Прямая видимость. Осужденная… курсант

– Почему «Эфка»?!

– Потому что, – уже жёстко ответил Старохватов, – если тебя, не дай бог, разорвёт, то осколков железа от тебя разлетится не меньше, чем от гранаты «Ф-1»! Ах да, раздавать позывные я очень люблю, получит каждая, тут уж без обид, ничего с этим не могу поделать, изъян характера. – И повернувшись к старшине, ротный уточнил, – кто её пропустил такую, лежала же в санбате вчера? Почему не сняли сие безобразие?

– Не могу знать! – пожала плечами Инна Геннадьевна, – там же половина персонала гражданские, им, видать, пофиг. А бойцы из охраны, думаю, решили, что – это наша проблема и не стали заморачиваться.

– Отставить предыдущую команду для вас, Вострикова! Сейчас же, первой зайдёшь в кабинет фельдшера и передашь приказ Ирине Егоровне: «Немедленно снять запчасти и принадлежности с лица! Продезинфицировать кожу пять раз». После вручить твои септумы Азаровой на хранение… под опись.

– Есть. – Грустно пропищала Лида.

– С осколками на лице разобрались, ответь на второй вопрос: почему ты голову-то побрила? Девушкам оно необязательно, вшей выводила?

– Нет, – всхлипнула Лида, – это дед… я с отцом после судимости разругалась, живу со стариками, а дедушка, как узнал, что я в училище с военным уклоном иду, так и посоветовал, очень даже настойчиво, чтобы я побрилась… помог мне даже. Говорил: «Не пожалеешь!»

– Ахаха, – искренне захохотал капитан, курсантки его поддержали, – отставить смех! Дед твой, видать, наш человек. Шутник?

– Ещё какой! Никак не привыкну к его уловкам…

– Встать в строй. Не переживай, отрастут быстро. Цвет-то какой был, рыжий? – определил ротный воспитатель по лицу.

– Так точно.

– Ладно, – выдохнул Богдан, – разойдись!

Девушки исполнили команду своеобразно: просто отвернулись от командира, потом столпились.

– Старшина! – Позвал командир Белкову, – научите личный состав.

– Есть!

– Ты! – Указал Богдан на Полину.

– Курсант Горегляд Полина Добровна!

– Ого! – поразился ротный, – это как у тебя отца зовут?

– Звали, – скорбно склонила она голову, – Добрый.

– Хорошо, будешь у нас «Бедой». Повторюсь: позывные раздавать подопечным очень люблю, так что без обид!

– Почему «Беда»? Меня Доброй всегда звали.

– Потому что фамилия начинается на «Горе», а горе не беда! Но ты – Беда. Всё, за мной. Стоп! Тебе, Эфка, напомню: после сержанта Слуцкой и старшины роты – сразу ко мне. Смотри, чтоб без осколков, лишь с «перфорацией» на лице от них.

Оставив Горегляд возле канцелярии над тумбочкой дневального, Старохватов зашёл в каптёрку к Азаровой. Кабинет старшины очень просторный, можно сказать – мини-склад всевозможных, нужных и не очень вещей, комната ротного тоже немаленькая, но она уступает каптерке по размерам в разы! Зато у Богдана вид из окна не в пример лучше: он расстилается с высоты далеко за забор, на вольные, казачьи степи, оттуда виднеется излучина Дона, противоположный берег, а через стёкла прапорщика можно смотреть лишь на глухой угол корпуса. В каптёрке, как и положено, всюду навалены вещи: форма, шапки, кепки, берцы, даже кирзовые сапоги советских лет, шевроны, лычки и т. д. Стоит характерный запах залежавшегося белья, в него ненавязчиво врывается аромат недавно заваренного чая из собранных в казахских краях трав.

– Жанна Ибрагимовна, – обратился командир роты к прапорщику и пригнул голову: от стального конька крыши через окно ему ударил в глаза «солнечный зайчик», – вы две кровати, что справа у входа, напротив «плазмы», закрепите за «вольными», одну из них мы сделаем младшим сержантом, думаю, Полину, точно не решил; вторую, Лиду, ефрейтором, её определим вам в помощницы.

– Ой, это пришлось бы к месту, к самому месту! – Улыбнулась Азарова: она не обижается на ротного за недавний, жёсткий с ней разговор перед строем, – очень каптёр нужен мне, очень.

– Договорились. Если что, я начинаю с курсантками знакомиться поодиночке, засижусь, наверное, сегодня, постарайтесь лишний раз не отвлекать. Если важное, тогда уж, конечно, смело обращайтесь.

– Хорошо, Богдан Николаевич. Чайку не хотите? Свежий, из трав особых, родственники прислали, для здоровья полезно очень, сейчас, когда на нервах мы все, он приходится к месту! Время есть, покуда они осмотр пройдут у Ирки.

– Нет, в другой раз – обязательно! Говорю же: начинаю знакомиться с курсантками, Горегляд ждёт под дверью.

– Ловлю на слове, про другой раз!

– Добро. – Улыбнулся ротный.

Старшина Белко?ва, отперев ворота на втором этаже электронным ключом (на ночь запиралась на классический замок), сопроводила девять курсанток по едко пахнущей хлоркой лестнице к медкабинету, что находится справа от главных дверей корпуса за учебными классами.

Мест на стульях и скамейках, расположенных вдоль стен, хватало на всех, но девочки столпились возле пустующего поста внутренней (корпусной) охраны. Сурового стражника на боевом дежурстве, который предусматривался изначально по плану, не оказалось: его убрали по настоянию Старохватова. Ротный воспитатель посчитал – это излишние меры, без того у девочек возникнет постоянное ощущение «узниц»: и ворота запираются на обоих этажах, и решётки стальные за окнами. По той же причине Богдан решил не запирать на ночь двери, что разделяли спально-строевое помещение и коридор, резонно заметив, – «Как вы им ночью в туалет ходить прикажете? Дежурного офицера постоянно тревожить и весь личный состав заодно? Пустое оно, девочки всё-таки, не пожизненно заключённые террористы!»

– Так! – Безумно громко закричала Инна Геннадьевна, – почему встали гурьбой, примоститься негде? Ну-ка, расселись по свободным местам. И замолчите, устроили пчелиный рой, как вас только перевоспитывали на зонах?!

Курсантки повиновались, притихли. Из-за наступившей тишины, прерываемой иногда звуками из медкабинета, похожими на бросаемые в биксы использованные инструменты, да редкими, тяжёлыми вздохами старшины, девочки почувствовали себя в чужой тарелке, заволновались. Кто-то забоялся врачей, с опаской думая, – «Вдруг болезненные уколы поставят?», кто тревожится, что «забракуют» и отправят обратно в зону, хотя логически и понимают – это маловероятно! Мандраж присутствовал в каждой, юной, в прошлом преступной душе.

Ожидание затянулось: фельдшер шумит у себя внутри, говорит с кем-то или сама с собой, но курсанток не вызывает, хотя старшина и докладывала ей: «Мы прибыли для осмотра! Вы же сами торопили нас!» – «Подождите немного, – отозвалась Слуцкая, – провожу дезинфекцию!»

В томительном предвкушении принятия на грудь чарочки водки под щи, Белкова ходит взад-вперёд, от правого крыла, где находится «читальня» и «красный уголок», к левому, к учебным классам, медкабинету и курсанткам. Шальная мысль врезалась в голову старшины, – «Может, оставить их одних на пятнадцать минуточек? Ворота закрою на стальной ключ, на окнах решётки, Ирка рядом, никуда не денутся?! Нет, не стоит ротного подводить, Старохватов без того закрывает глаза на мою слабость, не доносит, прикрывает перед начальством… потерплю, не алкашка, в самом-то деле!» – настроение её от этого испортилось, Инна занервничала и, понимая, что держаться сил почти нет, решила спустить пар на подопечных. Повод нашёлся, пустяковый: Елагина жестами разъяснялась с Абакумовой, они ведь тесно общались с лагеря, да и другие девушки, «соратницы», тоже посылали подруга подружке условные знаки, корчили гримасы.

Командирша принялась необоснованно и громко кричать на курсанток. Невольницы, особенно бойкие (таковых две), из последних сил удерживались, чтобы не нагрубить старшине в ответ, сложнее всех давалось молчание Елагиной: горячую кровь и чувство собственного достоинства, сдерживать Дарье становится сложнее.

Наконец, на крик Белковой вышла фельдшер, она сделала замечание горлопанке:

– Инна Геннадьевна, вы чего так шумите? У меня стеклянные полки на шкафах дрожат, вы чего? Здесь не библиотека, тем не менее тишина в почёте.

Вытерев платочком слюни с «острого» подбородка, Инна извинилась за своё поведение, она не затаила злобы за сделанное фельдшером порицание: мысли старшины занимало предвкушение опохмела, видать, нескорого!

– Можете проходить по одной, – ласково пригласила Ирина курсанток на приём, – кто первой желает?

Старшина, прокашлявшись, поспешила внести ясность:

– Берите Эфку, – Инна указала на Лиду, та поднялась, – ротный приказал снять с неё это безобразие и обработать кожу несколько раз… прочие процедуры не нужны: она лежала в нашем санбате, из «вольных».

– Прошу! – Деликатно улыбнулась фельдшер Востриковой.

Курсант прошла в просторный (как и всё в училище) кабинет с более высокими, чем на втором этаже и коридоре потолками. Обстановка походит на аналогичные места: ширма, две кушетки, стеклянные шкафы с различными препаратами и пузырьками, умывальник, полки с биксами, прочие медицинские приспособления вроде штатива для капельницы и т. п. Имеется отдельный угол справа у окна для питания и досуга хозяйки; на столе микроволновка, термопот, рядом бутыль с родниковой водой и стаканчики, урна; на стене различные грамоты, диплом, портрет президента, календарь и патриотичные часы с триколором. В комнате витает характерный запах больницы: аромат смешался со спиртом, мазями и внушительной дозой хлорки. Нашлись и отличия данного медкабинета от санпункта зоны – тут тепло! и оборудование с инструментами более современные.

– Раздевайтесь, до пояса. – Вполне любезно попросила Ирина.

– Я уже проходила осмотр, вчера! – Протараторила Лида, – мне только «аксессуары» снять, я и сама могу, но капитан приказал…

– Ничего! Порядка ради, бегло вас осмотрю.

Фельдшер (хотя Слуцкую почему-то все звали медсестрой, чем дико её раздражали) подошла к курсанту и начала проводить необходимые мероприятия. Напомним, Ирина – это женщина, не сказать – красивая, скорее обычная, среднего роста, русые волосы, если их расправить, тянулись до окончания спины; худая, голос у неё приятный, рука «лёгкая»; она замужем, воспитывает сына. В первый служебный день (до приезда воспитанниц) появилась в училище с искусно замазанным синяком: супруг порой делал с женой низкий для мужика поступок – избивал. Нет, он не пьёт, просто дурак, ревнующий буквально к каждому прохожему, на которого Слуцкая хотя бы мельком, без интереса, поднимала глаза. Старохватов предлагал ей помощь – отказала, жалко ведь давно нелюбимого мужа, понимала – это глупо, дальше пойдёт хуже, а побороть мерзкого чувства сострадания к ревнивцу, не могла.

Невзирая на то, что Ира тоже носит погоны, она оказалась очень милой и доброй женщиной, противоположностью старшине Белко?вой. Лида это сразу почувствовала (как позднее и другие девочки): Слуцкая словно источает тепло, манит к себе. Однако подобного нельзя сказать о её руках, хоть нежных и лёгких, но дико холодных! Едва сержант коснулась горячей, бледноватой кожи Лидии, как та вздрогнула, подумав, – «Патологоанатомом работала, что ли?» – вслух, естественно, подобного не выразила, искренне побоялась обидеть добродушную Ирину.