Митрохины университеты

Митрохины университеты
Андрей Прохоренко

Иван Глемба

Казацкая быль #2
Украина. 1596 год. После шести лет обучения у казацких батек пришло время молодому парубку Митрохе покинуть Сечь, чтобы на мир посмотреть и себя проявить в мирном труде, научиться житейской мудрости и вернуться на Запорожье обогащенным жизненным опытом, повзрослевшим, окрепшим и не с пустыми руками.Вдали от Сечи Митрохе не единожды приходится отстаивать себя, проявляя ум, смекалку, навыки рукопашного боя, пуская иногда в дело и саблю, чтобы найти свое место в жизни, утвердиться в правильности казацкой науки и выполнить задание казацких батек.

Иван Глемба, Андрей Прохоренко

Митрохины университеты

Предисловие

Авторы представляют читателям историю испытания, которое в молодые годы проходил один из казацких батек Митрофан Чередник, записанную для потомков со слов Митрофана Василем Галайдой под конец своей многотрудной жизни.

Повесть «Митрохины университеты» о том, как необходимо было проявить себя в обычной жизни молодому парубку, окрепнуть, сообразить, что к чему и найти себя, столкнувшись с реальной жизнью, и, несмотря ни на что, еще больше убедиться в правоте извечных истин, а вернувшись на Сечь, продолжить обучение искусству гопака. Для этого Митроха после обучения азам казацкой науки в возрасте девятнадцати лет отправляется в мир, в котором ему необходимо далеко за пределами Сечи выполнить задание учителя и названного отца казака-характерника Левка Байзаблуда, о сути которого ему самому необходимо догадаться.

Митроха, столкнувшись с особенностями жизни различных групп населения: и кузнецов, и шляхтичей, и корчмарей, работая кузнецом, вышибалой в корчме, убеждается в правильности выбранного им пути, обогащает и совершенствует искусство гопака. Пройдя жизненные университеты вдали от Сечи, заработав денег, почувствовав, что пора возвращаться, Митроха, проявив инициативу, приводит на Сечь новых друзей, «собрав» их по белу свету.

Повествуя о детстве и юности Митрохи, рассказывая о казацкой доле, о сметливом и подвижном парубке Митрохе, Василь Галайда приоткрывает мир, который существовал в Украине всего каких-нибудь четыреста лет тому назад, в конце шестнадцатого столетия. С казацким юмором рассказывает Василь о корчмарях, об особенностях жизни шляхты, об отношении к питию горилки некоторых из них и не только об этом.

Встретились семилетний Митроха и его названный отец, казак Левко, в 1584 году в поселении Бередичи, которое было даже не поселением, а состояло из нескольких домов, в одном из которых проживала семья Митрохи. Степь да степь кругом. Рядом течет неспешно Славута-Днепр. Тянется невидимая нить казацкой доли, чтобы в один прекрасный момент не оборваться, а явить миру парубка и казака – Митрофана Череду.

Смышленый парубок

Эту историю рассказал мне, Василю Галайде, казацкий батька Митрофан Чередник по прозвищу Череда. Впрочем, прозвищ у Митрофана было много. Успел казак по свету постранствовать и погулять, да так, что было о чем в преклонные годы вспомнить. С Чередой мы были почти одного возраста. Он был младше меня только лишь на семь лет, а когда тебе уже почти девяносто, то какие-то семь лет разницы вообще не сказываются. Может кому-то показаться, а что еще двум дедам делать, как не сидеть где-нибудь в тенечке и байки травить. Оно-то так, но только с одной стороны, с другой – сказки да побасенки сказывать промежду делом – тоже уметь надобно, хыст (талант) к этому делу иметь… Череда такой хыст сполна имел. Долго иной раз я смеялся, его слушая, хоть за свою длинную жизнь твердо усвоил одно простое правило: что бы тебе ни говорили, а воспринимать сказанное надо спокойно и с силой. Только не всегда так получалось, особенно, когда Череда что-то из своей жизни вспоминал.

Это я к чему веду. Что Череда, что я характерниками были, а это, потомки, даже не название такое отличительное, а образ жизни и особый склад ума, разума и сознания. Кто вам будет рассказывать, что казаки в волков превращались, да еще чем-то подобным занимались, мало что о казацкой науке знает, тем более в ней смыслит. Если у тебя нет острого разума, да смекалки, то все твои потуги – пустой звук даже при наличии учителей, которыми на Сечи выступали казацкие батьки. Не всех они к себе в ученики брали, но такое наше право: видеть, кому, что, как и при каких условиях сказать можно и надобно, а в присутствии кого следует промолчать или сделать вид, что в этих вопросах ты мало что смыслишь. Ведь характерник – во многом актер. За жизнь, хочешь или нет, много ролей приходится играть. Чем длиннее жизнь, тем больше в ней приключений, стало быть, приходится не только казаковать, но и приторговывать, лекарским делом заниматься, многие профессии освоить, плотническое и кузнечное дело.

Жизнь, она такая, хочешь или нет, а наступает время, когда приходится свою гордыню в тряпочку свернуть и за пазуху спрятать или еще куда дальше, или вообще выбросить так, чтобы больше она к тебе не возвращалась…

Так вот, в отличие от меня Череда, его тогда Зайдой звали, не был сыном казака. Родители его селянами были. Их сын с малых лет к тяжелой работе привыкал. Вряд ли Митрофан даже казаком стал бы, не говоря уже о том, чтобы характерником быть, если бы не случай один.

Было хлопцу семь лет, когда через местечко, где он с родителями проживал, казацкий отряд проходил. А в том отряде казак такой был – Левком кликали, а прозвище у Левка было – Байзаблуд. Его все за глаза Байзой так и называли. Этот Байза Митрофана и заприметил. Глаз у Левка был наметанный. Он сразу же сообразил, кто перед ним. Митроха, так его кратко родители называли, ничем таким особенным среди детей не отличался, разве что иногда ни с того ни с сего на месте застывал и мог на небо смотреть или куда-то вдаль на Славуту очень долго глядеть, пока его не заставали за таким занятием и не прерывали.

Был Митроха четвертым ребенком в семье, рос хлопцем веселым и жизнерадостным, но иногда как будто что-то находило на Митроху, тогда он становился смутным и печальным, все делал медленно, как будто не здесь находился, а где-то далеко. Странность эта, впрочем, быстро проходила, а Митроха вновь становился подвижным и жизнерадостным ребенком. Заводилой он не был, но связываться с ним соседские ребята не решались. Бывало, что Митроха хмурился, закусывал губу и бросался на обидчика с кулаками. И не смущали Митроху габариты обидчика. Мог и на мальчишку старше его наброситься. Боевитый был, но затихал иногда, куда-то прятался так, что несколько раз его родители едва отыскали. Время тогда было тревожное, что ни год – то татарские наезды. А куда в степи спрячешься, если татары наскочат? Ответа на этот вопрос не было, кроме того, чтобы где-нибудь за стенами укрыться. А где же такие стены взять? Надо до Черкасс идти, да далече это.

Если же в Черкассы идти, то и жить там надобно. А раз так, то налоги, поборы и сборы платить необходимо. В степи же – сам себе хозяин. Правда, пока татары не наскочат. Вот иной раз с казаками и договаривались селяне о том, чтобы те их прикрыли да защитили. А за это кое-что им давали от урожая. Защита, конечно, не на все случаи жизни, но лучше что-то, чем ничего. В местечко, возле которого Митроха проживал, а было селение расположено на левой стороне Днепра, на зиму казаки приходили, чтобы ее пережить, отоспаться, а с весной на Сечь идти. Вниз по Днепру, если на чайке после ледохода до места добираться, то можно было через пару дней и Сечь увидеть на Томаковке.

