Парнишка нелепо взмахнул руками и кувырнулся в кювет, словно споткнулся. Старлей схватился за локоть – левую руку словно пронзило копьем или, скорее, ударило оглоблей!
– Ах, ты ж черт… Кольша, ты как?
– Нормально, товарищ старшей лей…
– Догнали грузовичок, – зло сплюнул третий. – Ладно, будем уходить. Вань?
– Да локоть…
– Хреново. Рука бездвижной может остаться. Давай-ка перевяжем.
– Сперва Кольшу.
– Давай. О, ё-моё! Нога-то! Кровищи! Ты, Коль, лежи, не двигайся, я сейчас. А грузовик… Там дальше дорога-то заминирована. Далеко не уедут!
«Опель Блиц» цвета фельдграу выбрался на более-менее приличную грунтовку и покатил со скоростью километров сорок в час. Солдаты – да и щтурмбаннфюрер Брюкнер – заметно повеселели. Усевшись обратно за баранку, шофер даже принялся насвистывать что-то из репертуара знаменитой певицы Ильзе Вернер. Какое-то танго… или пасодобль…
Только недолго он свистел. Что-то вдруг ударило прямо под кузов! Грузовик с адским грохотом подбросило, казалось, прямо в небо.
Когда Брюкнер пришел в себя, вокруг валялись одни обломки да окровавленные ошметки. В голове шумело. Руки-ноги сделались ватными. Покачиваясь, штурмбаннфюрер все же поднялся на ноги и, вытирая со лба кровь, глянул на показавшееся из-за облаков солнце – маленькое, желтое, похожее на мячик.
– Однако повезло тебе, Курт… Как говорят русские – в рубашке родился.
Эсэсовец криво усмехнулся и вдруг услыхал быстро приближавшийся треск мотоцикла, точнее – сразу нескольких. Серо-зеленые БМВ с колясками! Пулеметы, солдаты в плащах и касках. На шеях – бляхи на цепочках с ленточкой и орлом! Фельджандармы! Боже, как повезло…
– Эй, эй, стой! – со всей мочи закричал штурмбаннфюрер. – Стойте, говорю! Мины!
Похоже, услышали. Остановились.
Выбравшись из седла, бравый унтер – похоже, опытный вояка – подобрался по самой обочине к обломкам грузовика:
– Вахтмейстер Фогт. Фельджандармерия. Вы в порядке, герр штурмбаннфюрер?
– Да где уж тут – в порядке! Ящики… документы… Соберите все, что сможете… Быстро! Тут еще русские в лесу.
Что смогли, собрали. Далеко не все. Однако штурмбаннфюрер СС Курт Брюкнер и правда в рубашке родился. Повезло. И не только в этот раз…
Глава 1
деревня Койвола – Озерск,
май 1963 г.
– Ну Аркадьич, ну ты пойми, ну… – тракторист колхоза «Путь Ильича» Семен Крокотов, не старый еще – лет сорока пяти – мужик с круглым красным лицом и трехдневной щетиной, помял в руках замасленную кепку и, опустив глаза, виновато глянул на собственные грязные сапоги. Нет, сапоги-то новые, и кирза хорошая, да вот – грязь… Так а где ее в деревне нету, коли два дня кряду дождило и только сегодня с утра распогодилось?
– Ну Иван Аркадьевич… Ну ты… ну… Я ж это…
– Вот именно – ты ж… Ты у нас кто? Тракторист! А я – председатель. И у меня за все голова болит!
Иван Аркадьевич поднялся из-за стола, заваленного табелями, скоросшивателями и прочим канцелярско-конторским хламом, и, осторожно поправив бронзовый письменный прибор в виде знаменитой скульптуры Мухиной «Рабочий и колхозница», исподлобья глянул на посетителя.
Пожилой, с недвигающейся левой рукой – рана еще с войны, – председатель колхоза Иван Аркадьевич Чайкин был на селе уважаемым человеком. Да не только на селе, но и в райцентре, в Озерске. Еще бы – фронтовик, партизан с двадцатилетним партийным стажем, да еще и колхоз за три года из отстающих… ну, не прямо чтоб сразу в передовики, но все же из ямы вытащил, за что второй секретарь райкома по сельскому хозяйству товарищ Сатин выразил ему личную благодарность. Ну и грамоту, конечно, выдали – «За вклад в развитие…». Вон она, на стене висит, рядом с портретом товарища Хрущева.
– Ну, это… Аркадьич…
Виноватился Семен – видно было. Потому как человек он совестливый, не какой-нибудь там городской шабашник, а свой, деревенский. А раз просил – значит, очень надо было.
– Эх, быстро вы трудодни позабыли. – Иван Аркадьевич вздохнул, пригладил остатки волос и, одернув синий пиджак с орденскими планками, уселся обратно на стул. Седые усы его уныло повисли, вытянутое морщинистое лицо на миг сделалось каким-то плаксивым, женским. Но тут же вновь стало строгим:
– Тебе зачем отгулы-то?
– Говорю же, сын в институт хочет… Надо в Ленинград ехать, родичей проведать. Что там да как…
– Дак в общежитие же можно.
– Да будет ли еще общежитие-то?
– Эх, Семен, Семен, без ножа ты меня режешь… В самую страду!
– Так пахоту-то закончили… Уж и проборонили.
– А сенокос?
– Побойся бога, Аркадьич! До сенокоса-то еще недели две как раз и будет. Я к тому времени вернусь.
Тракторист вытер выступивший на лбу пот: на левом запястье его было наколото небольшое сердечко и две буквы – «И» и «М». Имя давней зазнобы, грехи юности…
Стоявший на несгораемом шкафу, слева от портрета товарища Хрущева, репродуктор вдруг захрипел и разродился гнусавым голосом диктора:
– А теперь – концерт по заявкам радиослушателей. Для знатной доярки Ирины Матвеевны Кузяевой из колхоза имени Девятнадцатого партсъезда передаем песню Лидии Руслановой…
– Вот и с фермы навоз вывозить некому… – убавив звук, посетовал председатель. – В эмтээсе-то тебя бы не отпустили!
Семен Крокотов лет семь проработал тем же трактористом на машинно-тракторной станции, которая обслуживала пять местных колхозов и два совхоза. Вот уж там – да… там работы хватало: здесь пахоту кончишь, давай в соседний колхоз, потом – в совхозы… Только поздней осенью и отдыхали. А вот когда МТС ликвидировали да технику по колхозам-совхозам раздали, тогда полегче стало… трактористам-то. Председателям же – только лишняя головная боль! ГСМ достань, запчасти выбей, механиков толковых найди…
– В эмтээсе – да-а… – согласно кивнув, Крокотов спрятал улыбку – понял уже: сдался председатель, отпустит.
– Слышь, Семен… Ну давай хоть неделю, не две…
Сошлись на десяти днях – на декаде. Отпустил Иван Аркадьевич своего колхозника, коль такое дело – сын. Да и тракторист Семен – толковый.
– Вот спасибо, дорогой ты мой Иван Аркадьич! Вот спасибо! Вернусь – отработаю.
– Ты еще поклонись! – хмыкнув, пригладил усы Чайкин. – Погодь прощаться-то. Про укрупнение районов слышал?
– Дак по радио говорили…
– Смотри, не дай бог в Озерск лыжи навостришь! А что? В леспромхозе, говорят, заработать можно.