Поклонник

Поклонник
Андрей Сергеевич Киров

Фантасмагорическая феерия, наполненная приключениями и нелепыми абсурдными ситуациями, происходящими во сне с одним молодым человеком, которому приснилось, что он – поклонник заморской суперзвезды из высшего общества, певицы и актрисы кино, приехавшей в Москву, куда и он приехал, чтобы её увидеть и, если повезёт, пообщаться.

Поклонник

Андрей Сергеевич Киров

Корректор Осипова Т.А.

© Андрей Сергеевич Киров, 2020

ISBN 978-5-0051-4106-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Поклонник

(фантасмагорическая феерия)

(обновлённый вариант)

«Ты просто жалок!»

(Реплика Лизы Манзини одному неудачнику, который хотел её… но так этого и не сделал по воле режиссёра, из кинофильма «Bottoms Up», что в переводе на наш язык означает:

"Стакан залпом – и ни на дюйм гвоздей!")

Под утро, едва рассвело, и мимо нашего четырёхэтажного дома из белого силикатного кирпича, построенного по распоряжению Никиты Сергеевича в 60-х годах прошлого века, набычился ездить транспорт, в это время – в половине шестого, – преимущественно автобусы и частные извозчики, мне приснилась Пэрис Хилтон. Такая красивая, как когда-то в детстве приснилась принцесса из сказки Андерсена. У меня даже во сне слёзы выступили на глазах от созерцания такой потрясающей женской красоты, словно я сподобился увидеть живого ангела в женском образе, только в розовом платье и без крыльев за спиной. Во сне она была ещё восхитительнее, чем в том клипе, где она на острове в леопардовом купальнике загорает под пальмой с небритым фотографом: он её до этого снимал кодаком в павильоне, на берегу океана. (Всё в этом клипе чудесно: и закручивающаяся, как стружка под рубанком, океанская волна, и пальмы, и остров, и облака над ними, а Пэрис в купальнике само совершенство… осмелюсь сказать… за исключением фотографа: он рядом с этой блондинкой абсолютно не в тему.) Я, когда увидел этот клип по телевизору в 2007 году, – как сейчас помню, пришёл с завода вспотевший, как медведь с пасеки, сварил на кухне пшённой каши в эмалированной чашке, посыпал сахарным песком и включил пультом дистанционного управления («лентяйкой») прямо из кухни телевизор в комнате, – я умею его так включать, через приоткрытую наискосок дверь глянуть, чего бухтят по «ящику», и если «забивают баки паклей» политиконы или сливают шнягу типа отечественных сериалов (улицы разбитых фонарей, кулагин и партнеры, сваты и т. д.) с попсой, то и выключить сразу, чтобы не портить аппетита и настроения, особенно после рабочей смены, и есть на кухне, если же идёт что-то достойное внимания, как, например, этот клип, то идти с подносом в комнату и совмещать приятное с более приятным и полезным, как в этом случае, когда я включил музыкальный канал «Bridge TV», смотрю – реально – Paris Hilton поёт, меня словно кувалдой по голове ударили, я не поверил своим глазам, вот это да-а, – отвали от меня брат клофелин*, – принцесса нашла себе занятие – петь песенки, как простая Золушка на содержании у продюсера, и при этом обниматься с каким-то малопривлекательным типом, похожим на передержанного в кислоте дронга (который её даже толком и недоснимал фотоаппаратом на фоне океанской волны), под пальмой, в одном купальнике. Меня словно ножом ударили прямо в сердце, когда я увидел эту сцену: и почему я в своё время не выучился на фотографа, а выучился на слесаря сборщика радиоприёмников: сейчас, может, был бы на месте небритого, фотографировал красавицу-принцессу классным фотоаппаратом, а она бы позировала мне на острове в розовом платье, а потом просто в купальнике, а потом можно и без него… на фоне заходящего в океан солнца, – так романтично… а после целовала бы меня под пальмой, – как было бы клёво! И сказала: «Андрюша, I love you!» А я бы ей ответил: «Paris, я тебя тоже – I love you!» – было бы стопроценталь клевейше! (А то работай слесарем-сборщиком на этом грёбаном заводе, зарплату еле-еле платят, мастера «мозги канифолят» каждый день, и никто из красивых герлов меня не целует, не говоря уже о PH). Я схватил быстрее поднос, поставил на него чашку с кашей, даже забыл в неё сливочного масла положить, у меня было в маслёнке, и налить молока в бокал (молоко я купил по дороге с завода), открыл коленкой дверь, пошёл быстрее в комнату – так спешил посмотреть, чего-же дальше на острове будет, сел в кресло, впился взглядом в телевизор. Ёпт, фотограф уже начал лапать принцессу как собственную, у меня мурашки по коже побежали, ну и наглецы есть, да за такое святотатство в средние века ему бы голову отрубили, и куда Жорбуш смотрит, и неужели дойдёт до главного, и леди Hilton какому-то проходимцу с трёхдневной щетиной на неулыбчивом фейсе только потому, что он её щелкнул пару раз кодаком (неужели все красивые девчонки, даже принцессы, такие легкомысленные, что могут сразу дать… подержаться за прелести, если их какие-то уридосы кодаками щёлкают), и который даже и не смотрит на неё, а смотрит куда-то в небо, словно там заметил что-то более интересное, чем то, что у него в руках, и прижимает к груди не супервосхитительную девушку, а кусок фанеры, – позволит овладеть своим совершенным телом. Будь я на его месте, – такого бы себе не позволил, так фамильярно обращаться с настоящей принцессой, хватать и лапать её, словно продавщицу из универсама, и не просто принцессой, а Paris Hilton, от одного только имени и фамилии «забивает покруче экстази».