Левко же, как увидел Митроху, сразу понял, что не простой он парень. С родителями его переговорил, да договорился о том, что зиму будет в Бередичах коротать с помощниками. Мог Левко и в Чигирине остановиться, но решил посмотреть на Митроху, поговорить с ним и поближе познакомиться. После того, как перезимовали, Левко к Тимофею Кадзубе, отцу Митрохи, подошел и прямо сказал, что хотел бы взять его сына с собой на Сечь в один из лагерей. Тимофей вначале ни в какую не соглашался, говорил, что Митроха еще малец, надо, чтобы время прошло. Левко не настаивал, сказал только, что казацкой науке с семи лет предметно начинают учить. Да Тимофею невдомек то было. Не хотел он, чтобы его сын казаком стал. Желал Тимофей, чтобы сын по его стопам пошел и стал землю пахать.

Прошел год. Ближе к осени, когда лист начал желтеть и опадать, а буйны ветры, холода да дожди все чаще приходили на смену уходящему лету, вернулся Левко с четырьмя товарищами на зимовку. Остановились они в одной из хат в Бередичах, где проживали Горьпа Степановна и муж ее Федор Терентьевич, его еще Бередаем кликали. Сами дед и бабка жили, а хата у них просторная была. Места всем хватало. Вот в хате этой Левко с товарищами и останавливался, да не просто так, платили казаки за постой, работой разной занимались. Умельцы были на все руки. Горьпа и Федор гостям были рады. Их сыновья по свету разошлись, а дочери давным-давно замуж вышли, а родителей не так и часто навещали, поскольку жили далеко от них. Так что Левка и его друзей дед и бабка, как родных встречали.

Левко характерником был, не зря в Бередичи наведывался, все учеников себе искал. Решил он Митроху кое-чему его научить, пока зима, да работы нет. Понятливым и сообразительным учеником оказался Митроха. Талант у него был к обучению, да только не все так гладко выходило, как сказка сказывается. Иной раз что-то на Митроху находило такое, что он тени какие-то видел перед собой, то на него глаза смотрели, то он слова самые разные слышал, то пугали Митроху невиданные ранее образы. Малец, он и есть малец. Родителям почему-то стыдился говорить Митроха о видениях, а Левку все, как есть, выкладывал. Левко многое ему пояснил, в том числе и то, почему не надо приведений и образов бояться. Митроха учителя своего внимательно слушал и принимал его слова к сведению.

Так три года подряд Левко наведывался на зиму в Бередичи, а потом пропал. Два года его не было. Исполнилось Митрохе двенадцать лет, как вдруг объявился Левко. Только не стал Левко вновь зимовать, а сразу же к родителям Митрохи пошел. Так, мол, и так сказал, если не отпустите со мной сына, беда может случиться. Тимофей снова отказался сына отпускать на Сечь, сказал, что сын ему самому нужен. Левко, подумав, ответил Тимофею следующее: «Приходит время, когда дети должны сами выбрать свой путь. Для Митрофана это время наступило. Не калечь ребенка. Опусти со мной на Сечь. Мне Митрофан вместо сына будет. Когда ему шестнадцать лет исполнится, он предстанет перед тобой. Тогда он сам решит, какой дорогой ему идти. Вы же уходите из здешних мест. Беда стучится в двери. Мы не сможем вас прикрыть».

Только не послушал Тимофей Левка. Мало ли что казак скажет, подумал Тимофей и не отдал сына казаку и не ушел из селения. А давить на него Левко не хотел, не тех кровей был, с черной харой (силой) не якшался и другим не советовал дурным и опасным для здоровья делом заниматься.

На следующий год, в начале осени, нагрянули в Бередичи татары. Тимофея убили, а детей в плен забрали вместе с женой Тимофея, Светланой. Только Митрофана среди пленников не было. Левко перед тем, как уйти, дал ему амулет и сказал беречь его, как зеницу ока, носить все время на груди и никуда не девать. Как Левко Митрохе сказал, так он и сделал, что жизнь ему и спасло.

В ночь перед набегом татар приснился Митрохе сон, да не простой, а вещий. В том сне мужчина лет пятидесяти, по виду русич, глядя на Митроху, усмехнулся и сказал: «Видишь, черный ворон крыльями небо заслоняет. Беда случится. Тебе, если жить хочешь, спрятаться нужно и затаиться». Больше ничего мужчина не сказал, только лишь усмехался Митрохе, как старому знакомому, как будто знал, кем ему Митроха приходится. Проснулся Митроха и рассказал сон родителям, да только Тимофей сына не послушал. Мало ли чего ребенку привидится. Ближе к вечеру наскочили на Бередичи татары. Митроха в это время, как будто чувствовал, что надо укрыться, пошел к речке, что в Славуту впадала, за водой. Пошел, да так и не вернулся. Воды набрал, даже искупался, пока родители не видят. Вода охладила тело, а как выбрался Митроха на берег, амулет первым делом на шею надел, а потом одежду.

Как только он оделся, слышит голос: «Ты в селенье не ходи, если жить хочешь. Укройся где-то». Митрохе два раза не надо было повторять, что делать. Рощица рядом была. В ней Митроха и притаился. Солнце все ниже клонилось. Митроха уже хотел домой идти, а тут шум, крики, даже пару выстрелов раздалось. Понял Митроха, что лучше пока что в лесочке оставаться. Так и сидел в укрытии, пока солнце не закатилось за горизонт, а крики и шум поутихли. Только тогда Митроха, пригибаясь, а кое-где переползая с места на место, как Левко его учил, до поселения и дошел. А как добрался до ивы, которая вблизи поселения росла, так сразу же погром и увидел. Навел кто-то ясырников на поселение, потому и нагрянули они нежданно. Такое часто в здешних местах бывало. Так что сопротивления ясырникам оказано существенного не было, да и некому особо было им противостоять. Тимофей, правда, отчаянно сопротивлялся так, что в сердцах его кто-то из татар саблей полоснул.

Отец, когда Митроха добрался до дома, лежал в луже крови. Жизнь почти что ушла из него, но к удивлению Митрохи, который при виде отца закрыл лицо руками, Тимофей застонал. Митроха в отчаянии припал к отцу. Тимофей, глядя на сына, усмехался. Он силился что-то сказать, но не мог. Сын слегка отстранился от отца, но потом, повинуясь какому-то необычному для него чувству, наклонился головой к отцу и услышал едва слышимый шепот: «Левка найди. Казаком стань». После этого предсмертная судорога прошла по телу отца. Голова у Тимофея дернулась и повернулась чуть в сторону, а на лице застыла усмешка. Митроха не знал, что делать. В поселении остались только лишь убитые и раненые. Часть хат спалили, а Горьпа и Федор, у которых Левко с казаками останавливался, также погибли. Митроха, во всяком случае, поначалу так думал, когда увидел деда в луже крови. Знал малец, что есть кладовая в доме у хозяев.

Хату, где он жил, спалили татары, а дом Горьпы и Федора, стоявший чуть в стороне, уцелел. Поразмыслив, Митроха решил в погребе схорониться. Подошел к месту, где был лаз в полу, да потянул за металлическое кольцо, отбросив половик. Доска, закрывавшая лаз, с трудом, но поддалась. Митрохе пришлось немного повозиться, пока ее в сторону отодвинул. Силенок у тринадцатилетнего парня не так и много было, зато смекалки хватало. Руки Митроха от пыли отряхнул, уже нагнулся, чтобы рассмотреть, что же там внизу, как вдруг услышал шорох и плач. Вначале Митроху страх охватил, но потом парнишка догадался, что в погребе кто-то есть, и этот кто-то также от татар тут прячется. Набравшись храбрости, Митроха в темноту проема и спрашивает: «Кто здесь». А ему в ответ Горьпа и отвечает: «Я с Маричкой, да со Светланой. Сейчас выберемся, если татар нет».

Как тогда Митроха обрадовался, не передать словами. Помог он бабке, как мог, лестницу поднести и наверх подняться. Что ж тут делать, когда ночь на дворе? С раннего утра решили делом заняться, погибших, как могли, похоронить, да только не все так вышло, как рассчитывали. Повезло Митрохе и Горьпе с внучатами. Где-то часа через четыре после восхода солнца к поселению подъехал казацкий разъезд. Казаки, чем могли, тем помогли. Митроха же спросил у казаков, знают ли они Левка Байзаблуда. Такие в отряде нашлись. Один из казаков, некто Семен Дереза, спросил у Митрохи:

– Левко, кем тебе приходится?

