Повелитель потоков

Слева от старика, напротив военного, пухлый здоровяк с взьерошенными рыжими волосами, лет сорока – сорока пяти, в мятом джемпере и рубашке в полоску, внимательно смотрел на пятого, который стоял.

Тот, что стоял, тоже напоминал военного или силовика – выправкой, спокойным выражением лица и четкой манерой речи.

– Давайте подытожим, – старичок потянулся по-детски, зевнул. – Значит, когда вы приехали, Жора был уже мертв. С ним два охранника. Из кабинета ничего не пропало. В комнате охраны два дауна не могут вспомнить, что произошло за этот день. Так?

– Да, – спокойно подтвердил пятый.

– На видеозаписях видно, что у хозяина клуба был посетитель – молодой парнишка. Он вышел из кабинета, спустился вниз, через тридцать минут запись вырубилась.

– Так точно.

– После этого парень веселился до трех, потом уехал домой. Вы приехали в час ночи, обыскивали до шести утра всех, кто выходил из клуба, сверили отпечатки пальцев с теми, что оставлены в кабинете?

– Да.

– И ничего не совпало?

– Так точно.

– Можешь идти.

Пятый по-военному четко развернулся, вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собою дверь. На мониторе было видно, что он не задержался, а сразу прошел по коридору в другое крыло.

– Ну и что кто думает? – старичок сложил ладони домиком, посмотрел на остальных.

– Известно, кто парень? – женщина прекратила разглядывать маникюр и начала полировать салфеткой крупный квадратный камень в кольце.

– Артур Громов, предположительно – сын Анатолия Громова, – окинув взглядом собеседников и сосредоточившись на старике, сказал военный. – Восемнадцать лет, работает медбратом в больнице у Лейбмахера. Холост, судя по копии паспорта в отделе кадров, место регистрации – Москва. Откуда появился, неясно, и вообще я первый раз слышу, что у Толи был еще кто-то.

– По делу давай, – рыжий сжал руки в кулаки.

– Позвонил Жоре в одиннадцать вечера вчера, в полночь был в клубе, сразу прошел наверх. Пробыл в кабинете одиннадцать минут, ничего не вносил и не выносил, на входе проверили – оружия не было. Вышел из кабинета в двенадцать пятнадцать, спустился вниз, на танцпол. Расплачивался наличными, рублями, купил одну таблетку, выпил два коктейля, танцевал, разговаривал с девушками. Уехал домой в три часа ночи на такси, номер есть в справке. На выходе возмущался, когда его осматривали, охрана ничего подозрительного не нашла.

– Зачем приезжал? – женщина отполировала камень и поглядела на военного, поджав губы.

– Предположительно, завез бумагу от отца. Я думаю, что Жора обещал ему заплатить.

– И когда этот поц не заплатил, парень порешил и Жору, и двух его охранников?

– Ничего исключать нельзя, – при звуках голоса старика все замолчали. – Но мне это кажется маловероятным. Парень молодой, слегка неуклюжий, Василич просмотрел записи с танцпола, утверждает, что боевых навыков у него нет. По крайней мере, двигается он как обычный не слишком тренированный человек. Так что убить двух охранников голыми руками он не мог. То, чем отрезали Жоре голову, должно быть минимум полметра длиной, сабля какая-нибудь или длинный кинжал. В кабинете ее не было, с собой парень ничего не проносил, на видео видно, что и под пиджаком ничего у него не было. Отпечатки пальцев на деньгах, ящике стола с отпечатками на дверной ручке не совпали, а он за нее брался с обратной стороны и еще оставил образец на выходе. Так что рабочей версией выдвигаем то, что есть еще кто-то, через тридцать минут после ухода парня прошедший в кабинет и все это там устроивший. А приезжал он вот зачем, – старик кивнул на журнальный стол, рыжий вскочил, принес папку.

– Раскрой там, где файл.

Рыжий открыл, посмотрел на лист, подвинул папку женщине. Та нахмурилась, отчеркнула несколько мест ноготочком прямо по пластику.

– Это все?

– Алексей с группой выезжал на квартиру. Нашли еще один лист. Оружия не обнаружили, – доложил военный. – Лист скопировали, положили на место. Так что, предположительно, он еще позвонит. Кстати, Жоре он сегодня тоже звонил.

– Зачем? – поинтересовалась женщина.

– Понятно зачем, – развеселился рыжий. – Бабки хотел стребовать. Он же не знал, что Жоре верить нельзя, живому, а тем более мертвому. Ну что, парня в расход?

