилиями энтузиастов была изготовлена мраморная памятная доска в честь княгини. Она находится в ограде Никольской церкви и имеет следующую позолоченную надпись: «Здесь погребено тело рабы Божьей Дарьи Михайловны Меншиковой, почившей в лето 1728». В нижней части доски – более грубая, размашисто выполненная серой краской надпись: «Прости нас грешныя».
Однако как уникальная миниатюра оказалась в Латвии? В.К. Бартошевская высказала предположение, что портрет супруги мог привезти в Прибалтику сам князь Меншиков, когда ездил в 1727 году в Курляндию для разрешения вопроса о бракосочетании вдовствующей курляндской герцогини Анны Иоанновны с Морицем Саксонским.
Исследовательница также не исключает, что миниатюра княгини могла попасть в Латвию и позже – благодаря браку княжны Александры Меншиковой с Густавом Бироном.
Портрет Дарьи Меншиковой был передан в Домский музей города Риги в 1914 году неким Эдуардом Райцбергом, о котором мало что известно[100 - Рижская адресная книга за 1913 год упоминает, что Э. Райцберг работал бухгалтером и проживал в Риге, на улице Невской, 15/3 (ныне ул. Блауманя). (Информация В.К. Бартошевской.)]. Каким же образом миниатюра супруги князя Меншикова оказалась в собрании Райцберга – вопрос пока остается открытым… Во время войны портрет княгини вместе с другими произведениями искусства был вывезен войсками вермахта в Германию. В 1946 году реликвия вернулась в Ригу и позже попала в собрание Музея зарубежного искусства.
Долгое время достоверным изображением супруги светлейшего князя считался портрет, хранящийся во дворце Меншикова. На нем представлена светловолосая дама, одетая в золотое платье и красную накидку. Несмотря на старую надпись на обороте холста, указывающую на то, что изображенная – княгиня Меншикова, Н.В. Калязиной удалось убедительно доказать, что на портрете представлена сестра петровского фаворита Анна Даниловна Дивиер.
К сожалению, современники князя Меншикова не оставили воспоминаний о его супруге. Едва ли не единственной характеристикой Дарьи Михайловны может служить отрывок из «Записок» вице-адмирала российского флота Франца Вильбоа, который был хорошо знаком с семейством светлейшего князя: «Княгиня Меншикова, – писал Вильбоа, – в самых юных летах и среди величайшего блеска знатности всегда отличалась своими добродетелями, кроткостью, благочестием и множеством благодеяний бедным»[101 - Вильбоа Ф. Краткий очерк, или Анекдоты о жизни Князя Меншикова и его детях // PB. СПб., 1842. T. V. С. 157.].
Сестра князя Меншикова, А.Д. Дивиер. Портрет сер. 1720-х гг.
После ареста семьи князя Меншикова в сентябре 1727 года Дарья Михайловна открыла в себе новые душевные качества – деятельность и стойкость. Княгиня использовала любую возможность, чтобы облегчить участь детей и мужа. Известно, например, что она с трудом проникла в Летний дворец, где просила Петра II о помиловании. Польский резидент Иоганн Лефорт доносил об этом своему королю: «Эта дама, о которой все сожалеют, пала на колени и просила о помиловании своему мужу, но не имела успеха»[102 - Иоганн Лефорт – королю Польши. Петербург, 20-го сентября 1727 года // Сб. Русского исторического общества. СПб., 1868. T. III, С. 493–494.]. В том же письме Лефорт возвращается к описываемым событиям более подробно: «…она (Дарья. – А. Е.) встала на колени, но царь остался на своем и, не произнеся ни слова, вышел вон»[103 - Там же. С. 494.].
9 сентября в Верховном тайном совете был составлен указ о ссылке семьи Меншикова в его нижегородские владения, в город Раненбург. В Петербурге об этом событии ходили противоречивые и часто – неверные слухи. Например, тот же Лефорт писал 20 сентября королю Польши: «Меншиков и Варвара (сестра Дарьи. – А. Е.) сосланы в глубь Сибири; жена и дети [его] получили свободу и могут жить, где хотят»[104 - Там же. С. 499.].
По пути в Раненбург Дарья Михайловна не оставляла надежды на высочайшую милость: известно ее письмо из Тосно, в котором она обращалась к жене графа А.И. Остермана о ходатайстве за них перед государем. Княгиня особо отмечала в своем прошении, что ее супруг «по воле Божией великою болезнию отягчен и ныне у Его Светлости из гортани руда (кровь. – А. Е.) шла, отчего в великой печали обретаемся и чуть живы»[105 - Есипов Г.В. Ссылка князя А.Д. Меншикова 1727 г. // Отечественные записки. СПб., 1860. T. CXXXI, С. 387.]. В конце письма Дарья Михайловна просила прислать к ним лекаря. Однако эти письма не достигли адресата, так как попали в Верховный тайный совет.
В Раненбурге Меншиковы жили на положении арестованных. Их имущество было описано и практически все конфисковано. Статскому советнику Плещееву было поручено оставить ссыльным одежду попроще. Но такой выбор чрезвычайно затруднил его: платья Меншиковых и даже их ночное белье были расшиты золотом, жемчугом и алмазами. Тех дорогих вещей, которых недоставало, велено было «разыскать».
Петр II. Неизв. худ. Ок. 1800 г.
В этом отношении очень характерно письмо Дарьи Михайловны, отправленное одной из родственниц 5 января 1728 года: «О себе объявляю, что мы за помощию Божею живы, – писала княгиня, – а о здешнем состоянии тебе извествую, [что] по Его Императорскаго Величества указу прислан сюда действительный статский советник… Плещеев… все наши пожитки описывать, и мы все, что есть, без остатку, алмазы и прочее наличное… чистою своею совестию объявили»[106 - Протокол Верховного тайного совета. 25-го января 1728 г. Об отобрании у князя Меншикова и у других лиц принадлежащих князю дипломов, писем, вещей и проч. Приложение: Переписка князя Меншикова. Письмо Д.М. Меншиковой – М.А. Арсеньевой, 10 янв., 1728 г. // Сб. РИО. СПб., 1891, Т. 79, С. 31.].
Следующее письмо, адресованное княгиней некоей Катерине Зюзиной, особенно любопытно. Оно свидетельствует, что Меншиковы, осознав серьезность своего положения, прятали свои драгоценности даже в тканях одежды. В письме Дарья просит, чтобы Зюзина отдала Плещееву то, что последняя «зашивала в юбки»[107 - Там же. С. 32.]. Издатель XIX века дает пояснение к этому документу: «В „юбки“, сие написано было, а потом почернено [чернилами]»[108 - Там же.].
В феврале 1728 года Петр II распорядился сослать Меншикова в один из восточных городов России – «в Вятку или в иной, которой отдаленной, и содержать при нем караул не такой великой»[109 - Овчинников Р.В. Крушение «полудержавного властелина». (Документы следственного дела князя А.Д. Меншикова) // Вопросы истории. М., 1970. № 9. С. 92.]. 9 февраля Остерман объявил в Верховном совете, что император говорил с ним о Меншикове и решил «его куда-нибудь послать, пожитки его взять, а оставить княжне его и детям тысяч по десяти на каждого [душ] да несколько деревень»[110 - Есипов Г.В. Ссылка князя А.Д. Меншикова 1727 г. // ОЗ. СПб., 1861. T. CXXXIV. С. 72.].
