Таджикистан 1992–2005. Война на забытой границе

На фото – слева, в панаме

У офицеров, служивших на границе, летом 1992 года было чувство, что нас оставили один на один со всеми проблемами. Царила подавленность. Большинство военнослужащих жили одним днем.

От чувства безнадежности у людей «рвало крышу», порой они творили такие вещи, за которые при Союзе увольняли сразу же, а то и сажали! Но тут на «залетчиков» командование смотрело сквозь пальцы – их попросту некем было заменить. Впрочем, большая часть офицеров исполняли свои обязанности как положено, несмотря на все невзгоды. Они были советской закалки и долгое время не могли даже осознать, как можно оставить границу.

В 1992 году в Таджикистане служило немало солдат-срочников из числа россиян. Однако вскоре им пришлось искать замену из числа призванных на срочную службу граждан Таджикистана

Для пограничников самый главный вопрос лета 1992 года был «чьи мы»? Российские или таджикские? О том, чтобы служить в составе таджикских пограничных войск, не было даже и речи. Как-то позвонил Игорь Скатов – начальник службы ГСМ отряда, мой друг. Мы с ним вместе в 1987 году приехали в отряд сразу после выпуска из военных училищ. Спросил, сколько у меня на заставе осталось горючего. Я ему перечислил, затем спросил: зачем ему нужна эта информация? Оказалось, у многих офицеров созрела идея: если нас передадут Таджикистану, выходить на территорию России, пускай даже и с боем.

Впрочем, большинство офицеров и прапорщиков предпочитали покидать отряд более традиционным способом – через перевод. Офицеры с семьями разъезжались кто куда: на Украину, в Казахстан, Белоруссию. В результате первые и пятые этажи пятиэтажек в гарнизоне оказались пустыми, там никто не жил.

В начале лета в отряде начался массовый исход по национальным квартирам. Людей элементарно стало не хватать для охраны границы. Местные жители, заметив, что контроль над пограничным рубежом ослаб, начали контактировать с афганцами, пошла контрабанда.

А поток уезжавших из отряда военнослужащих все нарастал. Прежде гарнизон Московского отряда отличался достаточно комфортными условиями жизни. Там в советские времена были построены пять многоэтажных панельных домов – по шесть подъездов каждый. По сути, это был небольшой город. В ходе афганской войны, когда в части имелся двойной комплект личного состава, он был густо заселен. В квартирах зачастую жило по две семьи. Кроме того, там имелось немало жилых бытовок. Эти вагончики были весьма комфортными: пара комнат, кухонька.

После развала Союза военный городок отряда начал стремительно пустеть. С каждым днем все больше офицеров писали рапорты на перевод во вновь появившиеся страны. Остававшиеся воспринимали это с пониманием. Провожали их, как положено, с застольем. Те, кто планировал служить России, решили, что скоро им предстоит уехать из Таджикистана, стали массово отправлять на историческую родину контейнеры со своими вещами. Об этом узнал тогдашний начальник Московского пограничного отряда подполковник Голинко. Благородная внешность, седая шевелюра – он производил впечатление солидного и знающего офицера.

В один из июньских дней, в пятницу, после читки приказов Голинко произнес яркую и красивую речь. Мол, товарищи офицеры, что за панические настроения? Почему некоторые отправляют в Россию свои вещи? Мы должны защищать рубежи, несмотря ни на что. Завершил свою речь начальник эффектной фразой:

– Я последний покину территорию отряда, обернувшись знаменем части!

Той же ночью к дому начальника отряда подъехали два КамАЗа, которые набили кучей вещей. Их отвезли на станцию Курган-Тюбе, загрузили в вагон. И вскоре подполковник Голинко спешно уехал на Украину, так и не обернувши себя знаменем части.

Хотя большинство «украинцев» до последнего дня несли службу как положено. Например, начальник штаба отряда Сергей Феодосьевич Игнашичев, достойнейший офицер, выполнял свои обязанности в полном объеме и до последнего дня. А не бежал под покровом ночи, как некоторые.

Алексей Неробеев

С получением независимости в Таджикистане обострились межнациональные проблемы. Хотя руководство РТ и старалось их сгладить, но они прогрессировали. Не единожды президент страны через средства массовой информации обращался к русскоязычному населению с предложением оставаться, но оно старалось уехать при любой возможности. Происходила скрытая (а порой и явная) дискриминация русскоязычного населения. В госучреждениях местные старались русских всячески унизить, за глаза называли «оккупантами», показывали, «кто в доме хозяин».

В РТ постоянно ухудшалась не только внутриполитическая, но и экономическая обстановка. Бытовые условия проживания авиаторов нашей части также становились все хуже. По нескольку недель подряд были отключены электричество, газ, отопление. Если в теплое время года это как-то компенсировалось жарким климатом, то зимой приходилось попросту выживать. Экипажи, несшие в части или на аэродроме боевое дежурство, постоянно беспокоились по поводу оставшихся дома родных. Возвращаясь поздно вечером в холодные квартиры, они не всегда могли согреться и нормально поесть. Выкручивались как могли. Закупали китайские керосинки, которые давали возможность приготовить поесть и согреться. Для тепла в квартире керосинку оставляли включенной на всю ночь. При этом было важно оставлять открытыми форточки – чтобы не угореть. Это было не лучшим решением: к утру квартира все равно промерзала, а от запаха керосина болела голова.

В Душанбе был введен комендантский час – с 22.00 до 06.00. Это тоже накладывало свой отпечаток на служебно-боевую деятельность полка. Хотя по соглашению между Россией и Таджикистаном местными силовиками не должны были останавливаться и досматриваться машины с российскими военнослужащими, на деле это не соблюдалось. Было много случаев противоправных действий со стороны силовых структур РТ против наших пограничников, вплоть до применения оружия. Кроме того, постоянно сохранялась опасность нападения со стороны боевиков оппозиции. Случались подрывы машин террористами, обстрелы колонн и даже школьных автобусов. В ходе этих терактов погибло немало наших людей. Личному составу в целях личной безопасности выдавалось табельное оружие, но оно спасало далеко не всегда.

Татьяна Михайлова

С содроганием я вспоминаю, как в яркую размеренную жизнь моей семьи, сметая на своем пути дорогие сердцу времена, ворвались события 1991 года: не стало некогда великой державы – СССР.

Тем не менее мои родные духом не падали, скорее всего, от безысходности. Я, мой папа, Наджим Рустамович, мама, Валентина Васильевна, мой сын Максим. Все мы были среди тех, кто ждал, чтобы мир, радость и справедливость все-таки восторжествовали на древней земле таджиков. Ведь для нашей семьи Душанбе давно стал родным домом.

Папа – военнослужащий. Он был переведен в этот город, к новому месту службы, задолго до страшных событий в республике. Отсюда он уезжал в длительную командировку в Афганистан, где выполнял интернациональный долг. За время службы в Душанбе дважды избирался депутатом Железнодорожного районного Совета депутатов трудящихся. Прослужив в Вооруженных силах СССР более 40 лет, принял решение после демобилизации остаться с семьей в красивейшей столице Таджикистана.

Теплый климат, обилие овощей и фруктов, море цветов – эти плюсы не могли не завораживать. Мама, конечно же, папу в этом выборе поддержала. Она за все годы супружеской жизни привыкла ко многому в беспокойной мужниной службе. Только не могла привыкнуть к тревогам и к ощущению опасности. Где-то сложилось полегче, где-то – потруднее, но мои родители всегда были вместе, оставаясь друг для друга источником энергии и сил. Они сумели сохранить в себе такой запас прочности, которым можно только восхищаться.

Родители многое не смогли понять и принять из нововведений и очень болезненно переживали развал Советского Союза, в сражениях за который умирали миллионы советских людей. Они – дети войны. Когда-то папа сутками не покидал цех оборонного завода, где главным было все для фронта, все для победы – родители не понаслышке знали о тяготах и лишениях Великой Отечественной. Нестерпимо больно было смотреть на них, а уж тем более смириться с мыслью, что их жизнь, достойная подражания, – целая эпоха в истории ныне уже несуществующей страны…

Однако теперь судьба уготовила им пережить еще более ужасное испытание – непримиримую и беспощадную войну в Таджикистане, вновь испытать ужас от людского горя, страх от бомбежек, ощутить собственное бессилие перед происходящим. Убеленные сединами, отягощенные грузом прожитых лет, но не сломленные духом родители переживали не за себя, они боялись за самое дорогое в их жизни – за детей и внуков…

Обстановка в Душанбе с каждым днем лишь накалялась. Она будто слилась в долгий эпизод, вот только уложилась в коротенькую фразу: вчера уже нет, завтра может не наступить, есть только страшное сегодня. Столица была блокирована и с земли, и с воздуха: железная дорога на нескольких участках была разобрана, мосты заминированы, аэропорт не принимал и не выпускал самолеты. Мирное население находилось в полной экономической блокаде. Не хватало продовольствия.

