Союз молодёжи

– Заметил мой срыв?

– Да нет, – покачивая головой, сказал он, – просто проголодался.

– Я, правда, устала. Давай отдохнём, – сказала Маша и прислонилась к склону, чтобы немного расслабиться. Но холод, исходящий от ледника, быстро проник сквозь её мокрую куртку и заставил встать ровно.

Вадим вырубил в пористом льду два углубления, чтобы они могли сесть и разгрузить ноги. Потом уселся в одно из них, достал из своего рюкзака, пристёгнутого к станции, вторую верёвку, свёрнутую кольцами, и подложил её Маше, чтобы она не мёрзла, сидя на льду. Затем вынул термос, налил в металлическую кружку сладкий горячий чай и передал её жене.

Маша уселась, вытянула ноги, расслабив ступни, уставшие от хождения на кошках, взяла из рук Вадима живительный напиток и жадно сделала несколько глотков. Потом передала кружку мужу и достала из своего рюкзачка пакет с бутербродами.

– За тем перегибом будет легче. Там уклон гораздо меньше, – сказал Вадим, откусив чёрствый хлеб с подсохшей колбасой и подтаявшим сыром. – Когда выйдем на гребень, вообще пешком пойдём, только свяжемся.

Маша повернула голову к склону и посмотрела на перегиб, за которым не было видно ничего, кроме неба и плотных белых растяжек облаков, похожих на огромные птичьи перья.

– Посмотри, Вадим! – встревожено вскрикнула она и продолжила: – Кажется, такие облака говорят, что идёт атмосферный фронт.

– Ага, – спокойно ответил он, – но, думаю, он доберётся до нас не раньше завтрашнего вечера, а может, и позже. Видимо, о нём нас позавчера предупреждал таксист.

Супруги доели все бутерброды, хотя намеревались оставить два, чтобы победно съесть их на вершине, выпили по целой кружке чая с конфетами и вернулись к работе на маршруте.

– Сейчас пролезу ещё две верёвки, там уже будет не так круто, и поменяемся, чтобы ты не мёрзла, стоя на страховке, – сказал Вадим и снова пошёл вверх лидером.

– Хорошо, – ответила Маша.

Вадим прошёл девятую верёвку, принял к себе напарницу и двинулся дальше. Но когда выбрал длину десятой верёвки и стал вкручивать в лёд бур для очередной станции, на гору опустилась огромная чёрная туча, совершенно внезапно перевалившаяся к ним с обратной стороны массива. Вместе с ней налетел сильный ветер, а с неба посыпалась снежная крупа, окутав всё вокруг непроглядной мглой. Стало так темно, будто уже наступил вечер, хотя на часах было около двух. Маша в это время была внизу и страховала Вадима. Он вдруг представил, как она стоит там одна, замёрзшая и испуганная, быстро закрутил вторую точку страховки, накинул петлю, пристегнулся к ней и крикнул вниз:

– Готово!

Но ответа не услышал.

– Готово! – повторил он громче и прислушался.

Сквозь порывы ветра и шелест снега, бьющегося о его мокрую куртку и рюкзак, не пробилось ни звука. Вадим трижды дёрнул верёвку, что означало «Готово! Можно идти!» и вскоре получил снизу три слабых рывка в ответ.

После некоторой паузы верёвка, пристёгнутая карабином к точке страховки, снова дёрнулась и стала периодически подрагивать, сообщая ему, что Маша движется вверх по перилам. Но через пятнадцать минут это движение стало реже, а потом вдруг совсем прекратилось. «Устала. Остановилась на отдых», – сделал вывод Вадим.

Он подождал десять минут, но движения не последовало. «Опять сорвалась? – подумал он и попытался сдержать в себе нарастающее волнение. – Да нет! Отдыхает». Он снова подёргал верёвку, но ответа не получил. «Может, ударилась?» – мелькнула тревожная мысль.

Вадим связал из куска репшнура петлю, обмотал её схватывающим узлом вокруг основной верёвки, уходящей вниз, заправил спусковое устройство и начал спуск. Он быстро прошёл около тридцати метров и сквозь снежную пелену разглядел силуэт Маши. Она, обычно стройная и горделивая, сейчас была похожа на худенькую скрюченную старушку. Приблизившись к ней вплотную, Вадим понял, что Маша, выдавая ему влажную страховочную верёвку, стояла всё это время на одном месте почти без движения в мокрой куртке и постепенно теряла тепло. Когда пришло время подниматься, налетел холодный пронизывающий ветер и выдул из неё остатки сил.

Вадим закрутил в лёд бур, пристегнул к нему Машу и вырубил во льду площадку, чтобы она могла сесть. Затем достал из своего рюкзака термос и стал отпаивать её тёплым чаем прямо из горлышка.

– Прости, я сильно устала, – пробормотала она, немного придя в себя после нескольких глотков горячей жидкости.

Вадим закрыл термос с остатками чая, сунул его в рюкзак жены и с удивлением обнаружил в нём сухую тёплую кофту, утром брошенную туда Машей явно для количества. Он быстро снял мокрую куртку, на подрагивающее от холода тело жены надел найденную в рюкзаке спасительную одёжку и снова натянул на неё мокрую пуховку. Затем подсунул под Машу её рюкзачок, чтобы она не сидела на холодном льду, и сказал:

– Грейся чаем, а я пошёл искать нам укрытие.

Вадим забрал у жены зажим для перил и ушёл по верёвке вверх. Быстро вернулся на станцию, которую организовал чуть больше часа назад, и не найдя вблизи неё подходящего места, где можно было бы переждать непогоду, достал из рюкзака вторую бухту верёвки для самостоятельной страховки и полез выше.

Он прошёл примерно два десятка метров, вылез на более пологий участок склона и сквозь пургу заметил на нём какое-то тёмное пятно. Вадим двинулся к нему и вышел к невысокому скальному останцу, возле которого обнаружил глубокий снежный надув. «То, что надо!» – подумал он, закрепил на скале верёвку, уходящую вниз, чтобы потом спуститься по ней обратно, и начал рыть яму. Сначала ледорубом разбил плотный слежавшийся снег и откинул его в сторону. Затем, стоя уже на коленях, выгреб твёрдую фирновую массу руками, дошёл до каменного основания скалы и в получившейся почти горизонтальной норе уплотнил стенки, похлопывая по ним ладонями. Когда закончил, выбрался из укрытия, в котором могли поместиться два человека, удовлетворённо взглянул на него и быстро направился вниз.

Наивно думая, что отсутствовал не более часа, Вадим обнаружил Машу неподвижно сидящей на своём рюкзачке с обречённо склонённой головой. Он подошёл ближе и коснулся плеча жены.

– Маша! – взволнованно вскрикнул он. – Ты жива?!

Она вздрогнула, медленно подняла голову и, немощно посмотрев на Вадима, заплакала. Но слёзы из её глаз не потекли, лишь редкие сухие всхлипы вырвались из груди.

– Я думала, ты уже не вернёшься, – подрагивая, сказала она.

Вадим нежно обнял жену и шепнул ей на ухо:

– Я же твой ангел-хранитель. Забыла? – и строго добавил, сдерживаясь, чтобы не разрыдаться самому: – Вставай, нам нужно идти!

Вадим взглянул на часы и с ужасом обнаружил, что отсутствовал в два раза дольше, чем предполагал. Он решительно встал, приподнял Машу, пристегнул её и себя к зажиму для верёвки, надел на спину оба рюкзака и, бережно придерживая ослабевшую напарницу, медленно двинулся вверх.

Пятьдесят метров верёвки до приготовленной Вадимом берлоги показались им бесконечными. Отчаянно борясь с ветром, снегом и усталостью, они преодолели этот путь и наконец добрались до убежища.

Вадим усадил Машу на маленький штурмовой рюкзак, своим большим рюкзаком прикрыл вход в пещеру, а сам уселся на снег рядом с женой и прижался к ней как можно ближе, пытаясь передать ей хоть часть своего тепла. В берлоге, в которой из-за отсутствия ветра было гораздо теплее, чем снаружи, Маша немного пришла в себя и виноватым голосом сказала:

– Я уронила термос… – она приподняла голову и посмотрела Вадиму в глаза.

Муж успокаивающе похлопал её по плечу и иронично сказал:

– Хороший был термос. Крепкий!

Маша улыбнулась и прижалась к Вадиму.

– Чай-то, надеюсь, выпила? – ехидно спросил он и хихикнул.

– Нет, – огорчённо ответила Маша, – не успела…

– Эх ты-ы, растя-япа! – протяжно сказал Вадим и, упоённо вздохнув, добавил: – Сейчас пара глотков горячего чая нам не помешала бы.

В этот момент он вспомнил, что в кармане его куртки осталась курага. Он вдруг оживился, дёрнул молнию кармана, достал из него слипшиеся от влаги сушёные абрикосы и отлепил один.

– Курагу хочешь? – спросил Вадим и поднёс фрукт к губам Маши.

– Хочу, – ответила она и взяла в рот курагу.

Пытаясь отвлечься от истошных завываний ветра и монотонного шелеста снега снаружи берлоги, они более двух часов ели горсть сухофруктов, медленно смакуя каждый плод.

Когда курага закончилась, через узкую щель в прикрытом большим рюкзаком входе супруги заметили, что снаружи уже стемнело. Вскоре наступила ночь. С её приходом их начал донимать озноб, потому что в пещере стало почти так же холодно, как снаружи. Сначала он накатывал редкими волнами лёгкой дрожи, с которой можно было справляться усилием воли, а затем стал совершенно неконтролируемым.

Активное движение было бы лучшим средством борьбы с ознобом, но в тесных условиях это оказалось невозможным, как и желание двигаться дальше по маршруту, ведь темнота и пурга превратили бы эту затею в настоящее самоубийство. Им оставалось лишь безудержно трястись от холода, прижимаясь ближе друг к другу, и надеяться на то, что утром метель уймётся, и они, если за ночь не околеют до смерти, сумеют спуститься с горы вниз.

Вадим взглянул на часы, которые показывали почти полночь, и вдруг вспомнил пугающие слова старших товарищей, сумевших выжить однажды в ещё более суровых условиях высокогорья: «Если тебе, парень, до сих пор не довелось узнать, что такое “холодная ночёвка”, никогда не ищи с ней встреч! – без ноты иронии говорили они, сдвинув брови. – Ну, а если попался, дружок, молись! Сначала сильный озноб, который не даст мозгу ни на чём сосредоточиться. Потом потеря памяти, которая сотрёт все ближайшие воспоминания. Затем апатия, при которой станет всё равно где ты находишься и что происходит. А напоследок все процессы замедлятся и наступит освобождающий сон, в котором невозможно будет отличить галлюцинацию от реальности».

Вадим взял Машу за руку, собираясь озвучить ей слова «бывалых» товарищей, но, боясь напугать ими жену, передумал. Он нежно сжал своими холодными пальцами её дрожащую ладонь и тихо сказал: