Вещая книга

– Немного. Разве что появился новый герой. Наивный художник 75-ти лет. Бобков Михаил Никифорович. Интересный старик. Взялся за кисть, когда вышел на пенсию. Вместо дорогостоящего багета пользуется рамами от выброшенных на помойку черно-белых телевизоров.

Князев подходит к старому КВН и со всего маха выбивает ногой толстую линзу-экран. Снимает со стены картинку с красно-желтым пейзажем и вставляет вместо экрана.

– Вот так получаются цветные телевизоры, правда, картинка одна и та же.

Бортников (с жаром):

– Вот и давал бы такие репортажи – о поэтах-неврастениках, писателях-пропойцах, художниках с косоглазием. А ты куда лезешь? Ну, чего ты прицепился к Николаеву? Знаешь, с кем связался? Прокурор, между прочим, звонил. Матом ругался. Тебя вызывает…

Стружка с Будды

В кабинете прокурора Князев с удивлением рассматривает толстого добродушного дядьку, снимающего ножом стружку с заготовки для статуэтки Будды. Князев это определил по тому, что прямо перед прокурором, на письменном столе, стояла старинная фигурка Будды. На полках, в шкафу – повсюду самодельные солдатики, герои народных эпосов, звери и птицы. А Будда один, и Князев глаз не мог оторвать от его позолоченной фигуры. Он даже вздрогнул, услышав вкрадчивый голос хозяина кабинета:

– Сядем рядком – поговорим матком.

Князев с ухмылкой:

– А вы занятный. Почему мы раньше не познакомились? Эффектный репортаж получился бы о том, как прокурор снимает стружку с божества.

Прокурор (отложив нож, берет статуэтку):

– Да, божество. Тонкая работа. Между прочим, старинная вещь. Несколько веков. Контрабандный товар. Отобрали на границе. Пока суд да дело, вещица у меня постоит. Хочу деревянную копию сделать. Я ведь люблю резать. По дереву. Вон, видишь, сколько всего нарезал. Открыл в себе талант. А вам, молодой человек, удаются зарисовки о людях. Тоже талант, а вы не бережете его. Встали на кривую дорожку клеветы, выдаете в эфир непроверенные факты, тиражируете инсинуации, клевещете на порядочного человека. Отдаете себе отчет?

Не прекращая строгать полено, прокурор со значением взглянул на Князева.

Звонит телефон. Прокурор кладет нож, снимает трубку. Князев слышит реплики телефонного разговора.

Прокурор:

– Да, он у меня… Сказал… Посадить?.. Сейчас?.. Нет, не могу… Но будем работать. Кажется, неглупый парень… Всего хорошего, Николай Иванович.

Прокурор кладет трубку. Снова берет полено, начинать строгать:

– Ну, что будем делать, молодой человек?

– Может быть, репортаж о вас и ваших продел… я хотел сказать, поделках?

– Дерзишь, сынок? Не советую. Зато настоятельно рекомендую сходить к Николаю Ивановичу и покаяться. Иначе, уважаемый Сергей Анатольевич, пеняйте на себя. Мое дело предупредить. Понимаю, что на чужой роток не накинешь вещдок, но вы все-таки подумайте, хорошенько подумайте, как жить дальше. Зла я вам не желаю, а предупредить должен. Не играй с огнем, сынок. Мой тебе совет. И его…

Прокурор показал на Будду и взялся опять строгать деревянную заготовку…

Мастер иллюзий

Берег залива. Плотина ГЭС. Чайки. Палуба корабля. Собираются поэты и писатели. В честь приезда знаменитого поэта Евгения Карпатова местные литераторы устроили поэтические чтения на воде.

Карпатов, опершись о борт, задумчиво смотрит вдаль. В его болезненном облике угадывается, что он приехал сюда, на свою поэтическую родину, чтобы попрощаться. Возле Карпатова его дочь – Юлия. В широкополой шляпке. В одной руке она держит клетку с попугаем, в другой – альбом. Возле ног – пудель черной масти по кличке Малыш. Карпатов наклоняется к нему, чешет за ухом и говорит:

– Что, дружок, без меня ты здесь совсем обабился?

Собрались почти все провинциальные поэты. Поэтесса Габченко играет на гитаре и поет романс на стихи Карпатова. Появляется Князев. К нему подбегает Алла:

– Хорошо, что приехал. Пойдем скорее, я познакомлю вас.

– Позже. Я должен осмотреться.

Подходит мистическая писательница Лика Затеева. Она курит, заикается, манеры развязные. В руке у нее толстая рукопись под названием «Мастер иллюзий»:

– Читал?

Князев:

– Лика, честно, я пытался въехать в суть твоего талмуда – и вдоль, и поперек, и между строк, и перед сном, и в сортире с сигаретой, но так ничего и не понял.

Затеева, надув губки:

– А под подушку клал перед сексом?

Князев (с искренним удивлением):

– Нет! А надо было?

– Ну, вот! Я так и знала, что ты все испортишь! Я же тебе трижды говорила, что начинать читать «Мастера» можно только после удачного секса, и так, чтобы он перед этим все слышал. Только после этого все и откроется. Это ключ!

Князев (с улыбкой взглянув на Аллу, а потом на Затееву):

– Ну, вот сегодня и почитаем. Да, Алла?

Подбегает оператор Алексей Алексеев:

– Серега, дело на миллион!

Он тянет Князева за рукав на корму, в уединенное место.

– Слушай, – шепчет Алексей, – теперь у меня есть все, чтобы посадить Николаева лет на десять. Знакомые ребята притаранили такие документы, такие факты! Это победа! Николаеву не отвертеться. Вот, гляди…

Алексей достает из внутреннего кармана листы, эмоционально жестикулирует. Князев отрешенно глядит на воду. Корабль в этот момент плавно отчаливает. Синие дали, чайки над водой, белые облака. Оператор продолжает говорить о Николаеве. Князев вдруг перебивает его:

– За этого ублюдка Николаева прокурор, между прочим, вступился. Предупредил меня.

Подбегает Алла:

– Ребята, там все началось. Пойдемте, пойдемте скорее. Он уже читает…

Палуба, публика и поэт, который проникновенно читает стихи, глядя куда-то за горизонт, а когда заканчивает, то с невыразимо печальной улыбкой обводит взглядом лица своих поклонников, после чего говорит следующее:

– Друзья мои, я рад встрече с вами и моей рекой, с этими предгорьями Алтая, которые я, когда был моложе, прошел вдоль и поперек. Именно здесь я состоялся как поэт. Именно сюда уносятся мои мысли…

И снова (как бы ниоткуда) возникает мистическая писательница Затеева, она дергает Князева за рукав и говорит, томно прищуривая глаза: