И опять Пожарский 2

И опять Пожарский 2
Андрей Готлибович Шопперт

И опять Пожарский #2
Приключения ГГ продолжаются. Нужно пробовать силы. Время торопит.

Андрей Шопперт

И опять Пожарский 2

Глава 1

Событие первое

Пётр Дмитриевич Пожарский лежал на топчане и получал удовольствие от массажа. Делала его Айсу – одна из выкупленных у казаков турчанок. Когда девушки освоили более-менее русский язык, то смогли и имена свои перевести. Айсу – лунный свет. Берку – душистая. Марты – чайка. Весной, попав в терем к Пожарскому, девушки из всех умений обладали только одним – наряжаться. Ну, нет. Свои восточные танцы эти гейши танцевали от души и делали это не плохо. А ещё Марты умела делать помаду. Агафья, ключница Петра Дмитриевича и единственная служанка, пока её князь Пожарский с собой в Москву не забрал, научила девушек стряпать и варить пельмени, делать котлеты и варить борщ. Вот с таким багажом Пётр их и принял второго октября, когда вернулся из своего вояжа на Урал камень. Хорошо хоть уезжая, Агафья наказала Коровину, вершиловскому старосте, приставить к девчонкам бабку, чтобы она их готовить учила, и говорить по-русски. Бабка Матрена, попав в терем, порядок завела строгий, уборки еженедельные, помывка в бане и шитьё русской одежды (девкам на приданое). Разговаривали турчанки уже сносно. Из первого же разговора Пётр узнал, что он им теперь муж и хозяин. Вот не было печали.

Княжич научил их делать массаж. Лучше всего он получался у Айсу, руки у неё были покрепче. Сейчас Пётр Дмитриевич, после парилки и бассейна, лежал в массажном салоне банного комплекса и вспоминал последние три с небольшим месяца. Завтра Рождество. Уже 1620 год начался.

Все три месяца был аврал. Начался он с того, что с иностранцами просчитались. Уезжая, княжич поручил Вацлаву Крчмару построить четыре терема для ожидаемых знаменитостей. Пётр ждал четверых: Питера Рубенса, Иоганна Кеплера, Галилео Галилея и Симона Майра. На самом деле прибыло гораздо больше. Не приехал пока Галилей, ничего подождём. Зато были те, кого и не звали, но поговорив с господами, Пожарский обрадовался. Экие зубры привалили, как их в письме царь батюшка обозвал. Прибыл Симон Стивен, Пётр сразу озадачил товарища постройкой ветряных мельниц и проектированием водяных. Меха на десятках печей в ножную сжимать, так себе удовольствие. Ещё приехал известный доктор, ученик самого Амбруаза Паре. Доктором с точки зрения современной медицины он был никаким. Но ежедневные вечерние беседы с Петром и дневные занятия с вершиловскими травницами через означенные три месяца сделали из врача – вредителя, с его кровопусканиями, лучшего в современном мире доктора. Вернее не так. Вот лето пройдёт, освоит ван Бодль практическую фитотерапию, научится правильно заготавливать лекарственные растения, да ещё продолжит выпытывать у Петра полузабытые случайные знания по современной медицине, и тогда осенью он точно будет настолько выше своих сокурсников по университету в Падуе, который здесь считается лучшим, что они просто перестанут друг друга понимать.

Второй доктор, или ученик доктора, рижский немец Генрих Тамм, как ниточка за иголочкой ходил за ван Бодлем и учился тому же. Но голландец был ведь ещё и хирург, и стоматолог и акушер. Ничего, пусть учится, два доктора это гораздо больше, чем один.

С Рубенсом приехали два ученика. Ну, это, наверное, их так сам Рубенс по привычке называет. Генерал Афанасьев знал этих художников по картинам в Эрмитаже. Якоб Йорданс и Франс Снейдерс уступали Рубенсу в известности, но не в мастерстве.

Иоганн Кеплер тоже притащил с собой через всю Европу ученика и помощника Якова Барча. Афанасий Иванович про этого Барча помнил только одно, он должен будет жениться на старшей дочери Кеплера. Ну, поживём, увидим, на что этот господин способен.

Получалось, что теремов нужно девять, а имелось четыре. В них поселили Антуана ван Бодля, Иоганна Кеплера, Симона Майра и Симона Стивена. Рубенса, приехавшего на один день раньше Петра, староста Коровин поселил временно в терем Пожарского. Остальные пока разместились в обычных домах. Их тоже построили два десятка по приказу Петра перед отъездом.

Теперь срочно строилось шесть теремов. Один Пётр решил отдать пану Янеку Заброжскому. С построенными уже теремами для Лукаша Донича, Онисима Зотова, Вацлава Крчмара, Петера Шваба, Василия Полуярова и Трофима Шарутина получался целый коттеджный посёлок из шестнадцати теремов. Они стояли в небольшом отдалении от самого Вершилова, чуть западнее на опушке леса. Деревья при строительстве по максимуму сохранили и теперь терема в окружении заснеженных сосен смотрелись очень живописно. Две недели убили на авральную стройку шести теремов. Надо отдать иностранным специалистом должное, поворчав немного, особенно Рубенс, они с энтузиазмом включились в строительство собственного жилья и изрядно мешали профессионалам. Зато заняты были.

С домами было ещё хуже. Даже сосчитать необходимое количество и то с первого раза не получалось, всё время кого ни будь забывали. Приехало сорок стрельцов. Пётр их не ждал и не просил, но обрадовался. Он даже сделал больше. Как только в Вершилово приехал воевода Фёдор Фёдорович Пронин, он уговорил оставить на постоянно в Вершилово и те два десятка, что обучались у ляха в отсутствии княжича. Новоиспечённый князь добро помнил и на такую ерунду махнул рукой:

– Забирай, конечно, только я на выучку через месяцок ещё два десятка пришлю. По рукам?

Теперь в Вершилово была размещена настоящая стрелецкая сотня, и даже сотник уже был, причём вполне обстрелянный – Иван Малинин.

Итого, только на стрельцов понадобилось шестьдесят домов. Плюс десять домов на немецких наёмников, что притащил с собой Рубенс. У Петра были планы на небольшую войнушку в 1621 году и иностранцы ему там нужны были обязательно. Он заключил с наёмниками пятилетний контракт и чтобы товарищей покрепче привязать, построил им дома и начал искать среди нижегородских «немцев» у кого там дочки на выданье. Получалось уже семьдесят домов.

Рубенс привёз с собой семь учеников помоложе, им тоже дома строились и подыскивались красивые дочки местных крестьян, начнут как прислуга, а там, глядишь, дело молодое и детки пойдут. Кроме учеников было три подмастерья по приготовлению красок. Ещё три дома. Уже восемьдесят. У самого Рубенса было двое слуг. Ещё два дома, и слуга Кеплера Лухан Вайс. Ещё дом. Для трёх натурщиц, что голландский живописец привёз с собой, построили один дом, общежитие. Итого восемьдесят четыре. Один дом нужен купленному Пожарским ногайскому лучнику Бебезяку. Ему ещё и жену нужно будет найти. Вогульскую девчонку пока поселили с монашками, научить её языку и гигиене, да и с домашними животными обращаться. Девочка, в общем, была не глупая и к концу похода уже лопотала по-русски сносно. Правда вот, уже была на четвёртом месяце непонятно от кого. Ну, дело житейское. Вторую купленную вогулку венгр Бартос Каропа забрал с собой в Нижний, язык учить. Деньги ему княжич обещанные выплатил, но сказал, что если он за зиму не освоит язык предков, то в следующую поездку Пётр его не возьмёт. Дела в коммерции у венгра были совсем швах, и он просился на тех же условиях поучаствовать в походе на Урал камень и в следующий год.

Оставался ещё резчик по дереву Сидор Щегол из Казани. Восемьдесят шестой дом. Стоп, ещё ведь литейщики. Иван Самсонов, да два женатых сына – это три дома. И его бригада из пяти семейных мужиков, ещё пять домов. В итоге получается – девяноста четыре дома. По одному дому получали стрельцы, что сопровождали Шульгина в Тобольск. Иван Зайков, да Тимоха Вторых согласились переквалифицироваться из конвоиров бывшего воеводы Шульгина в охранников, управляющего городом Миасс Никиту Михайловича Шульгу. Ну и самому новому управляющему где-то жить до весны надо. Получалось девяносто семь домов. Пётр Дмитриевич округлил, и строители взялись за восемьдесят домов. Двадцать-то успели построить за лето. Вот до самого Рождества этот аврал и расхлёбывали. Днём и ночью топоры стучали. И ведь успели. Три дня назад последнее новоселье справили. Все устали и переехавшие, по углам скитаться и строители, опять нагнанные со всей губернии, и жители с вечным стуком топоров и руганью строителей на смеси всех европейских языков с Великим.

Событие второе

Антуан ван Бодль целый месяц путешествовал по Московии, прежде чем добрался, наконец, до Вершилова. Он проезжал грязные деревянные городки с кривыми улочками, он пробыл несколько дней в самой Москве с её такими же деревянными домишками ушедшими по крышу в землю и с теми же самыми кривыми улочками. Его обманули. Нет никакого Вершилова, думал голландский доктор. Нет этих самых «ворот рая». Есть ещё более отсталая страна, чем большая часть Европы. Есть дикая варварская Московия. Зачем он приехал сюда? Ну, попадись ему сейчас этот дерзкий мальчишка маркиз Пожарский. Он ему уши накрутит.

Изменения начались сразу после очередного городка с кривыми улочками – Нижнего Новгорода. Вдруг из обычной дороги с ямами и колеёй, из которой колесу просто не выбраться, они выехали на замечательную дорогу.

Дорога была широкой. Она была ровной, ни колеи, ни ям, ни ухабов. Она была засыпана мелким зеленоватым гравием и утрамбована. Они с Симоном Стивеном вышли из кареты, что им предоставили в Москве и прошлись по ней пешком несколько шагов. Да, ничего подобного в Европе не было. Там были, конечно, кое-где остатки римских дорог, но если честно, ехать в карете по брусчатке удовольствие, то ещё. Здесь же карета просто скользила по идеально ровной поверхности. Ямщик, видно из местных, видя удивление иноземцев, осклабился и что-то сказал по-русски, а потом пригласил господ назад в карету жестом и, взмахнув кнутом, погнал лошадей, рысью, запев весёлую, судя по тону, песню.

Через час они въехали в Вершилово. На входе не было обычных рогаток. Зато были два огромных оскаленных медведя, вставших в полный рост. Медведи были выполнены столь мастерски, что их впотьмах можно принять и за живых. Дальше вдоль широкой улицы, засыпанной тем же зеленоватым щебнем шли ровные ряды одинаковых домов под красивыми черепичными крышами. Это были ещё не городские дома того же Антверпена, но уже ближе к цивилизации. А может дальше. На улице не было лошадиного навоза, не было отбросов жизнедеятельности человека, не бегали куры и собаки, не воняло помоями и фекалиями. К ним не бросились за милостыней убогие и мальчишки. На них вообще не обратили внимания. Едут себе и пусть едут.

Так они добрались до большой квадратной площади. И опять, это не было площадью Гроте Марк Антверпена, но это тоже было красиво. Прямо впереди был храм, нет, конечно, ему было далеко до Собора Девы Марии его родного Антверпена, но … Храм был красив своей азиатской красотой. Стоящим по бокам площади двухэтажным домам было тоже далеко до Городской ратуши, но … Эти два кирпичных дома близнеца из цветного кирпича под черепичными крышами были зданиями, за которые цеплялся взгляд.

Они окликнули мальчишку, что с деловым видом проходил мимо них, и попытались спросить про маркиза Пожарского, важный недоросль вопроса понятно не понял, но указал рукой дальше по дороге. Они проехали ещё по одной улице с ровными домами и выехали на вторую площадь. И вот тут уже стало понятно, что здесь трудится мастер не хуже тех, что построили лучшие здания Антверпена. Дорога упиралась в огромный собор. Он был ещё не достроен. Только начали закрывать крышу, ещё не было русских луковок куполов, но здание впечатляло. Оно было из кирпича. И его не собирались штукатурить.

Кирпичи были сложены в странный узор, который и не просматривался с первого взгляда, да и со второго тоже. Просто чувствовалось, что порядок есть, только ты его не дорос ещё узреть. В нескольких местах прямо по наружной стене шла чудесная по красоте мозаика. На одной Иоанн Креститель крестил Иисуса. На другой была Богоматерь с младенцем Иисусом на руках. Над рядом верхних окон была ростовая мозаика Иисуса с летающими вокруг белыми голубями. Это был сильный ход, сделать мозаику не внутри, а снаружи собора. Отсталая варварская Европа ещё до такого приёма не доросла. Стоящий рядом с открытым ртом Симон, вытер рукавом набежавшие слёзы и тихо проговорил:

– Только ради этого стоило ехать.

По бокам площади опять строились два одинаковых здания. Их только начали, вывели несколько рядов кирпича. Здания были огромны, не меньше их Городской ратуши. С противоположной от храма стороны площади тоже начали строить большое кирпичное здание, но тоже успели выложить лишь первые ряды кирпича.

К ним подошёл человек и спросил что-то по-русски. Они не поняли и в ответ спросили по-немецки про маркиза Пожарского. Тогда человек перешёл на немецкий.

– Меня зовут Вацлав Крчмар, я управляющий Петра Дмитриевича по строительству. Что вам угодно, господа? – управляющий галантно поклонился.

Они представились и объяснили, зачем приехали в Вершилово.

– К сожалению, княжич ещё не вернулся с экспедиции на Урал камень. Давайте я отведу вас к местному старосте, а он покажет вам приготовленные для вас терема и подберёт прислугу. Хотя, придётся пока побыть при вас переводчиком, – ещё раз поклонился управляющий.

Староста быстро организовал их доставку в стоящую чуть поодаль часть Вершилова и поинтересовался через Вацлава, про семьи и прислугу. Пришлось объяснять, что они приехали одни, а жён вызовут письмами позже.

– А эти молодые люди тоже преподавать в школу приехали, – староста указал на Тамма и сбежавшую из дома девицу Тубе.

– Нет. Он хочет учиться медицине здесь в Вершилово, – пояснил за растерявшихся молодожёнов (из обвенчали в Москве в немецкой слободе) ван Бодль.

– Может, их тогда пока в обычный дом поселить, а как Пётр Дмитриевич вернётся, так он решит, куда этого ученика девать, – предложил Крчмар.

Их поселили с сыном в огромные дома в два этажа с десятком комнат и несколькими печами. Пришла девушка и звероватого вида мужик. Девушка подала ван Бодлю и его сыну хлеб с маслом и кувшин молока, и стала возиться у печи, что-то готовя. А её спутник принялся затапливать печи. Печи были совершенно незнакомой конструкции, и управляющему пришлось показывать, как ими пользоваться. Потом он подозрительно оглядел отца и сына и махнул рукой.

– Пока Олеська и Тит с вами поживут, а то вы или замёрзнете или угорите.

Вот именно в этот момент Антуан и понял, что он попал к «воротам рая». Он один из лучших медиков Европы был беспросветно неграмотен в обращении со сложными отопительными приборами. Он был варвар.

Как, оказывается, замечательно быть варваром.

Событие третье

Генрих Тамм был безмерно счастлив. Во-первых, он был с Изольдой. Они любили друг друга и уже только поэтому были счастливы, ведь они были вместе. Когда же Изольда подружилась с турчанками маркиза Пожарского и те научили её сначала готовить десятки вкуснейших блюд, про которые и не слыхивали в Риге, а потом и индийской науке «Камасутре», то жизнь Генриха превратилась в недосягаемую мечту любого европейца. Немного напрягало Генриха, что Изольда всё чаше вместе с турчанками пропадает в православном храме. У них там и хоровое пение, и кружок «кройки и шитья» и курсы «санитарок». Зачем ей учиться на «санитарку» если он сам доктор?

Какой он доктор, да и не только он, но и его гораздо более старший товарищ, герр ван Бодль, Генрих понял во время первого разговора с маркизом Пожарским. Случился он через неделю после возвращения Петра Дмитриевича с Урала.

– Господа, народу с вами приехало много и народ этот может оказаться больным. Ну, это полбеды. Беда если они и нас перезаражают. Я говорю не про чуму и оспу, а про венерические заболевания. Вам надлежит обследовать всех приехавших на предмет, не болеют ли они сифилисом или гонореей. Обе эти болезни передаются половым путём и обе вызваны теми самыми мелкими зверями, что увидел в «микроскоп» герр Майр. К сожалению лекарств пока не существует. Поэтому придётся отправить больных домой, если они обнаружатся. Гонорея – это не самопроизвольное истечение семени, а просто выделяется гной при попытке организма бороться с этими самыми зверями.

Они тогда обследовали всех прибывших с Рубенсом и наёмников и натурщиц и учеников и слуг. К счастью этих болезней ни у кого не оказалось.

Второй разговор касался мозга.

– Мозг, – начал Пожарский совсем не тот орган, как его представляют в отсталой Европе. Он не выделяет ядовитой жидкости, чтобы отравлять кости.