Тревожная служба. Военные мемуары

– Есть.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно заметил Пьянков. – Начальник в первую очередь отвечает за политическое воспитание подчиненных…

Когда на заставу приезжали комендант или начальник штаба, офицеры отряда, в таком же положении, как я, оказывался Орешков. И ни у кого из старших начальников не было оснований быть недовольными кем-нибудь из нас.

Большую помощь оказал мне начальник штаба комендатуры капитан Виктор Александрович Оралов, побывавший на заставе сразу после начальника отряда.

Где-то я читал: сила таланта в том, что он видит загадку там, где остальным все ясно. Оралов был таким.

– У вас есть точное описание острова? – спросил меня начальник штаба.

– А зачем? – удивился я. – Многое я уже изучил и знаю на память.

– Память – инструмент несовершенный, – возразил капитан, – вы на нее не очень-то надейтесь. И потом: не только вы должны знать свои «владения», но и все пограничники.

– Все, что знаю сам, я рассказываю подчиненным, – не сдавался я.

– По-блошиному рассказываете! – почему-то рассердился начальник штаба. – Прыгаете с пятого на десятое, что вспомните, то и говорите. А у вас при обучении подчиненных должна быть система. Ясно? Запасайтесь карандашами, бумагой и терпением. Походим с вами по острову, каждое дерево, каждый валун, каждую тропку опишем, все заливы и проливы, нейтральные островки на учет возьмем. Разобьем остров на квадраты, сектора, вычертим кроки, наблюдательные карточки, схемы… Документ у нас с вами получится. Ясно? Он пригодится вам не только для занятий с подчиненными, но и, главное, для раздумий. Как перехитрить тех, кто наблюдает за вами с того берега, ждет подходящего момента, чтобы напакостить? Где надо усилить наряды, а где обойтись с помощью различных ловушек, сигнальных устройств, инженерных сооружений? Как лучше организовать взаимодействие с соседями?..

Такой документ мы с начальником штаба составили, затратив на это почти неделю. Какое ценное пособие получилось! Им пользовались и мои заместители, и младшие командиры. Документ этот изменялся и дополнялся. Он заставлял каждого из нас думать, как лучше организовать службу.

* * *

В один из своих приездов начальник отряда обещал нам для усиления охраны границы прислать катер. И вот возле заставы ошвартовалось небольшое суденышко – катер КМ-1 с командой, по всему видать, хорошо знавшей свое дело. Мы все высыпали ему навстречу.

– Товарищ лейтенант, морякам бы показать, – загорелся старшина. Как-никак – обновка!

Я согласился, и Горбанюк, оседлав двух лошадей, отправился к соседу, располагавшемуся от нас ближе других.

Кроме пограничной заставы на острове дислоцировались подразделения балтийских военных моряков. Батальоном морской пехоты командовал высокий, стройный капитан Шведов, опытный, много знавший и умевший командир, хороший, душевный человек. Я любил бывать в уютном домике, в котором капитан обитал с семьей и где главными жильцами считались книги. Ими был заполнен вместительный шкаф и прикрепленные к стенам полки. Книги лежали на письменном столе, на подоконниках. Хозяин был интересным собеседником, не только хорошо знал тактику современного боя, но и глубоко разбирался в вопросах международной и внутренней жизни, литературы, был завзятым театралом, ценителем живописи.

Артиллеристы-зенитчики старшие лейтенанты Ряцков, Чирков и политрук Хромов несли службу километрах в пяти от батальона морской пехоты, на противоположной стороне острова. Были они на год-два старше меня. Веселые, гораздые на выдумку, моряки-зенитчики, появляясь на заставе, вносили заметное оживление в нашу жизнь. Чирков жил на острове с женой и детьми. Ряцков и Хромов были холостыми. Кровь бурлила в молодых жилах. Наведываясь ко мне в гости, они первым делом просили разрешения поскакать по острову на лошадях.

– Вот джигиты! – добродушно улыбался Чирков. – Женить их надо. Да и тебя тоже. Чего бирюком живешь?

Старшина привез капитана Шведова, взял еще одну лошадь и отправился на батарею за Ряцковым, Хромовым и Чирковым (сам он решил остаться на правом фланге заставы, где шло строительство дзота).

Капитан придирчиво осмотрел катер, погонял на различных режимах мотор, выключил его, тщательно вытер ветошью руки и сказал:

– Не линкор, конечно, но посудина стоящая!

Мы остановились на лужайке возле заставы и залюбовались окрестностями. Зелеными и густыми стали лесные чащи. На залитых солнцем полянах сочная трава вымахала чуть ли не по пояс. Серебрились озера, которых на острове было множество. Вокруг них росли прямые и островерхие ели. Они словно бы укрывали от глаз людских эти гранитные чаши, наполненные прозрачной студеной водой, богатые рыбой и дичью. Изгибался, будто о солнце терся, Финский залив и оттого блестел, смотреть было больно. Из морщин проливов высовывались нейтральные островки, то голые каменистые, то опушенные осокой и невысоким морским камышом. По краям облепили их крикливые чайки, издали похожие на пену прибоя.

Прискакали радостно возбужденные зенитчики. И такое удовольствие было написано на их лицах, так счастливо блестели глаза, что капитан Шведов не выдержал и шутливо заметил:

– Вы словно масленые блины. С голоду вас можно проглотить.

– Лучше давайте сварим на костре уху с дымком! – предложил я.

– Это мысль! – воскликнул капитан, потирая руки. Со мной согласились и артиллеристы.

С моряками нас связывало многое. Как только мы начали охранять границу, был составлен и утвержден нашим и морским начальством план взаимодействия и соответствующие сигналы. Мы помогали друг другу строить дзоты, отрывать окопы, щели и траншеи, охранять границу.