Судя по этому известию, первоначально Петр II хотел сослать в Сибирь только одного князя. Возможно, на такое решение императора подтолкнуло то обстоятельство, что когда-то одна из Меншиковых – княжна Мария Александровна – была его невестой. Однако вскоре приговор ужесточили и местом ссылки для всей княжеской семьи определили Березов. Для сопровождения ссыльных назначили гвардии поручика Степана Крюковского с двадцатью отставными солдатами Преображенского полка, сержантом и писарем. С собой князю было позволено взять десять человек прислуги. Таким образом, обоз, направляющийся в Сибирь, насчитывал тридцать семь человек. К месту ссылки князь ехал фактически за свой счет, так как Верховный тайный совет постановил иметь расходы «из отписных его, Меншикова, денег»[111 - Там же. С. 44.]. В специальной «подорожной», которая была вручена Крюковскому, указывалось, что ссыльных нужно везти «водою до Казани» и далее – через Соликамск к Тобольску…
В восьми верстах от Раненбурга обоз неожиданно остановили и провели среди ссыльных обыск на предмет, не везут ли они что-нибудь лишнее, «против описи». «Лишнего» у княгини Меншиковой оказались «соболи, на шею ношенные», старый домашний халат лазоревого цвета, рубашка с манжетами и два чепца – тафтяной и атласный. Конфисковав эту одежду, капитан Мельгунов выдал Дарье вместо шубы утепленную куртку без рукавов и воротника. В документах также упоминается, что на княгине осталось штофная черная юбка и канифасовый корсет[112 - Там же. С. 83.]. Расставшись с арестантами, Мельгунов доложил в Верховный тайный совет, что обобрал все пожитки ссыльных, оставив Меншикова и его семью «в одном ветхом платье, которое на них»[113 - Протокол Верховного тайного совета. Приложение: Его Императорскому Величеству Самодержцу Всероссийскому всеподданнейшее лейб-гвардии Преображенского полка капитана Мельгунова доношение // Сб. РИО. СПб., 1891. Т. 79. С. 333.].
Неудивительно, что суровые и непривычные для княгини условия: езда на телеге без шубы, скудная арестантская пища, отсутствие какой-либо медицинской помощи – привели к тому, что здоровье супруги Меншикова было подорвано. Несмотря на это, Крюковский исправно доносил из Нижнего Новгорода, что ссыльные пребывают «в добром состоянии»[114 - Михневич В.О. Две невесты Петра II // Исторический вестник. СПб., 1898. Январь. С. 206.].
В литературе XIX века встречаются сведения, что в дороге Дарья ослепла от слез. Г.В. Есипов даже приводит сообщение, что княгиня потеряла зрение уже в Раненбурге. Эти сведения, вероятно, базируются на источнике XVIII века – мемуарах Германа Манштейна (1711–1757). Однако последний не упоминает, где конкретно лишилась зрения Дарья Михайловна. «Супруга его, – пишет Манштейн об опальном князе, – ослепла и умерла на дороге [в Сибирь]»[115 - Манштейн Г. Записи историческия, политическия и военныя о России с 1722 по 1744 годы. М., 1810. Ч. I. С. 14.].
Известный историк петровской эпохи Н.И. Павленко полагал, что донесение о смерти княгини не сохранилось и, по его мнению, Меншикова умерла между 5 и 18 мая 1728 года[116 - Павленко Н.И. Александр Данилович Меншиков. М., 1981. С. 180.]. Однако точная дата смерти Дарьи Михайловны все же известна: она зафиксирована в донесении, которое поручик Крюковский послал в Верховный тайный совет. «Сего мая 10 дня, – сообщал поручик, – не доезжая до Казани за 7 верст, Меншикова жена умерла, а погребена в вотчине Троицы Сергиева монастыря в Верхнем Услоне, против Казани, у церкви Введения Богородицы, того села священником Матвеем Федоровым»[117 - Протокол Верховного тайного совета. Приложение: Его Императорскому Величеству Самодержцу Всероссийскому всеподданнейшее лейб-гвардии Преображенскаго полка капитана Мельгунова доношение // Сб. РИО. СПб., 1891. Т. 79. С. 523.]. Похороны были оплачены из «кормовых денег» покойной. Далее Крюковский запрашивал, что делать ему с оставшимися средствами, выделенными на ссыльную княгиню: «ему ли, Меншикову, отдавать с детьми, или удержать [?]»[118 - Там же. С. 524.]. Ответ из Петербурга оказался на удивление сердобольным: выдать Меншикову деньги, определенные покойной супруге, на год вперед. (Вероятно, деньги за покойную жену князь Меншиков получил в Тобольске от генерал-губернатора князя М.В. Долгорукова. Известно, что ссыльному князю прислали в «тобольскую тюрьму» 500 рублей, которые он потратил на покупку плотницких инструментов, орудий для обработки земли, рыболовных сетей и семян для посева)[119 - Вильбоа Ф. Краткий очерк, или Анекдоты о жизни Князя Меншикова и его детях // Русский вестник. СПб., 1842. T. V. С. 159.]. Верховный совет также определил выслать из Казанской губернии 50 рублей «для поминовения ея (Дарьи Меншиковой. – А. Е.)… в тот монастырь, где она погребена»[120 - Протокол Верховного тайного совета // Сб. РИО. СПб., 1891. Т. 79. С. 415.].
Княгиня Меншикова умирает в простой крестьянской избе. Рис. 1847 г.
В Услоне ссыльные провели не более суток. Г.В. Есипов пишет, что 11 мая Меншикова и его семью уже повезли вверх по реке Каме. Сам же Крюковский сообщает, что они стояли в Казани два дня «за противною погодою»[121 - Протокол Верховного тайного совета. Приложение: Его Императорскому Величеству Самодержцу Всероссийскому всеподданнейшее лейб-гвардии Преображенскаго полка капитана Мельгунова доношение // Сб. РИО. СПб., 1891. Т. 79. С. 524.] и 12 мая отправились далее. Таким образом, если ссыльные уже 11 мая были в Казани, то у Меншикова было совсем немного времени, чтобы предать земле покойную супругу.
Другие официальные документы относительно погребения Дарьи Михайловны (кроме упомянутой депеши Крюковского), неизвестны. Из источников XVIII века об этом событии упоминается лишь в «Записках» Ф. Вильбоа, который пишет, что князь Меншиков во время погребения жены «занял место священника… показав при сем случае более скорби, нежели при потере почести и свободы»[122 - Вильбоа Ф. Краткий очерк, или Анекдоты о жизни Князя Меншикова и его детях // Русский вестник. СПб., 1842. T. V. С. 157.]. Я полагаю, что сообщению Вильбоа можно доверять, так как вице-адмирал, несомненно, получил какие-то сведения об этом печальном событии от детей Меншикова после их возвращения из ссылки. На встречу Вильбоа с детьми Меншикова указывает тот факт, что автор описывает, как они выглядели после возвращения из Березова: «И брата, и сестру нельзя было узнать; они выросли почти на полфута и черты лица их изменились сообразно тому»[123 - Там же. С. 172.].
Что касается могилы опальной княгини, у нас нет о ней никаких сведений вплоть до 30-х годов XIX века. К сожалению, ничего не упоминает о ней другой знаменитый ссыльный – Александр Радищев, посетивший Верхний Услон по дороге в Сибирь в 1791 году. «В Услоне ходили на высокую гору, откуда вид прекраснейший, – пишет Радищев… – Ходили по Услону… Много огурцов содят. Собак мало. Якорей много по дворам. Барки и другие суда»[124 - Радищев A.A. Полное собрание сочинений. М.-Л., 1952. Т. 3. С. 292.].
В 1798 году, по пути в Казань, в Услоне побывал Павел I, которому, по преданию, местные жители преподнесли «живого большого осетра, плававшего в корыте»[125 - Приволжские города и селения в Казанской губернии. Казань, 1892. С. 97.]. Других подробностей о пребывании высокого гостя в этом селе нет, однако вряд ли император проявил бы интерес к могиле ссыльной княгини, умершей семьдесят лет назад.
Но перейдем к наиболее ценному для нас источнику; он представляет собой путевые записки неизвестного автора, который в 1832 году посетил Верхний Услон и оставил, таким образом, самое раннее упоминание о полузабытой могиле Дарьи Меншиковой. К тому же автор записал единственное в своем роде местное предание о погребении княжеской супруги, бытовавшее в приволжском селе.
Ссыльный князь Меншиков обедает с детьми на пути в Сибирь. Французская гравюра 1794 г. Судя по тому, что княгиня отсутствует на изображении, семья Меншикова уже оставила позади Верхний Услон
Стоя у одинокой могилы, путешественник вспоминает, что Дарья во время ссылки лишилась зрения. По его образному мнению, это произошло, «как бы для того, чтобы [княгиня] после блеска и пышности не видела своего уничижения (унижения. – А. Е.)»[126 - Ры…..н. Исторические прогулки из Казани к селу Верхнему Услону // Заволжский муравей. Казань, 1832. Ч. II. С. 827.]. Затем автор сообщает любопытную информацию: княгиня Меншикова умерла близ селения Вязовы[е] горы, но была погребена в Услоне. «Вельможный страдалец, – пишет путешественник о Меншикове, – читал над нею молитвы, сам ископал могилу и предал здесь [земле] бренные останки своей супруги. Старожилы Услонские, – продолжает автор, – по рассказам своих отцов, говорят, что, когда тело Княгини Меншиковой было привезено в их селение и когда Священник спрашивал Пристава, находившегося при несчастных, как отпевать покойную, сей последний отвечал ему, что нет никакой надобности спрашивать о достоинстве и происхождении умершей. Над прахом ея и, вероятно, уже впоследствии времени положен камень и сооружена была церковь. Но сия церковь давно уже сгорела, и во время пожара поверхность камня над прахом Меншиковой изстресклась, а потом, оставшись без всякой защиты от воздушных перемен, во всех местах искрошилась. Посему [из] надписи, изсеченной на сей поверхности, уцелела только самая малейшая часть, и мы, при всех усилиях, могли разобрать только следующие слова: Здесь погребено тело рабы Божiей Д…»[127 - Там же.].
Размышляя о превратностях судьбы супруги Меншикова, автор пишет следующее: «Будущая теща Императора Петра II не удостоилась даже того, чтобы при отпевании тело нарекли Княгинею. Sic transit Gloria mundi! (Так проходит мирская слава. – А. Е.)»[128 - Там же.]. Этим крылатым латинским изречением путешественник завершает свой рассказ об одинокой могиле Дарьи Михайловны.
Стоит отметить, что последующие историки XIX века допускали существенную ошибку, когда писали, что латинское изречение было высечено на могильном камне княгини. Как видим из первоисточника, на камне читалась простая эпитафия на русском языке.
Услонское предание убедительно повествует, в какой секретной обстановке было предано земле тело опальной княгини: ни священник, ни местные жители не знали и не должны были знать, кого похоронили в их селе. Сама же надпись на могильном камне появилась, несомненно, позже, но даже тогда автор эпитафии ограничился только именем усопшей. Каким же образом в Услоне узнали, что у них нашла упокоение супруга самого Александра Меншикова, – остается только гадать…
Часовня над могилой княгини Д.М. Меншиковой. Гравюра Ю. Шублера по фотографии Е. Геркена. 1908 г.
В 1855 году Верхний Услон посетил известный знаток старины К. Евлентьев. Он застал в селе каменный храм, который сохранился до нашего времени – церковь Св. Николая (1838 г.). По его словам, – это четвертая услонская церковь. Первая располагалась на берегу Волги. Два последующих храма были также деревянные, причем один из них находился близ нынешней церкви Св. Николая, а другой «осенял прах княгини Меншиковой и был освящен в честь Свв. [мучеников] Хрисанфа и Дарии»[129 - Евлентьев К. Прогулка в село Верхний Услон в апреле 1855 года // Записки Императорскаго Казанскаго экономическаго общества. Казань, 1855. Кн. 12. Отд. IV. Декабрь. С. 69.]. Евлентьев отмечает, что этот храм сгорел сорок лет назад по неосторожности церковных служителей, – то есть это произошло около 1815 года. Могила княгини Меншиковой, по словам краеведа, находилась под правым клиросом. (По всей видимости, деревянный храм над могилой княгини был воздвигнут в александровское время, в ту либеральную эпоху, когда в российских изданиях стали свободно упоминать о князе А.Д. Меншикове и его ссылке в Березов. Эту версию подтверждает опись церковного имущества в Верхнем Услоне на 1790 год, где церковь во имя Свв. Хрисанфа и Дарии не упоминается)[130 - Село Верхний Услон. Казань, 1881. С. 6.].
Евлентьев также сообщает, что ныне могильный камень Дарьи Михайловны лежит на огороде священника отца Альбинского и представляет собой плиту из «дикого волжского камня» с полустершейся надгробной надписью. «Над этим убогим памятником, – пишет автор, – человеколюбивою рукою О. Альбинскаго устроен деревянный футляр в виде гробницы, когда-то покрашенной зеленой краской»[131 - Там же. С. 72.].
В 1863 году над могилой опальной княгини вознеслась скромная трехметровая часовня-усыпальница, которую построил ее правнук – князь Александр Сергеевич Меншиков. Часовня в плане имела квадратную форму. Фронтоны были выполнены в виде креста и заканчивались полукруглой вершиной. Шестигранную крышу венчал золоченый крест, установленный на шаре. Снаружи часовня была окрашена в коричневый цвет, а внутри – в белый. На лицевой стороне красовалась крупная золотая надпись: «В память княгини Дарьи Михайловны Меншиковой, почившей здесь на пути в ссылку». На противоположной стороне часовни начертано: «Построена князем Александром Сергеевичем Меншиковым в 1863 году».
В конце 60-х годов XIX века в «Казанских губернских ведомостях» был опубликован очерк о посещении часовни неким автором, скрывшимся за инициалами «П. В.». Услонский церковный старожил проводил автора к памятнику, который к тому времени стоял на огороде, принадлежавшем крестьянину Бобылеву. К часовне они вышли через узенькую калитку по специально проложенным деревянным тротуарам.
«Внутри часовня имеет четыре полукруглыя окна, слабо освещающие часовню, – отмечал путешественник. – Посередине – простой исколотый бутовый камень, – это место могилы почившей княгини. Далее, прямо против входа, на стене, весьма ляповатой работы образ св. Дарьи, имя, которое носила умершая Меншикова. По левую сторону от камня – аналой»[132 - П.В. Историческая могила // Казанские губернские ведомости. 1868. № 49. С. 424.]. Зарисовав часовню, автор полюбопытствовал, служат ли в часовне панихиды и осматривают ли ее путники. Церковный служитель отвечал, что это бывает очень редко; «приезжающие на Услон предпочитают побывать во всех трактирах и покушать стерляжей ухи, чем посмотреть историческую могилу»[133 - Там же.].
К началу XX века могила Дарьи Михайловны приходит в запустение. В этом отношении очень ценное сведение Евгения Геркена, посетившего Услон в 1908 году. На вопрос, как пройти к могиле княгини, он услышал от местной жительницы: «Вам барыню Меншикову, стало быть, надоть? Ступайте прямо наверх; в ограде она у нас церковной зарыта»[134 - Геркен Евгений. Могила княгини Дарьи Меншиковой // ИВ. 1908. Апрель. С. 286.]. Геркен застал могилу во дворе священника. Он отметил, что, несмотря на то что могила стоит на высоком берегу, она не видна с Волги из-за новых построек. Вид часовни показался автору «одиноким и унылым». «Кирпичи обваливаются, штукатурка выветрилась и местами опала, железные купол и крест заржавели и потускнели…»[135 - Там же.] Внутри часовни Геркен нашел икону св. мученицы Дарьи, написанную на золотом чеканном фоне и укрытую в простом деревянном киоте за стеклом.
Верхний Услон (Татарстан) со стороны Волги. Фото А. Боева. 2010 г.
Что касается могильного камня, автор отмечает, что он не имеет какой-либо надгробной надписи. По всей видимости, старый камень, упоминавший имя рабы Божией Дарьи, к тому времени был уже утрачен. Запустение часовни Геркен связывал с тем обстоятельством, что прямой род князей Меншиковых прекратился и памятник перестал получать «поддержку». К счастью, путешественник сделал фотоснимок часовни, с которого была выполнена гравюра. Ныне она является самым достоверным изображением усыпальницы княгини.
Последняя фотография часовни, выполненная казанским фотографом Арнольдом Бренингом несколько лет спустя, фиксирует истинное запустение и даже разрушение этого памятника. (Экспликация к фотографии сообщает, что снимок выполнен в начале XX века. Однако, судя по гравюре, выполненной в 1908 году, часовня над могилой Д.М. Меншиковой еще находилась в приличном состоянии. Скорее всего, фото Бренинга можно отнести к послереволюционному времени; тем более фотограф работал вплоть до своего ареста в 1937 году). На фотографии хорошо видна облупившаяся штукатурка, за которой просматривается кирпичная кладка. Из разрушенного полукруглого оконца торчит проросшее дерево. Густые заросли вокруг памятника и примкнувшая к нему с торца деревянная изгородь довершают и без того печальную картину.
Лихие послереволюционные годы, прокатившиеся над Услоном, не пощадили одинокую часовню: она была разрушена. Однако местные жители до сих пор указывают на то место, где когда-то стоял памятник…
В мае 2010 года мы вместе с Андреем Боевым отправились в Верхний Услон в надежде собрать какие-нибудь сведения о могиле княгини Меншиковой. Накануне сообщили о своем приезде настоятелю услонского храма Св. Николая Чудотворца – иерею Владимиру Чибиреву.
Верхний Услон предстал перед нами россыпью белеющих домиков, прилепившихся к крутому нагорному берегу Волги. Этому живописному селу более пятисот лет; когда-то оно было вотчиной свияжского Троице-Сергиевого монастыря. С началом навигации в Услоне скапливались бурлацкие ватаги, водившие суда от Астрахани до Нижнего. Славен был Услон своими лоцманами и капитанами. Но все это – в прошлом.
…С борта парохода различаем церковь Св. Николая с двумя голубыми приземистыми куполами. Пристань украшает знакомое название Верхний Услон.
Отец Владимир встретил нас у ворот Свято-Николо-Ильинской церкви – так официально называется его храм, приписанный к Казанской епархии. Согласно местному преданию, первая церковь появилась в Услоне трудами учеников самого Сергия Радонежского. Последнюю церковь возвели в 1830-е годы на месте прежней, «обветшалой», близ которой, вероятно, и была похоронена княгиня.
Вид на Никольскую церковь от могилы княгини Меншиковой. Верхний Услон. Фото А. Епатко. 2010 г.
Символическая могила княгини Меншиковой. Верхний Услон. Фото В. Елфимова. 1990-е гг. (Автор благодарит В. Елфимова за предоставленную фотографию)
Мы спросили отца Владимира, известно ли точное местоположение прежнего храма. Иерей сообщил, что недавно обнаружил недалеко от стен Никольской церкви глубокий кирпичный лаз, ведущий, по его мнению, из алтарной части прежнего храма. По его словам, подобные потайные ходы характерны для церковного строительства в этой местности. Правда, отец Владимир немало удивился, узнав, что Дарья Меншикова была похоронена у церкви Введения Богородицы. Настоятель полагал, что первоначальный храм тоже был освящен в честь св. Николая.
Что касается надгробной плиты с эпитафией княгине Меншиковой, отец Владимир подтвердил, что она не сохранилась. Однако в 1990 году усилиями энтузиастов была изготовлена мраморная памятная доска в честь княгини. Она находится в ограде Никольской церкви и имеет следующую позолоченную надпись: «Здесь погребено тело рабы Божьей Дарьи Михайловны Меншиковой, почившей в лето 1728». В нижней части доски – более грубая, размашисто выполненная серой краской надпись: «Прости нас грешныя».