Все посмотрели на старика.

– Нет, – покачал тот головой, – раз последний лист у него, выясним, что известно. То, что там написано, понимаем только мы. Да и по правде сказать, практически все мы восстановили, так что бумаги эти особой ценности не имеют. Но если парень хочет с этого поиметь денег, подкинем ему тысяч двадцать. Последим за ним месяц-два, если концов нет, уберем. А если выйдем на кого – все в плюс. Сколько Громов остался должен?

– Два миллиона почти, – ответила женщина. – И сын его не отдал. Он ведь к тебе, Федор, обращался?

– Да, – военный кивнул. – Понятно, что Толя ему ничего не оставлял и не рассказал, Пашка – божий человек, наивность та еще. Не то что его мать. Но как бы то ни было, денег у них нет, мы два года за ними наблюдаем. Живут по средствам, траты с доходами совпадают. Со счетов своих Громов перед отьездом деньги снял, а куда дел – непонятно.

– Вот, – старик усмехнулся, обвел взглядом собеседников. – У них – нет. Они есть у того, кому Громов бумаги оставил. С него и будем брать. Не сейчас, потом. Никуда от нас птенчик не улетит.

Птенчик и не собирался улетать. Весь день Артур ловил на себе странные взгляды коллег, однако никто так и не решился подойти к нему и заговорить об утреннем происшествии. Зав. отделением с удовольствием забрал себе подаренный Артуру виски, пробурчав, что тому рано еще такую гадость хлебать, и после обеда употребил эту гадость с другими врачами за здоровье. По крайней мере, так сказала Марина Валентиновна, хирург, женщина ранних средних лет с хорошей фигурой и слабой сопротивляемостью алкоголю, чмокнув парня в щеку. И пообещала взять его на операции, если тот будет хорошим мальчиком. И многозначительно подмигнула.

На что Кузьмич, пожилой санитар, плюнул в сердцах и сказал, что таких блядей, как Марина, к молодым парням и близко подпускать нельзя. Аккуратно растер место плевка подошвой, потом плюнул снова.

А вот врачи из соседних отделений отличились характерным для медиков здравомыслием – выслушав делегацию медсестер, они списали произошедшее на желание парня их разыграть, мол, царь-то ненастоящий. Доказательная медицина такие случаи не знала, значит, не было ничего. Даже эффекта плацебо. К тому же, на памяти медицинских работников уже был такой случай с близнецами, когда вырезанный аппендицит чудесным образом вернулся на место. Тогда, правда, не меньше двух десятков флаконов медицинского спирта понадобилось, чтобы вьехать в ситуацию, но, как говорится, кто предупреждён – тот вооружён.

На ночное дежурство, помимо Павла и Марины, оставались Артур и еще две медсестры, в отделении было много лежачих, которым был нужен круглосуточный уход, не реанимация, конечно, но попробуй допрыгай до туалета с двумя сломанными ногами на вытяжении. К тому же травмпункт работал круглосуточно, так что скучать не приходилось. Формально на дежурстве был и Непейвода, только дежурство это называлось «на дому». Предполагалось, что он сидит у телефона и ждет, когда экстренному больному понадобится его неоценимая помощь, а по факту он спокойно спал рядом с Верой Яновной, зная, что никто его не побеспокоит.

Артур грязной работой не брезговал – наравне со всеми выносил утки, поставил капельницу мужику с диабетом, протер шваброй заблеванный пол и сбегал в круглосуточный магазин за энергетиком, запасы, которые обычно оставались в холодильнике, на этот раз оказались уничтожены предыдущей сменой. Медсестры, поначалу косившиеся на новенького, уже к полуночи освоились и попытались парнем командовать, за что и были отшлепаны под смех, визги и завистливый взгляд Марины Валентиновны.

Где-то в половине четвертого ночи, когда, по поверьям, силы зла выходят на поверхность и уносят с собой души не слишком держащихся за жизнь людей, в отделении случилось ЧП. Привезли нового пациента.

9.

– Да пошла ты, – Маша сдернула с крючка ключи от машины, в сердцах швырнула в сумочку, нашарила ногой кроссовок.

– Давай, посылай родную мать, – Майя Прилуцкая стояла в коридоре, уперев руки в толстые валики на боках, и наблюдала, как дочь собирается на ночь глядя. – Говорила я …

Маша в ярости огляделась вокруг, ища, что бы разбить, не нашла. Руки так и ходили ходуном, даже не получилось сорвать ложечку с вешалки. Она запихнула ногу в один кроссовок, потом надела второй – не до конца, так со смятой пяткой и хлопнула дверью.

С момента, как родители узнали о пропаже Марка, разговоры о несбывшемся замужестве не прекращались ни на минуту. И если выходные удалось провести с подругами, возвращаясь домой за полночь, то вот в понедельник на работу удобнее было ехать из дома. Рабочая неделя началась под скорбные взгляды матери, потерявшей коттедж, две квартиры и неизвестную, но очень большую сумму на счету. Доставалось и отцу, который ничего не заработал, чтобы соответствовать высокой планке требований дочки главврача, и самому главврачу, который для других дочек вот из кожи лез, а для Майи хрен что сделал. Правда, говорилось это исключительно домашним, Лейбмахер и не знал, что виноват. Досталось и Марку, который, подлец, не мог за эти годы подкатить к дочке Прилуцких, и его матери, клуше колхозной, которая теперь поимеет все это богатство. Прошлась Майя и по Льву Травину, подкаблучнику и мямле, у которого не было своего мнения, и по Ледяной ведьме, которая всегда сама была против Маши и ее родителей, и племянника настраивала.

Майя вспомнила всех, кто был виноват в ее потере, а поскольку всем это было высказать нельзя, поток обвинений выливался на Семена и Машу.

К понедельнику ситуация обострилась до предела – как и предполагалось, на симпозиум в Австрию послали декана, Татьяну Павловну Гольцер, а бедного Сему с поездкой обошли, нагрузив группой вечерников с третьего курса. Если бы у Майи был коттедж, ненавистная Гольцер умылась бы горькими слезами, а так противопоставить успешной тридцатипятилетней блондинке, по мнению Майи – тупой давалке и подстилке проректора, было совершенно нечего.

Майя вспомнила про Сергея, брата Марка, которого раньше никто в расчёт не принимал, и даже собиралась ему позвонить, вот только телефон можно было узнать у Павла, а с Павлом Прилуцкая ничего общего иметь не желала. Точнее говоря, боялась. Только тронь Павлика, и от его матери такое прилетит, никакой папаша-главврач не спасет.

Маша сначала пыталась относиться ко всему этому с юмором. Она помнила Сергея высоким прыщавым подростком в круглых очках, с планшетом и боязнью женщин, типичного задрота. И хотя с тех пор прошло лет пять, навряд ли он изменился. Так она и сказала матери, на что получила десятиминутный монолог в двух частях. Первая, короткая, часть восхваляла внезапно разбогатевшего Сергея, вторая – длинная, обвиняла Машу в нелюбви к матери.

Только за рулем Мазды Маша кое-как пришла в себя, даже глаза подвела на перекрестке, пока светофор горел красным. В одиннадцать вечера было не так много конечных точек маршрута. К подругам было ехать уже поздно, не то чтобы те были против, или не открыли дверь, но дурацкое воспитание требовало оповестить о своем визите заранее, желательно до того, как респондент ляжет спать. Можно было поехать в клуб, но там, где Маша любила проводить время, прошлой ночью что-то произошло. Приезжали крутые ребята, посетителей прогоняли через рамку металлодетектора уже на выходе, кого-то искали, а потом и вовсе закрыли клуб на пару дней. Ехать в другой клуб одной – не вариант, как всякая домашняя девочка, Маша была в глубине души пуглива и консервативна, все бунтарство было исключительно снаружи. Да вот и сейчас, не капай мать на мозги, она с большим удовольствием лежала бы в кровати и читала какой-нибудь сопливый женский роман.

Можно было бы поехать к деду, но волновать старика, втягивать его в семейные дрязги не хотелось. А визит на ночь глядя точно бы вызвал звонок к матери, которая тут же выложила бы любимому папочке все, что накопилось за эти дни.

Она остановилась на обочине, достала смартфон, полистала телефонную книгу. Новое место работы еще не принесло какого-то количества друзей, да и знакомых было немного, внучку гравврача держали за стукача, прям в рифму. Однокурсники? За четыре года в институте они столько тусили вместе, что прямо расставаться не хотели после сдачи госов. И на тебе, нескольких месяцев не прошло, у всех свои дела, компании, кто-то уехал за границу в магистратуру, кто-то обратно домой, в регионы. Из полутора сотен контактов «близких друзей» не было практически никого, с кем бы Маша могла сейчас провести время. Вот если только Дэн..