«Граница на замке». Пожалуй, всем знакомо это крылатое выражение. А что оно означает? К чему обязывает?

Граница на замке – это постоянная бдительность бойцов, находящихся в пограничном наряде; это продуманное до мелочей инженерно-техническое оборудование; это, наконец, доведенная до автоматизма выучка людей, помноженная на мужество и отвагу.

Граница на замке. Тишина такая, что в ушах звенит. Но тишина эта обманчива, враг хитер, с той стороны нас настороженно «шупают» самые совершенные оптические приборы.

Как серьезно, по-государстве иному, бойцы относились к охране границы! Как напряженно работал их ум!

Красноармейцы Бутов, Березко и Михайлов придумали безотказно действовавшую сигнализацию. Красноармеец Иванов предложил перекрыть вероятные подходы хитроумными ловушками. Сержант Синицын смастерил наглядные пособия…

За отличные показатели в службе, боевой и политической подготовке осенью 1940 года заставу наградили переходящим Знаменем Ленинградского пограничного округа. Лучшим красноармейцам М. Бутову, П. А. Войтенко, П. С. Иванову, П. Т. Калашникову и И. С. Семину было присвоено только что введенное тогда воинское звание «ефрейтор».

В ноябре из штаба отряда запросили, куда я намерен поехать в отпуск. Нелегко было мне ответить на этот вопрос…

Родился я в августе 1917 года в деревне Петровке, Бирилюсского района, Красноярского края, в семье бедного крестьянина. Отец Петр Андреевич умер, когда мне не было и года. Мать, оставшаяся с восемью детьми, несмотря на ее старания, не могла прокормить, одеть и обуть такую семью. Старшие братья и сестры пошли батрачить к кулакам, а меня отдали бездетным супругам Якову Леонтьевичу и Олимпиаде Сергеевне Грибановым. Мое усыновление они держали от всех в большой тайне. Естественно, не знал об этом и я. И не узнал бы никогда, если б не описка волостного писаря, который, как рассказывали люди, пил гораздо бойчее, чем водил пером. Оформляя мое усыновление, он изрядно напутал спьяну: отчество мне изменил, а фамилию оставил прежнюю. Когда настала пора призыва в Красную Армию и потребовались подлинные документы (до сих пор было достаточно выписок из подворной книги), я с изумлением узнал, что мои отец и мать, горячо любившие меня, оказывается, чужие мне люди…

Вскоре произошла встреча с родной матерью. Рано состарившаяся женщина с потрескавшимися мозолистыми руками прижала меня к себе и разрыдалась. А я не знал, что делать, как вести себя. Мать есть мать. Но встреча с нею, а потом с братьями и сестрами – Гавриилом, Алексеем, Февроньей, Анной, Варварой, Евдокией и Дарьей – не поколебала моей сыновней любви к приемным родителям. Я пронес ее через всю жизнь.

Яков Леонтьевич Грибанов прожил трудную жизнь. Он не умел ни писать, ни читать, но зато был прекрасным рассказчиком. Зимой к нам на огонек тянулись соседи. Соберутся, бывало, закурят самокрутки из ядреного самосада и просят:

– Расскажи, Яков Леонтьевич, как ты под началом Брусилова воевал.

Никогда не забуду я те зимние вечера. Именно тогда зародилась во мне тяга к армейской службе.

В 1929 году Яков Леонтьевич первым вступил в колхоз и начал работать в полеводческой бригаде. Он и раньше был песенник хоть куда, а тут во всю ширь развернулся. Какие концерты устраивал он в поле в обеденный перерыв или после окончания работы!

– Сколько мне сил колхоз прибавил! – от души говорил он, возвращаясь домой, и улыбался своей доброй лучистой улыбкой.

На меня приемный отец возлагал большие надежды.

– Мой сын должен быть самым ученым! – без тени улыбки говорил он и так же серьезно добавлял: – Вот как генерал Брусилов.

В Петровке была только начальная школа. Яков Леонтьевич и Олимпиада Сергеевна, как ни тяжело им было, по совету учительницы решили отправить меня в районный центр Бирилюссы, за пятьдесят километров.

Верно говорят, что мир тесен. Недавно я случайно узнал, что Ольга Ивановна Арбузова, моя первая учительница, уговорившая приемных родителей послать меня в школу-семилетку, и ее муж Александр Федорович Смельчаков живут в Костроме. Встреча с Ольгой Ивановной была для меня праздником. К тому времени она находилась на пенсии, нередко прихварывала. Я помог ей устроиться на лечение в московских клиниках, пожелал всего самого доброго, когда она, поправившись, уезжала к себе в Кострому…

В Бирилюсской семилетке я был ударником учебы. В дни каникул работал в колхозе и тоже добился звания ударника. В свободное время мы с Яковом Леонтьевичем ходили на охоту, за грибами, ягодами и кедровыми орехами. Несколько дней в тайге. Ночи у костра. Бесхитростные рассказы отца о службе в царской армии, о войне. Разве забудешь такое!..

Окончив семилетку, в 1935 году я поступил в Ачинское педагогическое училище. Скудной помощи Олимпиады Сергеевны (Яков Леонтьевич умер в 1934 году) и стипендии не хватало, я еле-еле сводил концы с концами, но не унывал.

Ачинское педагогическое училище – одна из кузниц учительских кадров Сибири. Годы прошли, а я хорошо помню директора – Исидора Антоновича Мейкшана, преподавателей – Анну Петровну Нестеренко, Михаила Ивановича Сизова, Ивана Павловича Астраханцева, Марию Яковлевну Субботину… Это они открыли перед нами, деревенскими парнями и девчатами, дорогу в большую жизнь…

* * *

Куда же ехать в отпуск?