География одиночного выстрела

– Но ведь и у вас такая одежда… – возразил на это ангел.

– Я уже договорился. Мне хозяин принесет этой ночью.

– Может, он и мне принесет? – подумал вслух ангел, уже понявший, что одежда, которую он имел на себе, способна стать причиной многих неприятностей.

– Тебе он не принесет. Нету у него больше… Да и чем ты платить будешь? Я-то ему ружье дал, а у тебя ж ни шиша нету, даже из карманов ничего не выпирает.

Ангел провел рукой по карманам и действительно убедился в их пустотелой гладкости.

– А ты скажи хозяину, что отработаешь у него на свинарнике! – посоветовал парень в суконной рванине. – У него свинарник есть, я когда подходил к дому – слышал!

– Не-е-е, – протянул солдатик. – Что он, себе дурень, чтобы разрешать дезертиру в форме свой свинарник убирать?!

Старик, лежавший на угловой лежанке, захрапел, и все трое посмотрели в его сторону.

– Аче? – заторможенно проговорил парень в рванине. – Может, пристукнуть старика, тогда и переоденешься? Хотя коротковато все будет, но глянь, какое сукно.

– Зачем пристукнуть? – удивился ангел. – За что?

– Сам-то он не отдаст, и, вишь какой, на ночь не раздевается, во всей своей одеже спит, – объяснил парень. – А значит: если не пристукнуть, то и не переоденешься.

– Да ладно, – ангел махнул рукой. – Где-нибудь потом переоденусь.

– Дурень, – сказал, как отрезал, дезертир.

Открылся со скрипом вход в подпол, и хозяин, приспустившись на пол-лестницы, бросил дезертиру узелок.

Дезертир спешно развязал его – оказалось, что это и есть обещанные лохмотья. Тут же переоделся и разглядел себя.

Парень в рванине хохотнул, хотя сам был одет не лучше, а ангел улыбнулся: на дезертире теперь были синие штаны, обрезанные чуть ниже колен, и верхняя часть женского сарафана, конечно, без рукавов, и цвета неопределенного, от которого в глазах рябило.

Дезертир, не сказав ни слова, бросил хозяину в руки свою военную форму. Скрипнула лестница, и вход в подпол закрылся.

– Спать надо… – буркнул только что переодевшийся и, подойдя к лампочке, что-то с ней сделал, отчего она погасла.

В полнейшей темноте ангел стоял и слушал, как устраиваются на своих лежанках обитатели этого подпола. А когда стало тихо, он спросил:

– А где мне можно лечь?

– На стол ложись! – проговорил из темноты дезертир.

Ангел послушно забрался на стол, лег на бок, подогнув под себя ноги, чтобы не свисали, и попробовал заснуть. Но было ему и холодно, и неудобно, и поэтому лежал он на столе без всякого удовольствия и занимал себя мыслями, в которых понять пытался встреченную им жизнь. Лежал он так и тогда, когда воздух в темном подполе наполнился храпами, сопеньями и чьим-то бормотанием во сне. Бормотание было про любовь, про любовь несчастную и неразделенную, и сделалось от этого ангелу еще грустнее и неудобнее. И слушал он это бормотание с затаенной болью до тех пор, пока не прозвучало откуда-то сверху, и не из комнаты, что над подполом располагалась, а вообще с земли, некое механическое рычание, которое, однако же, вскоре затихло, но на смену ему пришли другие шумы и голоса, и наполнили они собою уже не всю землю, а ту комнату, что располагалась прямо над ними, и заскрипели виноватым скрипом доски пола, по которым расхаживал кто-то, а может, и расхаживали, потому что голосов было несколько, и среди них улавливался негромкий голос хозяина, однако говорили чаще другие, более грубые голоса. Потом разом все стихло, но тотчас открывшийся вход в подпол впустил вниз целый коридор света.

– Эй, там, выходи все! – крикнул кто-то сверху, и тут же в углу ойкнули громко, словно от снившегося кошмарного сна.

– Выходи! Неча отлеживаться! – повторил голос.

Ангел, будучи не спящим, слез со стола и, войдя в этот до рези в глазах яркий коридор, созданный такою маленькою лампочкой, поднялся по лесенке и остановился, увидев перед собою четырех вооруженных красноармейцев.

– Садись пока! – ткнул рукою на скамью у стола один из них. Ангел сел.

Тем временем поднялись из подпола и остальные. И их усадили у стола; вперед на шаг выступил красноармеец постарше, осмотрел странную компанию, задержав взгляд на обрезанной верхней половинке сарафана, одетой на дезертире. Ухмыльнулся.

– Ну, – сказал он, – кто откуда будет? А?

На сей вопрос ответа не последовало, и тогда красноармеец пальцем показал на парня в суконной рванине и, сощурив глаза, спросил:

– Ты! Откуда сбег?

– Из колхоза, – дрожащим голосом ответил парень.

– Какого колхоза?

– «Заветы Ильича».

– Ишь ты… – покачал головой красноармеец. – Из «Заветов Ильича» сбег! И не стыдно?!

– Стыдно… – сказал парень и опустил голову.

– Эт у тебя первый побег? – все допытывался красноармеец.

– Ага, – сказал парень.

– Ладно, – красноармеец вздохнул и перевел взгляд на дезертира. – А ты?

– Я не сбегал, я по делам шел… и здесь заночевать попросился… – заговорил тот.

– А кто ж тебе такую сарафанную сорочку сшил? Жена што ли? – заулыбался красноармеец.

– Да, жена… – кивнул дезертир.

– Ну че, правду говорит? – красноармеец повернулся к хозяину, голубоватому лицом из-за недосыпа.

– Не-е, – ответил хозяин. – Эт он со мной поменялся. Свою-то форму мне дал, а это я ему кинул…

– Ах ты сволочь! – чуть было не бросился дезертир на хозяина, но вовремя заметив, как один из красноармейцев выставил в его сторону винтовку со штыком, усидел-таки на месте.

– Та-ак, – красноармеец покачал головой. – Откуда сбег?

– Тридцать восьмой кавалерийский особый отряд по поимке беглых колхозников… – проговорил упавшим голосом дезертир.

– Ишь ты! – снова покачал головой красноармеец. – А мы из тридцать девятого механизированного особого отряда по такой же поимке… Первый раз бежишь?

– Второй… – сознался дезертир.

– Ясно, – красноармеец посмотрел на ангела. – А ты? – спросил он.

– Я… – начал было отвечать ангел, да запнулся, понимая, что правду говорить нет смысла, а неправду, в которую эти люди с радостью поверят, – не хотелось говорить.