Форс-мажор – навсегда!

– Приносим извинения. Абонент в данный момент находится вне пределов досягаемости. Спасибо!

Вам так же! На «трубку» дедушке. Жукову.

– Когда он здесь будет?

– К-кто?

Токмарев не убил, но прицелился. Взглядом: непонятно, придурок?! Конь в пальто!

– А! Завтра. С утра. Должны каркас подвезти, а он проследит, как и что… Ну, каркас. Для потолка. Навесного.

– С утра – это?..

– Часов в одиннадцать, в двенадцать…

Поздновато начинается утро у деда типа прораба с мобильной «трубкой».

Коротать ночь вместе с Петей Сидоровым у… разбитого корыта – не улыбается. Валетом на раскладушке? Да не в раскладушке дело!

Артем вздохнул и набрал номер тещи. Не любил он общаться с тещей. Вот и на «восьмидесятом» не сошел… Он и с Натальей-то давно разлюбил общаться, а тут – теща. Трюизм: хочешь узнать, во что превратится жена через двадцать лет, посмотри на ее мать. Как и всякий трюизм – ложен. Абсолютно разные – мать и дочь. Внешне. Хохляцкие телеса, щедро выпирающие из декольте, – Зинаида. Классические пропорции греческих статуй-венер – Наталья. (Руки ей отбить по локоть для полного сходства?!) Прошло, допустим, только десять, не двадцать. Все впереди?

– Аллле? – игривая магазинщица в период разгульного рынка.

– Зинаида Васильевна?

– Да-аа. А кто это? – тон у тещи… отнюдь не в глубоком трансе она, что обнадеживает. Как-никак, но не только теща, но и мать (Натальи), но и бабушка (Димки). Следовательно, большой беды с ними пока не случилось… если верить тону.

– Я. Артем.

– Хи-хи!

«Хи-хи!» не в силу природного смешливого нрава или, например, от внезапной щекотки. Нервное «хи-хи!» – адекватная идиотическая реакция на оглушающую новость. И – бесконечная пауза.

– Зинаида Васильевна!

– А-Артем?

– Димка у вас?

– У Таши.

– Где – у Таши?

– У Таши…

– Где?

– Она… дома.

– На Сибирской?

– М-м-м… – невнятно подтвердила (или опровергла) теща.

– Я сейчас здесь, – помог Токмарев теще, чтоб не врала.

– Ты приехал? Ты в Бору?

– На Сибирской, – конкретизировал Токмарев.

– Она не там.

– Заметил! – Токмарев с трудом сдержал язвительность. – Где?

– Она… у себя.

– Димка?

– Он… через неделю будет. Он на Кубе.

– На какой еще Кубе! Вы сказали – у Таши!

– Я и говорю. Она устроила на Кубу… лечиться.

– Что-о-о?!

– Артем, Артем! Ты не так понял. Просто возникла возможность. В общем… Он жив-здоров. И на Кубе.

– У вас все живы-здоровы?

– Конечно, конечно! А-а… ты-ы?

– Подъеду минут через двадцать, – поставил перед фактом Артем, утомившись телефонной тягомотиной. И положил трубку, чтобы не слышать «сегодня уже поздно, я уже легла, лучше завтра».

– «Пушку»! – второпях заканючил Петя Сидоров, поняв, что гость вот-вот уйдет. – Не, в натуре! Я тогда Кайману ничего не скажу. Слово! Зачем она тебе? – потянул к Токмареву окровавленную руку.

– Незачем, – признался Артем. – Тебе – тем более. Спирт в доме есть? Рану продезинфицируй. Завтра буду в одиннадцать. Звони своему дедушке Жукову, Кайману звони. Скажешь: приходил тут один, «стрелку» забил. В одиннадцать, понял?

«Про Каймана не слышал?! Не местный?!»

Местный. Про Каймана слышал. И видел. И всегда одерживал верх в очных поединках, сколько бы тот ни выпендривался: коричневый пояс! бункай! окинаван годзю-рю!

Школьные прозвища, редко претендуя на оригинальность, прилипают к человеку на всю жизнь.

Генка Чепик был наречен Кайманом еще в классе эдак седьмом.

Гена? Разумеется, крокодил.

Банально.