Суворовец

– Может, это водоносы – сакка?

– С чего бы им ночью-то?

– Весла это, робяты! – сплюнув, Никодим Иваныч пригладил усы. – Гребет кто-то!

– И гребет осторожно, – сиплым шепотом протянул капрал. – Чтоб никто не услышал… Ну что, парни? Дождались!

Азартно потерев руки, Алексей хлопнул Прохора по плечу:

– Давай-ка живенько пробегись по всем нашим. Чтоб были готовы… Как договаривались, ага.

– С ружьями, господин капрал?

– С ружьями, ага! Сказал же – как договаривались. Помните – начинать по моему выстрелу.

Ловкая фигура молодого солдата тут же скрылась во тьме – только фалды кафтана мелькнули. Хмыкнув, Алексей вытащил из-за пояса пистолет. Трофейный, турецкий, изукрашенный серебряной арабской вязью. Пистолетами в те времена пользовались многие – особенно в коннице. Куда уж удобнее, чем даже укороченное ружье – карабин. Однако, как и ружье, перезаряжать все же долго – потому и использовались пистолеты обычно парой, парой и покупались, и очень даже прилично стоили. Капралу пистоль достался в бою – один, без пары. Уж как вышло.

– Ага-а! Вот они, субчики!

В дрожащем свете луны вдруг поднялись от реки такие же призрачные неслышные тени. В тюрбанах, в широких коротких штанах, в удобных для боя камзолах-субунах. Турки! Дюжины две. С саблями наголо! У многих – пистолеты и короткие ружья.

– Явились, субчики! Явились… – взводя курок, негромко промолвил капрал.

* * *

Светало. На небольшой полянке рядом с протокою – всего ничего идти – мирно махали хвостами стреноженные кони. Здесь же стояли походные армейские палатки – три штуки – и один небольшой шатер с узорчатым пологом. Сразу за палатками виднелось с десяток телег и две арбы на больших тонких колесах. И телеги, и арбы были заботливо укрыты рогожками – видать, ценный груз. Обоз! Что там? Провиант? Боеприпасы? Оружие? Да, именно так. Может даже всего понемногу. Такой – пусть даже и небольшой – обоз и охранялся солидно: пятеро часовых на ночь выставлено. Двое сейчас грелись у небольшого костерка, трое маячили за телегами. Хорошо так все, благостно. Светлеет на востоке небо. Хмурится, бледнеет луна. И тихо кругом – лишь пичуги в кустах, да потрескивает в костре хворост.

Тишину турки не нарушали. Лишь так, чуть-чуть. Только вдруг – почти разом – просвистели в воздухе стрелы. Впились в часовых – тоже почти что разом, и не одна – а сразу несколько.

И тотчас же прозвучал гортанный крик турецкого командира – эфенди. Нападавшие разом бросились к палаткам, к шатру – грянули выстрелы, взрезали ткань шатра острые турецкие сабли…

– Алла и-иль Алла-а-а!

Жарко засвистели пули. И стрелы… И нож кто-то из нападавших метнул…

Только вот…

Часовые-то что-то не падали!

Как сидели у костра, так и сидели – со впившимися стрелами. Да и те, что за телегами…

Ва, Аллах! Что же это такое-то? Это не люди, что ли? Их убили, а они… Кто это – это живые покойники, пьющие кровь мертвецы?

Да нет, не мертвецы – чучела!

Чучела, набитые сеном. Таких обычно ставят на полях – отпугивать птиц. Да и палатки и шатер – пусты!

Засада! Вай, шайтан… Засада, ага!

Турки поняли это слишком поздно…

Грянул пистолетный выстрел…

И тут же – ружейный залп!

Встали, всколыхнулись над густою травой черные солдатские треуголки. Грозно блеснули штыки… Разорвали округу выстрелы – вырвалось из ружей грозное пламя, и кислый пороховой дым вмиг окутал поляну.

Пятнадцать ружей – залпом. Почти в упор, разом…

В десятке обычно случается больше десяти солдат. Капрал еще. Еще вот мальчишки – барабанщики да кантонист – напросились. Тоже с фузеями-ружьями. Барабанщики – с трофейными, тяжеленными, старой французской системы. С таким ружьем не просто управиться. Но старались ребята. Да и расстояние-то – тьфу!

Наверное, турки все же были наемниками – левендами, но хорошо обученными, умелыми. Иных в этот рейд и не взяли бы. Всего около двух десятков, да…

Большую часть сразил первый же залп. Кто-то упал убитым, кого-то ранили…

Перезаряжать ружья уже было некогда. Да и дым…

– А ну, братушки! – возникший из порохового дыма капрал, бросив разряженный пистолет, выхватил из ножен трофейную турецкую саблю. В рукопашном бою уж куда лучше, чем хиленькая офицерская шпага.

– Пуля – дура, штык – молодец! В атаку, братцы!

Вырвалось из глоток неистовое «ура», пусть не такое уж и громовое, но это уже было не важно. Пуля – дура, штык – молодец… Молодцы в зеленых мундирах бросились в штыковую…

– А ну – коли! Раз-два…

– Р-раз!

– Алла-и-и-и!

Турки бились отчаянно, словно голодные тигры. Однако нынче не им сопутствовала удача, и удача – тщательно подготовленная.

– Ур-а-а-а-а!!!

Штык врагу в брюхо! Получа-а-ай! Увернулся? Саблей отбил? А вот попробуй-ка приклада! Н-на!

* * *

После такой атаки обычно наемники бежали или сдавались в плен. Тем более провинциальные капылы. Разбежались и эти. Кто смог, кому повезло. Кому повезло не очень – сдавались в плен. Все, кроме одного – молодого усача-командира – эфенди. О, этот горячий парень вовсе не собирался сдаваться, нет! Ухмылялся, гордо сверкая очами – синими, как весеннее небо. Крепкие башмаки с модными французскими пряжками, синие чулки, короткие широкие штаны, как у янычар. Темно-красный, шитый золоченой нитью камзол, черный кожаный пояс с бляхами. Тюрбан, видно, сбило пулей – рассыпались по плечам черные кудри. Этакий турецкий д’Артаньян! Щеголь, привыкший убивать.

Тяжелый, жаждущий крови клинок покачивался в руках, словно готовая к броску кобра.

– Эй, эфенди! Сдавайся! – крикнул Никодим Иваныч.

О, не на того напал! Скосив глаза, турок лишь презрительно скривился – вот еще, разговаривать с нижним чином.

Плюнул, выругался по-своему, по-турецки, и по-русски спросил:

– Где ваш командир? Если не трус… Давай!