Подумал Митроха тогда и ответил:

– Левко – мой друг. Он мне амулет подарил.

Чтобы казаки не подумали, что он обманывает их, Митроха полез под рубаху и вытащил из-под нее амулет. Лучик солнца осветил круг, который образовывали две сабли, а внутри, по центру круга, красовался трезубец, центральным зубом которого был меч.

– Вот, – слегка запинаясь, произнес Митроха. – Я не вру.

Семен переглянулся с товарищами. Почесав затылок, слегка прищурившись, Семен спросил себя и казаков:

– И что теперь делать? Не оставлять же хлопца одного. Куда он пойдет? Осень на носу. У тебя есть, где жить? – спросил Семен и в сердцах махнул рукой. – Сам знаю, что податься некуда.

– Может, на Сечь взять? – предложил Ярофей Сильджуга.

Семен с прищуром взглянул на Ярофея, потом на Митроху. Казаки одобрительно загудели, соглашаясь с таким решением Семена. Решение он уже принял, но для Митрохи сделал вид, что думает. Положив руку на затылок, Семен едва заметно сдвинул шапку вперед и слегка почесал затылок, соображая. Митроха выжидал, что же скажет дядечка. Он сразу усек, что Семен среди казаков главный и от его решения зависит и его, Митрохи, судьба. Поразмыслив, Семен, слегка усмехаясь, спросил:

– А что делать на Сечи будешь?

– Казаком стану, – не моргнув глазом, ответил Митроха. – Так отец захотел, и я к тому склонен, – пояснил мальчонка свое решение и слегка всплакнул, вспомнив лежащего в луже крови отца.

Переглянулись между собой казаки, а Семен и говорит:

– Что ж, возьмем тебя к себе, Левку передадим, раз у тебя его амулет. Только веди себя, как подобает джуре (юноша, обучающийся казацкой науке), а не то вернем обратно.

Последние слова Семен сказал для пущей важности, нахмурив брови, но Митроху это не испугало.

– Когда отъезжаем? – деловито осведомился он.

– Завтра с утра и поедем, если за сегодня управимся и мертвых похороним.

Как сказал Семен, так и вышло. Управились казаки с мертвыми, молча постояли над ямой, бога не помянули, только сказали: почивайте с миром. Семен амулет казацкий с шеи снял, да приложил зачем-то к земле на свежевырытой могиле, а потом сделал ладонью противоположной руки над амулетом пару движений, как бы снимая с него энергию. Зачем это было надо, Митроха так тогда и не понял, но точно знал: Семен правильно делает. Он не знал, откуда у него было такое знание, но чувствовал, что так и есть на самом деле.

Никто не плакал и не голосил. Было тихо. Даже свежий ветерок, устав носиться взад-вперед, затих, перестав играться с листвой деревьев, которые, как будто почувствовав момент, перестали еле слышно шуметь. Послеполуденное солнце, словно устав посылать на землю тепло, скрылось за непонятно откуда набежавшей дымкой. Из выживших жителей Бередичей над свежевырытой могилой стояли только лишь Митроха, да Горьпа с двумя внучатами. Также выжил дед Балуба, но его на прощании с мертвыми не было. Балуба, несмотря на возраст, пробовал защищаться, но был ранен. Горьпа перевязала его. На ее лице не было слез. Горьпа была сосредоточена, соображая, что же ей дальше делать. Одной на месте оставаться было нельзя. Приближалась зима. Надо было идти на север или на северо-запад. Казаки прекрасно понимали Горьпу, но долго задерживаться на месте не могли, спешили, поскольку выполняли задание. Горьпа отлучиться не могла. Дед Балуба нуждался в заботе. Поэтому после того, как над могилой были сказаны последние слова, Горьпа обратилась к Семену, признав в нем главного.

– Сыночек, ты скажи Левку, если увидишь, чтобы он, если может, к нам наведался или прислал кого. Деда я не брошу. Выхаживать еще надо. Вижу, что поживет еще.