И снится мне, что я – поклонник этой красотки-принцессы, приехал в Москву, узнав накануне, что она тоже собирается приехать в наш основополагающий мегагород по какому-то пиар-базар- вокзалу.

Диджей – балабол пропаренный на 75 процентном уксусе с тмином и ююбой, сказал по радио эф-эм, что она уже летит над океаном на собственном боинге- 96. У неё такой реальный боин-кг.

И вот я тоже подъехал на поезде к Казанскому вокзалу, он тормознулся возле него под треугольной металлической крышей, сплошь состоящей из переплетённых наискосок и по всякому железных трубок. Словно сварщик наварил по пьяни, и сам не понял, чего.

Вышел из вагона на перрон, стою, хлебалом щёлкаю – осматриваюсь, говоря интеллигентным языком, куда идти дальше. Вижу, пассажиры, ехавшие со мной, повылазили из вагонов, как тараканы из ящиков комода, со своими сумками, кошёлками, чемоданами, тележками, баулами и саквояжами, словно собрались скупить всю Москву на корню, повернули налево, как дуболомы по команде Урфин Джюса из Вайтового Хауса, и пошли к громадному серому зданию. На нём крупными буквами написано: «КАЗАНСКИЙ ВОКЗАЛ». Ну, думаю, Андрюша, кажется, ты правильно попал, смотри тут, не оплошай, звёздная девчонка должна скоро подъехать!

И я, подчиняясь стадному инстинкту, тоже повернул влево и двинул за народом. Не успел пройти десять шагов, как прямо на перроне какие-то толстомордые дяди в кожаных куртках за рукав хватают: «Куда везти, куда везти?» Оказывается, это таксисты. Я одного краснорожего, особенно наглого и нахрапистого, спросил, сколько стоит доехать до Чистопрудного бульвара. (Во сне мне кто-то внушил, что нужно именно до него ехать.) Дядя-таксист такую цену «подзалупил», словно я его просил довести меня до Луны на Буране, что я чуть не проснулся с испуга, словно в реале так. А не пошёл бы ты нах, гризли шерстяной, здесь метро должно быть где-то рядом; не к таксистам же идут все эти люди, обременённые сумками и тележками, а то у них морды будут слишком рельефными от таких наваров. Оно и было метро, – я правильно угадал, – когда кончился перрон, за электронным табло, где электрическими буквами вспыхивает время отправления поездов; в него можно попасть, спустившись, как Алиса спустилась в нору к еноту, под землю, но только по каменной лестнице. И у входа стоит указатель с красной буквой «M», очень грамотно кто-то умный придумал поставить, дескать, метро здесь, чтобы провинциалы и жители из села со своим скарбом не блуждали среди трех вокзалов, не вступали в контакт с криминогенными элементами, не играли в «буёк» и не торговали наркотиками и «палёной» водкой, повышая общий криминальный уровень в этом беспокойном месте (а проститутки ещё и любовь предлагают за тысячу в час, правда, когда я там утром сошёл, их ещё не было; кстати, сравнительно недорого по отношению к постоянно растущим ценам на нефть, даже хлеб и то дорожает, а тут можно вполне миленькую молоденькую проституточку снять недорого, прямо как с поезда сошёл – поди …уёво, но только вечером), а сразу попадали в подземку и ехали, куда им надо, – в основном на вещевые рынки. И рядом с входом под землю лоток с толстой продавщицей, торгующей сосисками, запечёнными в булке, и стеклянный киоск с цветными журналами. С обложек журналов, мне, как родному, улыбались красивые женские лица. Дескать, как мы по вам соскучились, дорогие гости столицы… задолбали сюда ездить, Москву загаживать, кретины неотёсанные!

Я остановился перед киоском, перед тем, как спускаться в метро, присмотрелся к красивым женским лицам на глянцевых обложках дорогих журналов, нет ли среди них лица Пэрис Хилтон? Отнюдь, Сэмен Петрович! Я испытал во второй раз разочарование (в первый раз я его испытал, когда таксист сообщил стоимость проезда; вот так ничего себе столица нашей Родины, сразу с перрона сплошные разочарования, а что будет дальше?), журнальный отстойник-киоск, набитый дорогой бумажной мусоркой, сразу около вокзала: эти лепилы-фотографы наштамповали физиономии местных – с понтом – звёзд, а лица реальной super-star нет и в помине: что за лажа? Ещё продавщица влезла не в тему: «Мущина, купите хот-дог? С пылу, с жару с пьяного угару!» Я посмотрел, что у неё там за хот-дог, – от одного вида блеванёшь, а когда спросил ради смеха по чём, цена, как у таксиста, – а не пошла бы ты на… Trafalgar Square* со своим хоттовым псом, похожим на запечённый в тесте мужской член, поражённый гангреной, засунь его себе в одно место, чтобы не так скучно было стоять на припёке: видит, парень из деревни приехал, надо обмануть, пока он в растерянности обозревает панораму вокзала.

Я повернулся, разочарованный уже с самого начала одиссеи с таксистами, журнальными обложками киоска, хот-догами продавщицы и стал спускаться по каменной лестнице под землю. До кучи, чтобы мне сразу испортить положительный настрой, уже и так испорченный пять раз за это утро, – а я ещё и Москвы-то толком не видел, кроме перрона, какая-то баба в малиновой куртке на синтепоне тележкой проехала мне по ноге – так спешила, мармыга нечёсаная, что электричка без неё уйдет на Черкизон, что даже не причесалась; вот, думаю, чеширский кот, зачем ты сунул зайца в холодильник, ведь он не пашет ни фига, – челночники, в преддверии асфальтно- каменного ада мегаполиса снуют туда-сюда, как тараканы, со своими неподъёмными сумками, прут всё шобло со столичных рынков.

Сел в метро с испорченным настроением, еду.

Доехал до станции «Чистые Пруды», как мне приказал внутренний голос во сне. Тут у меня настроение немножко поднялось, когда я выходил из вагона. Мне понравилось, как двери в вагоне сами открываются и какая-то женщина сказала: «Осторожно, двери открываются!» – что даже захотелось проехать ещё одну станцию и послушать приятный голос незнакомой женщины, как она предупредительно скажет, что двери… – да, но я вспомнил про основную цель приезда (а если бы не вспомнил, проехал бы, может, ещё и не одну станцию, чтобы послушать и посмотреть), подумав здесь выходить, если станция с таким красивым названием, значит, на поверхности Чистопрудный бульвар по всем приметам.

Вышел на перрон и направился влево, сориентировавшись по табличкам с надписями, прямо на станции над головой висят, куда надо идти, будь внимательнее, если хочешь попасть на улицу, даже ни у кого не спрашивая, куда, чтоб не стать соучастником пикирующих бомбардировщиков. Стал подниматься по такой железной штуковине, эскалатор называется, очень, кстати, удобно, скажу вам, ребята из заштата, кто никогда его не видел в глаза; сам везёт, мне понравилось, а ты стоишь на ступеньках, отдыхаешь и глазеешь, как через лаковую полосу с зажжёнными плафонами навстречу, но только уже вниз, такая же самодвижущаяся лестница вниз баб красивых везёт порядочно, даже больше чем я видел на обложках журналов в киоске около вокзала, а когда я присмотрелся повнимательнее, ещё и красивее есть… да их на одном этом эскалаторе больше, чем во всём нашем посёлке… со дня основания государства российского, сразу едет. И все с такими серьёзными лицами едут, словно в институт сдавать ЕГЭ; во, думаю, москвички, неплохо здесь живут, на эскалаторах ездиют в свое удовольствие, они их сами везут вверх-вниз: поди катамаран Боба Дилана! Это не то что в нашем посёлке – автобуса «Икаруса» выпуска 1963 года не дождёшься, быстрее удавишься – торчать на остановке, как пырь в носу у шарманщика, а когда я спускался по такой лестнице, вспомнил, – у Казанского вокзала эта железяка не двигалась, и навстречу поднимались одни челночники с полиэтиленовыми сумками, довольные, что затарились на вещевых рынках трусами женскими (разъедутся по своим городкам, на рынках будут продавать знакомым бабам, на их необъёмные бэксайды, радости-то будет, факен гоу налево), да цыгане с детьми, тоже между челночниками и гастарбайтеры на узбеков похожие, и ни одной красивой москвички, что я уж начал сомневаться, что приехал в столицу нашей Родины. Присмотрелся я к красивым бабам на эскалаторе, нет ли среди них Пэрис Хилтон, как говорится, чем Амбарцумян Макарыч не шутит, – трубопровод Уренгой-Помары, – нет принцессы на эскалаторе, довольствуйся вялотекущей шизофренией, парень, раз уж попал не по расписанию, – что ты будешь делать! И я облокотился на поручень от очередного разочарования. Женщин красивых много, как я сошёл с поезда, – наблюдаю (со всех российских городов и весей Москва высасывает красивых девушек, раскатывающих губёнки выйти замуж за бизнесменов московских), на обложках журналов, на привокзальных площадях, на велотреках стадионов, в тренажёрных залах, на танцполах, на скотных дворах, на лошадиных бегах, в театрах, на военных полигонах и на сайтах знакомств в социальных сетях, в вагонах метро и на эскалаторах, а её среди сонма порхающих прелестниц я не заметил, может, «вертила пластов» чего-то напутал, и эта улётная блонда собиралась приехать в другой мегаполис, а не в Москву, или специально приврал, чтобы повысить рейтинг своей убогой скучной передачки, где мусолит несколько затертых хитов не один год подряд со своей напарницей Галиной, мастерицей болтать без умолку, как сорока на ярмарке по продаже цокольных вставок в ушные раковины девам для пущей канонады над Влтавой.

Выйдя из вестибюля, терзаемый сомнениями (я вспомнил таксиста, сколько он хотел срубить с меня баблосов, – а тут ехать-то всего две остановки, правда на метро, вот и возил бы он меня по Москве часа два, лоха деревенского, (так нас, неискушённых, доверчивых, честных ребят из провинции и обманывают таксисты столичные и прочие иже с ними заглоты, – бабло нарезают пластами – купить дорогие автомобили, элитные квартиры и дома, прописать в них шкур прекрасных, чтобы те о них ноги вытирали), я остановился осмотреться, пытаясь сообразить, куда идти или ехать дальше, чтобы вьявь, а не по телевизору, увидеть принцессу, а там её и так показывают один раз в год (даже какую-то королёву и пукачёву показывают чаще), и то скупо, недоброжелательно и в неблагоприятных ракурсах, словно жёны и сожительницы этих телефокусников ненавидят её смертной завистью и своих мужей и пеликанов пилят, чтобы они её совсем не показывали по первому каналу. И по второму, и по третьему тоже. А об остальных и речи нет. К тому же эфирный балабол по радио ничего не сообщил, в какую гостиницу Лужков заселит самую качественную, самую убойную по красоте, талантам и искусству надевать и носить платья за текущий период истории блондинку.

И снится мне, что зима. Гранитные плиты на выходе из метро и асфальт покрыты тонким слоем сероватого снега, словно его припорошило из фабричной трубы. Но я бы не сказал, что на улице холодно. И гидрометеоцентр, как угадал, – обещал накануне потепление, и вообще-то, оказался недалёк от истины, что случается с ним далеко не всегда.

Из метро тянет тёплым, сырым воздухом, пропитанным сложными противоречивыми запахами: половой тряпки, старой штукатурки, прелой зимней одежды, дамским парфюмом, надеждами юных девиц потерять девственность в объятиях брутального фрезера, разбитыми иллюзиями старых кошатниц и собачатниц, вышедших на променад со своими прожорливыми питомцами. И ещё каким-то навороченным ароматом понесло, когда мимо прошла красивая дама лет тридцати пяти, – я бы ей не задумываясь столько дал, – в норковой шубе и в короткой модельной стрижке, надетой ей на красивый череп для такого исключительного случая, но не отмеченного галочкой в виртуальном пространстве Экибастуза, словно только что вылезла из под ножниц модного дамского парикмахера. (Или как их сейчас называют прохиндеи из дамских журналов, – стилиста, чтобы бабы от 35 и глубже, довольные оставались, что они отвалили бабла стилисту за «вшивый домик» на своих головах, и теперь все двухметровые мужики, глядя на их причесон, будут их домогаться на каждом углу, на каждой странице сайтов знакомств, на каждой палубе прогулочных пароходов: «Амстердам-Глазго-Антананариву-Шанхай-Мариуполь-Лондон-Йокогама» – сертификат блатного качества, – где эти дамы толкут воду в ступе, уже который год.) Но не пятой Шанелью, это точно, запахло от этой миссис. Или французы придумали более экстремальный парфюм, чтобы сразу валил противоположный пол на милость победительниц в ажурных чулках номер девять без надежды на восстановление в Лиге стерильных, со дня строительства вавилонской башни, джентель-мэнов… мэнов-джентель… джентель-крентель полный дибелентель. Это, как Ваня Жуков, выигравший в казино Лас-Вегаса три миллиона долларов, и евро тоже удачно втёрлось в мурло, и на радостях напоивший всё казино шампанским, пятьсот баксов фугас, накануне упавший в провинции Гуань-Чжоу. Я понял, какой приблизительно аромат дама проволокла за собой, понял, но уже было поздно, у меня чуть не начался заворот кишок в желудке; тогда, чтобы не попасть под его пагубное влияние, я отвернулся в сторону и задался вопросом: где же Чистопрудный бульвар-то? Если есть станция с таким названием, то девяносто девять против одного, – на поверхности, где я уже стоял твёрдыми ногами, как гуманоид на краю лунного кратера, раскуривающего гаванскую сигару и наблюдающего в подзорную трубу за голубой (без подтекста) планетой, перед дилеммой: колонизировать её или подождать, пока сапиенсы сами себя не уничтожат, подкинув им пару разрушительных идей, – должен быть этот самый бульвар.

Я начал наблюдать.

Перед глазами трамвайная остановка с паутиной проводов над ней. К остановке из метро идут люди. (Кстати, красивая дама в норковой шубе, – спорю на литр, – жена рублёвского бизнесмена, к остановке не пошла, а пошла рядом; слева подъехал блестящий чёрным нитролаком автомобиль такой шикарный и загадочный, остановился, и дама туда влезла на заднее сиденье прямо в своей норковой шубе, в стильной причёске а-ля парижский гамадрил, и со своим специфическим убойным ароматом, который она черпала горстями из чёрной, блестящей кожаной сумки (интересно, шофёр успел надеть противогаз, когда за новорусской леди с грязными пятками закрылась дверь?) Мне это было не суждено узнать, но у меня мелькнула мысль, не относящаяся к основной теме: зачем она тогда ехала в метро? Ведь водитель, надев краги, спрыснув физиономию Шипром, чтобы от него тоже пахло впечатляюще, а не только как убойно пахнет от его хозяйки, мог бы подъехать с шиком к её дому на Рублевке на таком шикарном авто, а не прятаться по тесным дворам Садового кольца за театром «Современник», чтобы вынырнуть в нужное время у остановки Чи-бу. Или она заметает следы от детектива, нанятого её мужем, чтобы выследил, куда она ездит, пока он в своём офисе делает из воздуха деньги ей на дорогие дамские люляки. Или я ошибаюсь, и у неё в сумочке под пудреницей, тюбиком губной помады, пачкой ментоловых сигарет, упаковкой прокладок и прочих необходимых дамских принадлежностей лежит пистолет с глушителем? Может, это дама-киллер, и едет не на свидание со своим тайным любовником, а завалить какого-нибудь бизнесмена, заказанного его конкурентом, а дорогая шуба и стильная причёска – искусная маскировка, чтобы пустить пыль в глаза ему и его быкам-секьюрити, чтобы, пройдя в ресторан, выстрелить из-за искусственной пальмы ему в лысину, кстати, превосходную мишень, учитывая её отражательную способность от включенных осветительных приборов в помещении. А водитель автомобиля не в крагах и в униформе, соответствующей его рангу и положению в иерархии шофёров, возящих на таких автомобилях жён бизнесменов и депутатов госдумы, популярных певцов и иностранных гостей, а обыкновенный уголовник, недавно освободившийся, в прорезиненных перчатках от Джафара Масульского, чтобы не запачкать руки в крови, в спортивном костюме по примеру братков, и от него пахнет не классным одеколоном, а в лучшем случае перегаром. Такие левые мысли мелькали в голове, пока я в растерянности наблюдал панораму незнакомой местности, заставленную архитектурными наворотами из камня и кирпича среднего стандартного размера и шлифованного гранита в стиле раннего соцреализма.

Когда уехал автомобиль с дамой, к остановке – тоже с левой стороны – подкатил трамвай, посадил скопившийся под крышей народ и уехал, ловко завернув вправо – всё по тем-же рельсам, опоясывающим аллею, огороженную от трамвайной линии низким чугунным штакетником. Я опять поймал себя на мысли, что, как, наверное, здорово жить в этом городе, в таком громадном, типа как в мегаполисе, – и метро есть с эскалаторами, и трамваи с рельсами, и троллейбусы, и даже дорогие автомобили, в каких рассекают красивые дамы в дорогих норковых шубках, а в нашем посёлке ещё до такого не додумались, – только автобусы, – и те ходят с горем пополам, поэтому принцесса приедет в мегаградовину, а в наш посёлок её и калачом не заманишь. К тому-же её, наверное, будут возить на таком красивом автомобиле, как и эту даму в норке, а в автобус со старыми сидениями из дермантина, изрезанными перочинным ножом малолетними хулиганами, стоящими на учёте в отделении милиции, она ещё подумает – стоит ли садиться в такой автобус, лучше я поеду в своём красивом розовом бентли с розовыми бантами на крыше и надувными шарами в пятом поколении.

– Скажите пожалуйста, – спросил я не совсем уверенным голосом у дамы лет около пятидесяти, – она вышла из метро и направилась к остановке, сразу одетая в каракулевое пальто на перламутровых пуговицах, оно было застёгнуто, и сидело на ней как на болонке ридикюль, если бы я не был наблюдательным не заметил этот нюанс, – где Чистопрудный бульвар!»

– Так вот он, молодой человек, – ответила дама, – у вас перед глазами, за памятником. – И показала мне рукой в кожаной перчатке, надетой до локтя, на каменную глыбу, маячившую за остановкой.

«Ёлки-палки, подумал я с досадой, и почему я сразу не догадался!»

– А что вам нужно, молодой человек? – вежливо спросила дама, сразу поняв, что я приезжий, и как она угадала, почти челоюн (термин придуманный мной, состоящий из двух слов: человек и юноша) тридцати с маленьким хвостиком лет.

Мне понравилось, как она спросила, просто, с таким чётким правильным выговором, хорошо поставленным литературным голосом, словно работала на радио и читала по вечерам малообразованным обывателям «Войну и мир»; чувствуется – культурная женщина, с ней, наверное, интересно было бы пообщаться; я уже один раз общался с такой женщиной, когда ездил в Санктд-Претебургк, на встречу любителей фантастики, но, не стоя на закрайке вестибюля метро, а в более подходящем для беседы месте, и я, тронутый бескорыстной участливостью этой дамы мне помочь, хотя и видел её первый раз в жизни, не стал придумывать небылицы и сразу сказал правду, что приехал в Москву, чтобы увидеть своими глазами настоящую принцессу – Пэрис Хилтон, несмотря на сложные отношения между Америкой и моей Родиной, ведь я был патриотом, хотя и влюбился в заграничную штучку (тем более в такую венценосную особу, которая запросто может управлять реальным государством средних размеров не хуже Меркель или Олланда), с кем не бывает: она тоже, – сказали по радио, не сегодня-завтра должна подъехать сюда из своей страны… Заметив недоумение во взгляде дамы, я тут же привёл кучу веских доказательств, что она – настоящая принцесса, а не картонная кривляка – певичка из шоу- биз: красивая, с букетом талантов, умница, папа – реальный миллиардер, дворец из розового мрамора в Беверли-Хиллс, – одна из тех девушек-принцесс – их можно по пальцам перечесть в истории человечества, а уж в наше время она в единственном экземпляре. И её приезд в нашу страну будет большим событием для меня, если повезет её увидеть и поговорить несколько минут, что вполне более чем вероятно, глядя в интернете, что с ней даже можно селфануться простолюдину; тем более в нашем многострадальном Отечестве, где настоящих принцесс нет с 1918 года, а тех, что были, – большевики застрелили из наганов в Екатеринбурге в Ипатьевском доме номер 667, так что это веская причина – приезд в такой крутой город, как Москва, чтобы дама не подумала, что я какой-то фраер, околачиваюсь по мегаполисам в поисках приключений на свою трудновоспитуемую попу.

Всё время, пока я говорил, дама смотрела на меня пытливым, вопросительным взглядом, словно в голове у неё были мысли, похожие приблизительно на такую: действительно ли наше поколение так измельчало, или это только кажется на первый взгляд? В наше время молодые люди по призыву коммунистической партии и на волне энтузиазма, с цветами и песнями под гитару отправлялись с перронов вокзалов на поездах в глухую тайгу – строить БАМ; ломили, как лошади, по десять-двенадцать часов в сутки без выходных и премий, забивая шпалы и укладывая рельсы для поездов в светлое будущее, а после работы, не помывшись под душем как следует (да и где в тайге может быть душ?) и не поужинав путью, выпивали бутылку водки в одно комсомольское лицо, и потом юноши с девушками любили друг друга под телогрейками, в брезентовых палатках, не обращая внимания на тучи комаров и на то, что где-то рядом в буреломе рычит голодный медведь, спали по полтора-два часа в сутки, а на следующее утро, свежие и бодрые, шли с песнями: «…Взвейтесь кострами синие ночи, мы – пионэры – дети рабочих…» дальше прокладывать Байкало-Амурскую магистераль (литера «е» поставлена умышленно: предупреждение для чересчур «грамотных» читателей; так же, как и в слове – «пион-э-ры»), чтобы по ней ездили поезда прямо из Москвы до Пекина и обратно – возили гастарбайтеров и челночников для процветания торговли и были счастливы от перевыполнения плана и похвалы комсомольского вожака или бригадира. А сейчас молодёжь шатается по улицам с бутылкой пива или энергетического напитка в одной руке, другой обнимая подружку, нюхает волшебный порошок, курит спайс, после которого «чердак сносит» наглухо, сидит в интернете и «фантазирует» на порносайтах до мозолей на ладонях, а если куда и ездит на волне энтузиазма, то только в мегаполисы мира – пофанатеть на заморских рок-, поп-, кинозвёзд и бултыжных квакеров или бить физиономии на стадионе фанатам выигравшей команды. А чтобы сделать что-нибудь полезное для Родины, например, построить атомную электростанцию или вырыть котлован, – шиш с маком! Стройте и ройте единые росы и либеры демо сами, да ещё припашите Гену с его живоглотами!

– А вы ничего не перепутали, молодой человек, – осторожно, чтобы не задеть моих фанатских чувств, переспросила дама, – особа, о которой вы говорите, в самом деле настоящая принцесса, или вам так кажется? Может, вы попали на удочку наших СМИ? Знаете, полностью им верить нельзя, – там такие работают искусные фокусники! Дэвид Копперфильд – мальчик по сравнению с ними! Такую дешевизну – понимаете, в каком плане, – подсовывают! В каждом глянцевом журнале, в каждом рекламном ролике и каждом гинекологическом кресле, что дальше некуда! Вот в наше время какие были женщины? От одних только имён и фамилий дух захватывало! Регина Збарская, Галина Миловская*, Валентина Те…

– Я с вами абсолютно согласен, – довольно грубо перебил я даму, боясь, что она сейчас пустится на волне памяти в залежи своей молодости, глядя, как от приятных воспоминаний у неё даже слегка порозовели щеки, – и ещё какую подсовывают! Но эта девушка приятное исключение из правил! Она такая реально крутая принцесса, что даже я, простой парень и бывший комсомолец, когда её в первый раз увидел по телевизору, сразу понял, что это не какая-нибудь Золушка из провинции, приехавшая в мегаполис зацепить богатенького крюшона, чтобы выйти замуж в его кухню, – хрю- хрю- бокс в его доме на Рублёвке, похожем на мыловаренный завод. Да вот, я вам покажу фотографию… Разволновавшись, я хотел было достать постер с красивым лицом принцессы, который я вырвал из дорогого дамского журнала стоимостью аж сто пятьдесят рублей (и журнал, как потом выяснилось, когда я его начал листать, оказался – фуфло, и то, что там понаписано-понапечатано – бред сивой кобылы, выкинул такие деньги, только исключительно из-за фотографии любимой девушки), и вдруг – неприятный сюрприз: нет сумки, с какой я приехал в Москву. Черной, цилиндрической, из искусственного материала. Во сне бывают такие казусы, что вроде вещь при тебе, и ты не обращаешь на неё внимания, и даже моментами забываешь про неё, а когда она понадобится, хвать, – а её и нет, словно испарилась. Вот и сейчас, когда сумка вроде ещё минуту назад висела на плече, во всяком случае, так мне казалось, – вдруг исчезла таинственным образом. К тому-же в сумке, кроме постера, лежали более конкретные вещи: полотенце, мыло, станок для бритья (если очень повезёт и я познакомлюсь с принцессой, на что я втайне надеялся, – то предстать перед ней побритым и чистым), трико, тапочки, бутерброды и стихотворение, которое я сам сочинил и собирался ей прочитать. Помню, стихотворение начиналось такими словами:

«Я влюблен в одну девицу,
Имя – Пэрис Хилтон ей,
Мне уж пятый день не спится,
От несбыточных идей,
Как с принцессой познакомлюсь,
Подарю букет цветов…»,

А дальше от волнения я и забыл слова собственного стихотворения; и как я теперь его полностью прочитаю этой полубожественной девушке, если я потерял сумку? Или я её забыл в метро, глазея на станциях, которые проезжал, на скульптурные фигуры солдат, матросов и рабочих с суровыми бронзовыми лицами, или забыл на эскалаторе, рассматривая красивых женщин в чёрных кавасаки- джоуль (т.е. чулках) на бритых лезвиями «Восток» стройных, мускулистых, игривоветвистых, шагреневожурчистых, тромбозно-костистых ногах. Ах-ах-ах. (А сейчас ноги у некоторых дам, посещающих спортзалы, стали ещё мускулистее. Для кого только, не знай, они их накачивают.)

Поражённый этим неприятным обстоятельством, я пробормотал что-то невнятное и растерянно развел руками. Промелькнула догадка что это продолжение каверзных сюрпризов, впрочем, вполне естественных для таких неординарных, мобильных, ярких сновидений, вспомнив их предшественников: таксиста на перроне, продавщицу сосисок, челночницу с тележкой, словно намекнувших мне, что, парень, не думай, если это сон, всё будет так просто. Ещё в поезде, когда он тянул за собой ночь в Москву, какие-то пьяные пассажиры в тёмно-синей форме непонятно какого ведомства, шатались по вагону, шумели, мешая людям спать. Один из них, явно кавказской национальности, начал приставать к проводнице: «Какой красивый дэвушка, давай пить коньяк с настоящим мущиной!» « Красивый дэвушка» – уставшая смуглая проводница лет тридцати с широким задом, в униформе желдора вяло от него отбивалась. «Мущина, идите в свой вагон!» Но «настоящий мущина» от неё не отставал, наоборот, становился наглее и назойливее. Моя верхняя полка в плацкарте находилась через стенку от закутка проводницы, и я всё хорошо слышал (реальный эпизод из жизни автора: тут уж я ничего не придумал.) Да и не только я: очень пышная дама на нижней полке, ехавшая из самой Сибири, ворочалась и сердито сопела под одеялом, временами выпрастывая жирную ногу в тромбофлебитных шишках, словно хотела кого-то лягнуть. Злилась, что какие-то гундосы мешают спать. И я с ней был абсолютно согласен, сам не мог заснуть, тем более лежал без одеяла и простыни, прямо в джинсах и рубашке на жёсткой полке, и тоже злился, подумывая, слезть, что ли, и нетрезвому приставале, у которого не вовремя засвербило в одном месте, стукнуть по лицу пару раз – остудить пыл. Может, потом, когда подъедем к Москве, проводница заварит мне покрепче настоящего листового чаю, а не пакеточной шняги, и даст подержаться за свой вместительный «престол» (он у неё амбивалентно впечатляющ), чтобы я почувствовал себя увереннее, когда приеду в столицу. Решившись, я стал спускать ноги на нижнюю полку, стараясь не наступить на супердаму, что тоже было непросто, учитывая ее суммарный вес и объём тазобедренной части, раскинувшейся от Аляски до Чукотки, но в этот момент пришла милиция, – видимо, у кого-то из пассажиров тоже лопнуло терпение, – и начала, образно говоря, а может и в самом деле, – крутить руки пылкому ухажёру. Подтянулись товарищи «Гоги» и вступились за него, и шуму с использованием ненормативной лексики как со стороны этих, так и со стороны тех, стало больше, и я подумал: кому-же тогда стучать по фейсу в первую очередь, чтобы они замолкли, потому что скандал начал разгораться нешуточный. Лежавший на другой нижней полке лысоватый грузный мужчина начал вытаскивать биту из чемодана (зачем ему нужна была бита в Москве – тоже не совсем понятно), и я подумал, что у меня есть союзник, если вдруг враждующие организации объединятся и начнут бить меня. Но в этот момент кто-то из ментов вызвал по рации подкрепление (склока и без нас того и гляди грозила перерасти в побоище между ведомством силовым и ведомством непонятно каким), которое не замедлило явиться в количестве двенадцати человек ОМОНовцев, и всех буянивших под дулами автоматов, особенно не церемонясь, положили в проход на линолеум, даже и тех отдыхавших пассажиров, высунувшихся из своих гнёзд из любопытства посмотреть и попавших под горячую руку (мужик, когда увидел ОМОН, засунул свою биту обратно в чемодан, а я запрыгнул на свою полку). Потом приказали всем встать и повели гуськом, с руками, сцепленными ладонями в замок на затылке, как водят уголовников на зоне, – разбираться в головной вагон поезда, – я так понял. Так что я даже и не покемарил хотя бы полчаса, пока доехал до Москвы. И после бессонной ночи, сопровождаемой стуком колёс, скандального кипежа, духоты и тяжёлого запаха плацкартного вагона я чувствовал себя, как космонавт, приземлившийся в аварийном модуле прямо в джунгли Амазонки: может, ещё и поэтому упустил момент исчезновение сумки.

«Я верю вам, юноша, – сказала дама, и пошла к очередному подъезжающему трамваю, и на прощание добавила: – Мой вам совет: если не знаете, куда идти, прислушайтесь, что подскажет ваше сердце!

Отличный совет, подумал я, только моё сердце мне ничего не подсказывало, но мне понравилось, как сказала дама, но не понравился трамвай, похожий на железного динозавра, вынырнувшего из мезозоя или по крайней мере из кинохроники тридцатых годов прошлого века. Выкрашенный, будто наспех, в желтый цвет, с криво наклеенным плакатом на боку: улыбающаяся мужская небритая физиономия и надпись крупными буквами над ней: «Покупайте лезвия для бритья „Восток“! Идеально сбривают не только щетину но и верхний слой эпидермиса вместе с мелкими паразитами под ним! Пригодны так-же для заточки карандашей, разрезания попон, вскрывания вен!» Но ещё больше не понравилась физиономия водителя в кабине трамвая: тёмная, усатая, заросшая чёрной густой щетиной чуть ли не до половины шеи. Такую щетину, подумал я, даже лезвия «Восток» не возьмут!

На меня начали оглядываться спешащие к трамваю люди, а одна высокая, длинноногая блондинка в голубых джинсах, узорных сапогах на высоком каблуке и короткой, едва прикрывающей пупок, то ли меховой куртке, то ли дублёнке, – понимай как хочешь, – из разряда тех дев, что ходят по подиуму в чумовых, напоминающих смирительные рубашки, платьях, тоже посмотрела на меня равнодушным взглядом и села в вынырнувший из-за трамвая такой-же автомобиль, в какой села красивая дама в норковой шубе, только белый. Я вспомнил марку этих авто – «бентли». Некисло вы тут, девчонки, устроились в Москве, лихо крутите импотентов, – сто пудов чаги вам в тарантасы! То есть в бентли. А также в мерседесы, гелендвагены, хаммеры, ламборджини и прочие красивые куртуазные тележки. А интеллигентной пожилой даме, строившей коммунизм, но так его и не достроившей, приходится ездить в трамвае; хоть бы какой-нибудь жулик из новорусских барыг-спекулянтов посадил её в бентли и прокатил до Никитских ворот, девушка сразу бы помолодела лет на двадцать и пригласила бы мэна в знак благодарности жить в палатку в тайге и строить дальше Байкало-Амурскую магистраль прямо до Шанхая, которую не достроили её товарищи в восьмидесятых годах двадцатого века.

Когда девушка втиснулась в нутро автомобиля, но не как до этого жена бизнесмена, а легко и изящно, и закрыла дверцу, на брусчатку упал какой-то блестящий предмет. Мне показалось, что она уронила его намеренно, с расчётом на меня, и когда бентли отъехал, я подошёл, и, нагнувшись, поднял его. Это был кусок картона розоватого цвета, покрытый блестящей плёнкой, типа магнитной карточки. Повертел в руке. Ничего особенного. На обратной стороне отпечатанная типографским шрифтом цифра «48». «Может это визитная карточка, – подумал я. – Тогда почему в неё не вписаны инициалы и номер мобильного телефона? Что за секреты дядюшки Поджера*, укравшего из Метрополитен-опера картину Сальвадора Дали «Аптекарь из Фигераса, которому не нужно абсолютно ничего, кроме бутылки португальского портвейна.«* Я хотел выбросить этот кусок картона, но вспомнив взгляд девицы передумал, и сунул его в задний карман джинсов.

Я почувствовал на себе ещё один взгляд. Водитель трамвая, усатый гарун, воспетый Михаилом Юрьевичем в одной из своих поэм, где его герой отважно сражался с барсом*, исподлобья смотрел на меня. Грубо говоря, – зырил. Словно я прислонился к окрашенной стене, и на куртке остались пятна. Встретившись со мной взглядом, отвернулся, поправил форменную фуражку и, не дождавшись, когда все сядут, а народ ещё прибывал из метро и со стороны памятника, надавил на газ. (Или какое там устройство, приводящее в движение этот реликт городского общественного транспорта – старшего брата того трамвая, в котором в пятидесятых годах прошлого века Кирпич лазил по карманам советских граждан, пока его не поймали Глеб с Володей.*) Трамвай, дёрнувшись, как потрепанный бурями бриг, и заскрипев изношенными частями натруженного тяжёлой вековой работой, железного тела, отчалил от остановки. При повороте, страшно заскрежетав, завалился на правый бок так, что пассажиров кинуло на поручень, и, чуть не перевернувшись, проехал под углом чуть ли не 45 градусов, – из-под колёс сыпались искры, – выровнялся на все четыре (или сколько там у трамвая колёс и все вместе едут до Никитских ворот), и как ни в чём не бывало покатил дальше. В этот момент я даже пожалел, что не сел в трамвай, чтобы доставить себе такое удовольствие, пусть и с некоторой долей риска; в «бентли» меня, я чувствую, всё равно бы не пригласили, как модельную красотку (вон сколько человек стояло, и ни одного не пригласили, а только её… и до этого даму в норке… получается, что мегаполис – рай для красивых женщин… богатые мэны вокруг них крутятся, как мухи около торта, и готовы потратиться, чтобы понтануться в их обществе перед своими партнёрами… вот ещё Пэрис Хилтон приедет… а уж как они будут вокруг неё виться, чтобы понтануться в обществе такой восхитительной дамы… ну, и деньжат тоже наварить, если выгорит дельце), и, вполне вероятно, что в таком автомобиле, а может, и круче, будут возить по Москве Пэрис Хилтон, показывать достопримечательности города, какие показывают провинциалам, заманивая их в автобусы рупором на вокзалах… Может, в первую очередь повезут на Красную Площадь и покажут памятник Минину и Пожарскому, спасшим Россию от поляков 4 ноября 1612 года в смутное время, когда те захватили Москву и хотели сделать из неё Речь Посполитую, Собор Василия Блаженного, Tretyakov Gallery* с самой крутой картиной «Утро в сосновом лесу»*, написанной, отнюдь, не Шишкиным, Можайское шоссе с противотанковыми ежами, где наши парни остановили фрицев, наступавших на Москву и раскатавших губищу взять её к Новому – 1942 году… Но сначала-то они её повезут в ресторан кормить борщом и блинами со сметаной, и после того, как она плотно покушает, и когда её повезут на экскурсию, она будет задавать вопросы, а какой-нибудь гид-переводчик с потными от волнения руками переводить и объяснять ей, даже не врубаясь по-взрослому, какая ему выпала честь разговаривать с такой исключительной леди, и, мечтая только о том, как, отработав программу, приедет вечером в свою панельно-картонную «двушку» в двенадцатиэтажной коробке, которая ещё десять лет назад была общагой от строительного треста на Малой Юшуньской, где мыкались лимитчики – люди второго сорта в столице нашей Родины. Толстая, опустившаяся, потерявшая товарный вид жена с недовольной мордой будет кормить его макаронами с котлетами на ужин. А он, выпив сотку-две водки, начнёт хвалиться, как он классно переводил принцессе фразы и даже целые предложения и вопросы, которые ей задавал какой-нибудь неотёсанный мужлан – московский чиновник, бывший в 80-е годы XX века мастером в СМУ-667 и живший в этой общаге на Малой-Ю, или в 90-е годы новым русским с полукриминальным прошлым и носивший на бычьей шее толстую золотую цепь и красный пиджак и изьясняющийся среди «пацанов» в основном на фене, и рассказывать, какое на принцессе надето розовое платье и какой от неё шел аромат духов. А его супруга, скривив лоснящийся от жира «будильник» (т.е. физиономию), почесав рыхлый, в складках живот, станет критиковать в ядовитых фразах, и скажет, давай посмотрим телевизор, концерт Киркорова с Биланом, а муж её – бывший выпускник института иностранных языков, окончивший его с отличием и подававший в своё время большие надежды, тупо уставившись на бутылку, нальёт ещё, и выпьет, и закусывать уже не будет, и возразит своей «прекрасной половинке»: почему концерт, сейчас футбол начнется по первой, наши с марокканцами играют. Между супругами вспыхнет скандал, жена стукнет переводчика сальной сковородкой по голове; проснётся их маленькая дочка и заплачет, мама-папа, не надо, а то мне страшно; а мама, легко взяв на руки мужа, бросит его, как шваль, на раскладушку в коридоре, закричит на дочку, замолчи, дрянь, такая же будешь, как и твой папка – лузер ничтожный, и усядется широкой задницей в кресло так, что оно заскрипит, смотреть по второму каналу отечественную блевот-попсу…