Страшно вспомнить, что творилось в очередях за хлебом. Муки не было практически ни в одном доме. Ни света, ни газа, ни питьевой воды, ни отопления… Выручали свечи, керосин, дрова. Автоматчики в гражданской одежде в любое время суток досматривали проезжающий транспорт. Понять, кто эти люди, не представлялось возможным. Но каждый раз при встрече с ними хотелось втиснуться в сиденье.

С наступлением темноты в городе начинались разборки с применением оружия. И все это происходило на фоне того, что Министерство внутренних дел, Комитет национальной безопасности Таджикистана публично заявили о своем нейтралитете в разгоревшемся конфликте 1992 года.

Тогда в течение нескольких месяцев осуществляли режим комендантского часа в городе военнослужащие 201-й МСД. Командование дивизии оказывало всяческую поддержку русскоязычному населению: снабжало людей продуктами питания, товарами первой необходимости, даже помогало беременным женщинам добираться до роддомов. В городе не имелось практически никакого транспорта, все было разграблено, расхищено, уничтожено.

К великому сожалению, отток русскоязычного населения был предрешен. И это, в общем-то, закономерное и объяснимое явление. Оно обусловлено и озабоченностью за свою безопасность, и, конечно же, экономическими причинами. В частности, прекратили производственную деятельность промышленные предприятия, а без них люди не могли существовать. А ведь на рубеже 90-х годов в Таджикистане действовало 400 промышленных предприятий, на которых было занято около 215 тысяч рабочих, инженеров и служащих. На отрасли тяжелой промышленности приходилось около 40 процентов промышленного производства; легкой и пищевой – 60 процентов. Республика славилась и полезными ископаемыми, и своей добывающей промышленностью, и электроэнергетикой.

Однако братоубийственная война внесла свои коррективы. Во время нее против русского населения не было отмечено сколь-нибудь целенаправленных террористических акций и погромов. Однако жертв было немало. Спасаясь от войны, все, кто хотел и мог уехать на свою историческую родину, покинули Таджикистан. 850 тысяч человек оказались вынужденными переселенцами и беженцами.

Для того чтобы понять всю трагичность ситуации, достаточно одного лишь сравнения: столица республики была населена более чем на 4/5 русскими. На момент окончания войны в Душанбе из 500 тысяч русских и русскоязычных осталось где-то в пределах 50–60 тысяч человек.

Некогда цветущий всеми красками радуги край превратился в регион в огне и пламени. Краски музыки, любви и дружбы сменили черные цвета горя, боли и слез. Причем краски той жизни были другими, они не смешивались, были настоящими, неподдельными. И вся эта «палитра» – на фоне ярчайшего ультрамарина, в лучах теплого солнца. А наступившая реальность образно ассоциировалась с ковром из верблюжьей колючки. Стоило только дотронуться до этого ковра, как сразу выступала кровь из раны… Гражданская война для населения республики была горем, замешанным на крови. Не будь я очевидцем тех событий, поверить в происходящее было бы делом совершенно невероятным.

Александр Камуля

В 1992 году я был заместителем по боевой подготовке начальника заставы «Тугул». Весной в нашем Пянджском отряде сложилась совсем уж тяжелая обстановка с личным составом. Большая часть солдат-срочников демобилизовалась, а на смену им никого не прислали. На заставах не хватало людей для выполнения элементарных задач. На моей заставе «Тугул» вместо положенных по штату 50 человек имелось 26. До того момента была полная неопределенность с нашим статусом. Когда Советский Союз распался, оказалось, что мы служим в таджикских пограничных войсках. Тут же все офицеры начали писать рапорты на перевод – кто куда. Одни хотели уехать в Белоруссию, другие – в Казахстан, третьи – в Закавказье. Я, например, написал рапорт о переводе на Украину, но он так и не был удовлетворен.

Боевики таджикской оппозиции.

Фото Сергея Жукова ИТАР-ТАСС

Между тем в мае 1992 года в Душанбе начались волнения. По всей республике начали возникать незаконные вооруженные формирования разного политического толка, местные жители стали формировать комитеты самообороны. Одномоментно страна превратилось в лоскутное одеяло.

Пянджский район считался оплотом исламистов. Но на самом деле население там было достаточно пестрым. На глазах происходила радикализация населения посредством националистической и религиозной пропаганды. Убежден, что конфликт начался не в одночасье, он исподволь готовился не один год, сеялись противоречия между разными группами населения.

Первым делом осложнилась обстановка в районе заставы «Куплетик», участок которой частично находился на территории Пархарского района Кулябской области. Там курган-тюбинцы противостояли клану кулябцев. Началось с того, что боевики с обеих сторон выставили на границе областей свои посты численностью по 10–15 человек.

На границе некоторое время это никак не отражалось, хотя было очевидно, что в столице республики происходит что-то не то. Затем внезапно, буквально за одну ночь, во всех городах, кишлаках и поселках появились группы вооруженных людей. Словно по команде!

Тогда боевики не раз предлагали пограничникам «немного повоевать» за них. Ну или просто «постоять» на их блокпостах. Обещали платить по 15 000—20 000 рублей в сутки. Это равнялось сумме месячного денежного довольствия начальника заставы.

Через месяц подобные посты были уже в каждом кишлаке, даже самом незначительном. Меня эти бандиты сильно раздражали. Чаще всего мне приходилось иметь дело с бандитами, занимавшими кишлаки Пашор и Шакардашт недалеко от моей заставы. Когда они тормозили мой «уазик», я спрашивал:

– Вы кто такие?

– Мы народ. Делаем революцию.

– А я охраняю границу. Идите на хрен!

Перед въездом в населенный пункт боевики клали «змейкой» бороны зубцами вверх. Чтобы их объехать, водителю приходилось сбрасывать скорость. Когда мне на заставу придали на усиление БМП из состава мотоманевренной группы, то я с удовольствием стал переезжать эти заграждения из борон. Кроме того, для своих подчиненных выработал тактику, как действовать на этих бандитских постах: остановить машину метров за сто, высадиться из нее, изготовиться к ведению огня в ближайшем укрытии, например в придорожной канаве, взять на прицел боевиков, распределив их по секторам ведения огня.

Достаточно быстро эти действия были доведены до автоматизма, бойцы без задержки, быстро покидали машину, изготавливались к бою. Затем я шел на переговоры со старшим поста. По моей «настойчивой просьбе» они отсоединили от автоматов магазины, отходили в сторону, и наша машина проезжала.

Поначалу такие действия производили впечатление – бандиты еще не были слишком наглыми. Несколько недель спустя они стали стрелять, как правило, вдогонку. То борт прострелят, то колесо. К счастью, долгое время обходилось без жертв, но застава оказалась словно в окружении. Чтобы добраться до отряда, предстояло проехать одиннадцать километров через пять бандитских кишлаков. Приходилось проявлять смекалку – ездить вдоль КСП. Это не всегда было удобно, но снижало риск нападения.

Первое время вооружение боевиков составляли охотничьи ружья, ножи, топоры. Но очень быстро у них появились стволы посерьезнее. Чаще всего они похищались у сотрудников местных силовых структур. Например, в городе Пяндже было ограблено местное РОВД. В один из дней весь личный состав управления смотрел сериал «Богатые тоже плачут», несказанно популярный в Таджикистане. Внезапно в здание ворвалась толпа вооруженных людей, которые загнали всех сотрудников, включая оперативного дежурного, в одну из комнат и заперли там. Затем вскрыли «оружейку», изъяли оттуда автоматы и пистолеты и стремглав покинули город. То же самое происходило по всей стране.

Именно тогда начались массовые нарушения границы. Большая часть нарушителей были контрабандистами. В Афганистан тащили запчасти к советской технике: тракторам, грузовикам и так далее. В той стране они являлись настоящим дефицитом. Мне и моим подчиненным не раз приходилось задерживать контрабандистов с подобным грузом. Бывало, идет местный житель с мешком. Задерживаем его, открываем мешок, а там два топливных насоса высокого давления для трактора «Белорус». В ходе допроса выясняется, что в Афганистане за один такой насос можно выменять более-менее приличный автомат и пару цинков патронов.