Русская угроза (сборник)

– А ничего машинка… Добрая…

Не нравятся мне что-то подобные гаишные эпитеты, ох, не нравятся.

Лейтенант вернулся к столу, но на стул не сел.

– Вы получили талончик на въезде в город?

– Купили, – подтверждаю и одновременно уточняю я.

– Неважно… А вы в курсе, что находитесь в пограничной территории и имеете право передвигаться только по одной улице.

– Разумеется. Не первый раз, так сказать…

– И почему же вы свернули?

Действительно ведь свернули. Метров на двести выскочили за контрольную полосу.

– Я же объяснил. Таможня попросила привезти сертификат для канарейки. А как, не свернув, нам найти ветеринара? Поэтому мы открыто и обратились к вам. Никаких государственных секретов выведывать не собираемся. Нам нужна просто бумажка, что вот эта птичка здорова.

– Меня абсолютно не волнуют ваши шпионские планы. Есть факт – нарушение установленного порядка прохождения пограничных территорий. Административное правонарушение. Если выяснится, что не просто нарушение, возможно уголовное…

– Но таможня… Можете им позвонить…

– У таможни свои задачи, у нас свои… А канарейка у вас или гонорейка, мне без разницы.

Да он, блин, поэт…

– Короче, нарушение серьезное, но, учитывая обстоятельства, могу пойти навстречу.

По опыту знаю, что шаги навстречу никогда не бывают безвозмездными. Особенно когда у провинившегося новая иномарка. Значит, есть чем загладить вину.

– Оформим все без протокола. С меньшими потерями.

Потерями, видимо, для меня.

– На сколько меньшими?

– В два раза.

– А нельзя ли уточнить итоговую сумму?

Лейтенант как закаленный коррупцией боец щелкнул авторучкой, вывел сумму на клочке, оторванном от газеты «На страже порядка», и издалека показал нам. Сумма не показалась мне такой уж запредельной, и я полез уже было за бумажником, как вспомнил про своих финских корешей. Они внимательно наблюдали за происходящим и, судя по выражениям лиц, врубились в происходящее. И если я сейчас решу вопрос малой кровью, потом рискую потерять всю кровь. Они же, как дети, не умеют жить по-взрослому. Обидно. Надо было оставить их в машине.

– Мы предпочитаем разобраться по закону. И готовы заплатить штраф, – твердо чеканю я, словно верный муж, отвергающий домогательства случайно встреченной в бане продажной женщины.

Помните личико упомянутой Анки, когда у нее кончились патроны? У лейтенанта примерно такое же. Если не трагичнее.

– Екарный бабай! Вы чего?! Я ж по-человечески…

При словах «Екарный бабай» Микко вздрагивает. Не от испуга. Просто узнал знакомое имя и фамилию.

– Составляйте протокол. Оплата через кассу.

Пускай и в Европе знают, что мы, эстонские парни, живем по законам. Не то что эти русские, в смысле российские. Хотя денег жалко. Но ничего, деньги заработаем, зато сохраним честь и достоинство. А эти «екарные бабаи» так дикарями и останутся.

– Правда протокол хотите? – жалобно задает контрольный вопрос лейтенант, точно оконфузившийся любовник, предлагающий партнерше попробовать еще раз.

– Однозначно, – настаиваю я, подсчитывая в уме общую сумму. За финнов ведь тоже придется платить. Они гости – я угощаю. А лейтенант на блюда не поскупится, отмеряет по полной.

– Ну дело, конечно, ваше… Думал как лучше…

Он вернулся за стол и принялся шарить по ящикам. Нам, что любопытно, присесть не предложил, хотя свободные стулья на опорном пункте имеются. Финны, как законопослушные граждане, без приглашения не садились.

– Алекс, какие-то проблемы? – шепнул Микко.

– Отставить разговорчики! – не дал мне ответить страж правопорядка, в глазах которого, кажется, появились слезы. Или это был солнечный блик.

Потратив пару минут на поиски, он протянул руку к напарнику и попросил:

– Степаныч, дай-ка протокольчик…

И тут случилось то, что в сценарном искусстве называется драматургическим развитием сюжета, связанным с личностным кризисом персонажей, влияющим на дальнейшие события. Короче, непредсказуемый поворот, который никогда не случается в правильном кино, но запросто может приключиться в жизни.

Майор согнул правую руку в локте, левой нанес удар в сгиб и с интонацией мужа, заставшего суженую в объятиях лучшего друга, выдал реплику, абсолютно не совместимую с моральным обликом борца за общественный порядок. Скажи ее кто-нибудь другой, он бы уже сидел в клетке и глотал кровавые сопли.

Смысл сказанного был при этом незамысловат. «Во те, козел, а не протокол!» Все остальное я, как интеллигентный человек, опускаю.

Лейтенант на секунду-другую замер, словно грибник, заметивший мчащегося на него кабана, но быстро взял себя в руки.

– Ты чо, Степаныч? Ошалел в атаке? По рогам давно не получал?

– Ты, на… хоть раз в канцелярию за протоколами съездил, на… Бля, только у меня и тягаешь! А мне с моим радикулитом больше делать не хер, как тебе бумаги возить! Пидор!

Я не знаю, чем была вызвана подобная агрессия. Но наверняка дело не в бланке протокола. Просто нарыв зрел, зрел и лопнул. Антагонизм. Я прекрасно людей понимаю – сидят тут в скворечнике, устали друг от друга. А может, еще что-то. Не суть. Плохо, что нарыв лопнул совершенно не в то время.

Ответ младшего товарища не заставил себя ждать. По красоте метафор он не уступал речи майора, а по силе воздействия на окружающую среду был сопоставим с цунами средней руки. Вообще, русский мат настолько поэтичен и непредсказуем, что никакому иноземному диалекту и не снилось. Даже канарейка в клеточке тут же заткнулась и заслушалась.

Последующая фраза не оставляла шансов на мирный выход из конфликта.

– Ну ты, Степаныч, и гондон!!!

Во времена дворянства за такое вызывали на дуэль. Но, слава богу, сейчас цивилизация. Поэтому вместо перчатки в лицо лейтенанта летит тяжелая стеклянная пепельница. И, что интересно, попадает. С двух метров и слепой не промахнется…

После этого события приобретают необратимый характер. Точка невозврата пройдена. Первая кровь пролита.

Лейтенант, сжимая рукой разбитый нос, срывает форменный галстук и, прошептав то самое слово, которым интересовался Арви, по-ковбойски прыгает вперед и ударом головы в грудь майора опрокидывает последнего вместе со стулом.

И начинается бой без правил. Микс-файт. Смешались в кучу стулья, люди… «Чемпионом по версии МВД признан…» И откуда в людях столько душевной черствости?