В девяти милях от жилища дьявола

В девяти милях от жилища дьявола
Андрей Сергеевич Терехов

"В девяти милях от жилища дьявола": Герман, талантливый хирург, предлагает Вере, бывшему офицеру разведки, провести первую в мире операцию по пересадке руки. Вера не очень хочет ложиться на операцию, но ей нравится Герман, и девушка соглашается."Прощай, детка, прощай": Гвендолин в последний раз проедет по весенним улица Мак-Сентона, в последний раз пересечет порог школы и вернется домой. А вскоре пропадет без следа."Черный георгин": во время войны Фредди встречает девушку по имени Бетти Шорт. Она то пропадает, то снова появляется. Манит его, как огонь манит мотылька, а сама не подозревает, что неумолимо движется навстречу гибели.

В девяти милях от жилища дьявола

Если мы окружены крысами, значит, корабль не идет ко дну.

Э. Хоффер

Блаженство – спать, не видеть злобу дня,

Не ведать свары вашей и постыдства,

В неведении каменном забыться…

Прохожий, тсс… не пробуждай меня!

М. Буанарроти

Заскулил ветер и со скрежетом протащил по асфальту указатель "Направление эвакуации". Вера бросила на него сонный взгляд, обняла себя левой рукой, чтобы согреться, и быстрее зашагала в противоположную от спасения сторону. Черные сапоги Веры шлепали по лужам и желтой хвое, правая рука – в черной, до локтя, перчатке с белым скорпионом – мешалась и била по бедру. Разум по привычке шифровал надписи на рекламных щитах: сегодня методом Тритемиуса. Буквы сдвигались с нормального алфавитного положения по формуле s=2p*p + 4p + 6 в зависимости от позиции в изначальном тексте. "Е" от салона красоты "Ева" превращалось в "Р", "В" в "Ч", "А" в "Г". "РЧГ".

Длинная стрелка часов над Домом Союзов толкнулась в одиннадцать, и Вера как-то по-особому – спиной, плечами, затылком – ощутила вес осенней мглы, которая наползала на каменную набережную. Тяжелые порывы ветра били по лицу, окутывали сыростью с беспокойного вздутого моря. От натуги скрипели дряхлые лиственницы, и хлопали на стенах рекламные афиши; водосточная труба гудела низко-низко, будто контрабас. Иногда в этом дымящемся сумраке проступали одинокие фигуры, перечеркивали собой улицу и, как призраки, растворялись в сентябрьской ночи.

Мостовая свернула и пошла над волноотбойной стеной. Асинхронно, чудно зажигались чугунные фонари, и краем глаза – на границе света и тени – Вера замечала песчаную полосу, что рывками выбивала у моря водоросли, камни, груды оледенелого плавника. Линия горизонта таяла в мглистой зыби: тьма неба и тьма волн сливались в бесприютную черно-синюю бездну, из которой доносились стоны чаек, так похожие на младенческий плач.

За голенькими лиственницами мелькнул интернат для детей-инвалидов. Его эвакуировали в числе первых, и Вере, которая два десятка лет слушала здесь смех и лепет, стало не по себе. Она вспомнила, что через неделю или две эти камни под ногами, эти перламутровые окна, этот сонный город – всё – всё! – перемолотят потоки воды, и по телу пробежал озноб.

Вера миновала открытый штоф рома, который одиноко и тоскливо посвистывал на ветру, когда почувствовала чей-то взгляд. У основания волноотбойной стены, под лестницей, шевельнулась фигура. Вера прищурилась и заметила мужчину – он полулежал на песке и забавно пританцовывал. Ее это рассмешило. Пьяный, как весь город, подумала Вера. Кто-то заливал тревогу, кто-то потерю дома – большинство не понимало, что еще делать в преддверии конца.

Через несколько шагов Вера снова оглянулась на мужчину. Тот все танцевал свою диковатую, лежачую джигу, и Вера почувствовала, как улыбка постепенно сползает с ее лица. Она отвернулась и быстрее зашагала прочь.

***

Вера прошла по полупустому ряду с красными скидочными ценниками и остановилась в молочном отделе. Левой рукой она рванула пакет с бабины и, не отпуская, развернула – одними пальцами. Затем положила его на полку и левой же рукой опустила внутрь бутылку молока и три глазированных сырка.

К товарной ленте нервно подбежала женщина с набитой тележкой, где громоздились консервы, макароны и рулоны туалетной бумаги. Запищал сканер кассира, но как-то размеренно, робко, так что покупательница не выдержала и сказала:

– Поскорее бы.

Кассир бросил на неё взгляд, сделал движение бровями. Чуть ускорился. Вера вздохнула и поставила свой пакет на металлическое ограждение конвейерной ленты.

– Вам премию дают за медленное обслуживание? – не унималась покупательница.

Вера закатила глаза и достала левой рукой наушники. Зубами и левой рукой размотала их, включила плеер. Заиграло грустное пианино, и улица за окнами магазина подтаяла, размылась за поволокой медленных мыслей, и тут рядом рвануло. Жуткий удар пронесся по полу, ввинтился в подошвы сапог, поднялся к черепу и завибрировал в костях, в зубах, выдавливая наружу глазные яблоки.

Вера, ничего не соображая, бросилась под товарную ленту и зажмурилась в ожидании нового залпа. В ушах стоял свист, который медленно перешел в высокую, пульсирующую ноту. Голова словно разбухла, и Вера изо всей силы прижала ладони к ушам, лишь бы заглушить мерзкий звук, лишь бы не дать костям черепа лопнуть.

– …вушка? – донеслось извне.

Нота ушла вниз, и Вера подумала, что слышит окончание песни.

– …контузия у нее, – прорвалось сквозь преграду из ладоней и свиста, – у брата моего такое после Чечни было.

Когда смысл слов дошел до Веры и раскаленным плащом накрыли смущение и стыд, она робко выглянула из-под товарной ленты. Несколько покупателей фотографировали Веру на телефоны, но никаких следов ракетного удара не было – только разбитая бутылка валялась на полу, и растекалась лужица, и пахло резко, горько. Водкой.

Вера неуклюже выбралась из-под ленты и хотела уйти, но в последний момент передумала. Не слыша музыки, заживо сгорая от стыда, Вера стояла в очереди, пока кассир не посмотрел выжидательно и не спросил:

– Здравствуйте. Пакет нужен?

Вера мотнула головой, и он достал бутылку молока, отсканировал. Вытащил сырок и показал взглядом на остальные.

– Одинаковые?

– А? – глупо переспросила Вера и тут же спохватилась: – Нет.

Кассир поиграл в воздухе пальцами и нажал клавишу «3».

– Пятьдесят девять.

– Но сырки, блин, разные?..

Кассир со вселенской усталостью посмотрел на Веру. Та ощутила всю мелочность и глупость разговора и только повела плечами.

– Как хотите.

Левой рукой Вера полезла в карман, достала горку мятых бумажек и стала перебирать пальцами левой же руки в поисках полтинника. Получалось не очень.

– Я помогу, – сказал кассир и аккуратно вытащил десятку, затем полтинник. Показал Вере. Она смущенно кивнула и неуклюже вмяла остальные деньги в карман.

– С-спасибо.

Кассир пробил покупку и стукнул по тарелке для сдачи одиноким рублем.

– Вы ведь та… девушка?

Он кивком головы показал на руку в черной перчатке. Вера смутилась, на секунду замерла, а потом смела покупки в рюкзак.

– Я – Бэтмен, – прошептала она и поспешно вышла.

***

Мотор троллейбуса занудно гудел-вибрировал под ногами. Вера виском лежала на холодном стекле и скользила взглядом по мутным улицам, по салону. Редкие пассажиры смотрели подозрительно, настороженно; на кабине водителя пузырилось объявление:

"Городская транспортная система Северо-Стрелецка прекращает работу 2 октября 2014 года".

В этом сквозило нечто фатальное, без толики надежды. Второго числа остановятся автобуса, четвертого закроют продуктовые магазины и отключат электричество, пятого – город покинет последний житель. Через неделю или две Северо-Стрелецк сметет вода.

От этого знания в желудке неприятно, льдисто покалывало, будто Вера проглотила мертвого ежа. С этим ощущением она провела всю дорогу, с ним вышла из троллейбуса и вошла в подъезд. Тревога отступила только у почтового ящика, где Вера с удивлением обнаружила «Рубаи» Омара Хайяма. Вере не раз присылали всякую порохню, но стихи ей подбросили впервые. Что удивляло, книга пахло книгой, а под снежно-белой обложкой шелестели обыкновенные бумажные листы. Никакого подвоха, никакой гадости и размашистое "от М" на переднем форзаце. Вера ядовито улыбнулась – она мечтала о душевном подарке от Германа, а получила черти чью арабскую лирику.