– Теперь из этого даже шорты не выкроить, – безмерно страдал несчастный Злобин. – Полторы тысячи японских йен – и все коту под хвост!
– Не журыся, Шурик, – успокаивал его боцман. – В конце концов, дело не в штанах, а в штанах дело!
Поршень механика гаврилова
Зри в корень!
Козьма Прутков.
На каждом судне, как и в любой деревне, есть дурачок, горький пьяница и гулящая женщина. На старом каботажнике «Ярославль» гулящей считалась уборщица, «бесхозная» Люська.
Люсьен Журавлева была молодой, красивой, доверчивой и наивной. Она часто попадалась на матросские штучки: то разыскивала боцмана на клотике*, где он по обыкновению пил чай, то вылетала на крыло мостика полюбоваться «экваториальными столбами» или извержением Везувия на Курильских островах.
– Люська – свой парень, – говорил одессит Хатан. – Без острых углов и с морским характером.
«Бесхозной» Люську прозвал старший помощник, который любил порядок и ясность во всем.
– Морской порядок, это, когда всяк знает свое место и находится при деле, – назидательно говорил он. – Дневальная*, к примеру, замужем. Пекарихе нравится ревизор*. У буфетчицы* намечается свадьба и пополнение в семействе. Не суть важно, что случится раньше. Повариха, как и положено, симпатизирует артельщику*. И только Журавлева, как баржа в тумане, сбилась с курса. Бесхозная, одним словом.
Зотов Лев Иванович был вечный старпом и до «Ярославля» работал на пассажирских судах. «Там больше половины прекрасной половины, – говорил чиф*. – Вот и приходилось, в основном, командовать ЖОПом – женским обслуживающим персоналом». ЖОПом он руководил с удовольствием и любил на собраниях обсуждать пикантные подробности из жизни своих подопечных. Особенно доставалось Люське:
– При обходе судна было замечено: Журавлеву держит на руках какой-то здоровенный парень с усами. И, что обидно, не из нашего экипажа! Растерялся моряк, отпустить ее – утерять кураж, куда положить, тоже не знает. А Журавлева мечтательно смотрит в подволок и нагло обнимает его за шею. И, что обидно, даже не сопротивляется! Так это было, Журавлева?
– Никто не может запретить мне любить! – с комсомольским задором отвечала Люська. – Вдруг, я замуж за него выйду?!
– «Вдруг», Журавлева, даже чирьяк не вскакивает, – укорял ее добрый Лев Иванович. – У нас пол экипажа холостых парней, мало тебе?
– Ага! Что я, дурочка с переулочка?! – натурально возмущалась Журавлева. – Походи по базару, поторгуйся! Пробовать-то, пробуют, а замуж не берут…
– Этими вывертами ты испортишь себе всю биографию, Журавлева, – добавил стармех Догонашев. – Замуж – не напасть, а вот визу тебе точно прикроют. За аморалку. Без визы на флоте чего делать?
– Вам хорошо, сходил в «аквариум», поймал «русалку», – невозмутимо парировала Люсьен. – «И, что обидно», – передразнила она старпома, – если мужчина завернул «налево», то он – жизнелюб! А если бедная девушка согрешила по большой любви, так она уже и развратница!
Люсьен пришла к нам поваром сразу после окончания училища, но пережив кошмары морской болезни, она стала не переносить запах сырого мяса и вид крови. Какой из нее повар? Пришлось перевести Люську в уборщицы.
– Аллергическая реакция организма, – констатировал диагноз судовой врач. – Такое часто по беременности случается.
– Ни-ни! – возмущалась Люсьен. – Чтоб я, чтоб с кем?! А если уж с кем-то – то только по большой любви!
Большая любовь у Журавлевой случалась довольно часто. По вечерам ее задорный смех слышался то в одном конце судна, то в другом.
– Люська вышла на охоту, – говорил старпом. – Добром это не кончится.
И как в воду смотрел.
Однажды утром Люську увезла карета «скорой помощи». Судовой доктор теребил бородку и на все вопросы отвечал коротко: «Врачебная тайна, понимаешь…» Старпом выражался тоже уклончиво: «Что-то там по-женски… говорил же я ей, дуре!»
К обеду на судно прибыл Русанов, седенький старичок, начальник Отдела по охране труда и сам учинил экипажу внеочередной инструктаж по технике безопасности. Обычное дело – на мачты лазать со страховкой, обувку без задников не носить, со стальными тросами работать только в рукавках.
Под занавес он озвучил выдержку из Акта Н1 по последнему случаю: «Уборщица Журавлева Л. А., во время производства приборки в каюте второго механика Гаврилова А. В., намылила палубу мылом, поскользнулась и присела на запасной поршень от АДГ*, который хранился в углу каюты второго механика. Схема прилагается. В результате падения Журавлева Л. А. повредила себе промежность и была отправлена «скорой помощью» в базовую больницу «Водник…»
Начальника по ТБ на судне приняли хорошо и, когда он уходил, мне пришлось подстраховать его на сходне трапа. Русанов на прощание пожал мне руку, помедлил и сказал с изумлением: «Представляешь, сынок, какой у вашего механика ПОРШЕНЬ?!»
Словарь.
АДГ – аварийный дизель-генератор.
Артельщик – обычно, матрос, заведующий «артелкой» – продовольственным складом на судне.
Буфетчица – девушка, которая обслуживает комсостав в кают-компании.
Дневальная – девушка, которая обслуживает рядовой состав в столовой команды.
Клотик – самая макушка мачты.
Ревизор – так иногда называют 2-го помощника капитана.
Чиф (от англ. chief mate) – старший помощник капитана.
Тесный контакт
1. Барыга
Однажды меня вызвал к себе старший помощник Лев Иванович Зотов. Чиф сидел в своём кресле и прихлёбывал чай из керамической кружки с отбитой ручкой. « I’m the BOSS» – прочёл я надпись на ее круглом боку. Зотов был после сауны и одет по-домашнему – в старую застиранную тельняшку и фетровые тапочки. От его красных щёк можно было прикуривать.
– Звали, Лев Иванович? – спросил я, переступив комингс его жилища.
– Входи, входи, Андрей Степанович, – приветливо сказал Зотов и утвердил кружку на собственном колене, – присаживайся, есть серьёзный разговор.
Старпом никогда не называл меня по имени и тем более – по отчеству. «Не к добру это», – подумал я.
– Быть тебе завпродом, Андрей! – душевно произнёс чиф, скрестил руки на груди и откинулся в кресле.
Поза Наполеона после Аустерлица.
– Увольте-с, Лев Иванович, – говорю, – у меня к этому нет способностей.
– Не будь ребёнком, Абинский, – обиженно протянул старпом. – Матрос должен уметь всё! Как говорится, не можешь – научим, не хочешь – заставим!
Я не был ребёнком, мне было восемнадцать лет.
– Шутки у вас… говорят, это дело добровольное…
– А кто будет?! – моментально вскипел старпом. – Вязов уже неделю не просыхает, повариха бастует, раскладку на камбуз кто, Пушкин выдавать должен?
У меня не хватило воображения, чтобы представить любимого поэта, черпающего квашеную капусту из вонючей бочки.
– Зачем Пушкин? – говорю. – У нас десять матросов, есть более достойные…