Дюжина межгалактических мерзавцев

– Он нам нужен, – мой благодетель усилил давление.

– Я его в порошок сотру…

– Если с ним что-нибудь случится, будете отвечать лично, перед министерством обороны. Вы меня поняли?

Следователь на некоторое время впал в ступор, потом неохотно кивнул. Вернуть в голову в исходное положение оказалось не так-то просто, но он справился. Правда, не с первой попытки…

Меня сопроводили в камеру, где я растянулся на шконке, положил тяжелые ладони под голову и задумался о превратностях судьбы. Еще час назад ее дальнейший ход был вполне очевиден – тюрьма, железная кирка и компания самых отвратительных отбросов общества. Сейчас же я в одночасье обрел подобие свободы, сделался разведчиком, работаю на правительство и должен отправиться к самому краю галактики. Правильно говорят заключенные: «Бог не фраер, он все видит». Новая инопланетная раса появилась как нельзя кстати. Вопрос только в том, откуда она взялась. Я тоже смотрел время от времени стереовидение, и был в курсе некоторых научных изысканий. Млечный путь был обернут оболочкой разреженной плазмы, как сухой паек астронавта вакуумной упаковкой. Если мы, просвещенные сапиенсы, до сих пор не смогли выбраться за границы галактики, то как к нам прорвались эти самые пришельцы? Значит, у них были особые технологии, недоступные пока людям? Тогда понятно, почему правительство так заинтересовано в том, чтобы установить с ними контакт? Нас посылают в качестве подопытных крыс. Неясно, как отнесутся к обитателям Млечного пути пришельцы. Может, у них исключительно враждебные намерения…

С щелчком включился голографический проектор. Два раза в сутки арестантов развлекали криминальной хроникой. Очередное изощренное издевательство властей. Мы вынуждены были наблюдать, как федералы осуществляют захваты кораблей контрабандистов, накрывают притоны и воровские малины, предотвращают налеты на банки и супермаркеты, избивают нашего брата дубинками и тыкают парализаторами под ребра. Голографическую программу я всегда смотрел с нескрываемым отвращением. Но присутствовал и определенный интерес. Я внимательно наблюдал за действиями полиции, используя криминальную хронику в познавательных целях. Вот несколько сотрудников правоохранительных органов выслеживают банду фальшивомонетчиков, идут по следу, расспрашивая продавцов, могут ли они описать человека, сунувшего им фальшивую купюру. Вот круг поиска сужается. И вот уже они поднимаются по лестнице – один остается у подъезда, двое дежурят возле окон. Следует стремительный захват, щелкают парализаторы, кричат, выгибаясь дугой, фальшивомонетчики. Делаем выводы…

Самым забавным эпизодом оказался арест борделя. Федералы волокли под руки полуголых девиц. У одной из одежды были только колготки. Другая и вовсе – натянула на голое тело портупею. Так их и препроводили до катера. С тех пор я ежедневно ожидал, что в криминальной хронике продемонстрируют что-нибудь эдакое, но как назло ни одного публичного дома больше не показали. Зато несколько дней подряд транслировать мой арест. Я выглядел крайне подавленным и даже не пытался сопротивляться. А Гнусная Морда плевал в федералов ядовитой слюной и угрожал им расправой. Сюжет повлиял на меня негативно, и я снова стал подумывать о том, чтобы удавиться на шнурках. Даже приладил их к решетке на иллюминаторе. Тут же появилась охрана, и шнурки отобрали.

Я всегда говорил: жизнь идет слишком стремительно, не успеешь оглянуться – тебя уже обули.

На следующий день криминальную хронику прервал следователь в полосатом галстуке. Он заявился в мою камеру в сопровождении охранника с парализатором. С недавних пор он боялся оставаться со мной наедине. Щека увеличилась в размерах вдвое, поэтому говорил следователь весьма невнятно. По большей части мычал, угрожающе выпятив челюсть. Выслушав его со всем вниманием, на какое только был способен, я сказал:

– Что? Ничего не понимаю. Говорите яснее!

Следователь пообещал, что жизнь моя будет короткой и страшной, после чего удалился. Охранник напоследок погрозил мне парализатором. А я посоветовал ему и дальше использовать эту штуку не по назначению. У него, дескать, лицо настоящего извращенца, так что сразу понятно, что он с ней делает…

Странное дело, где бы я ни оказался, я везде начинаю вызывать всеобщее неприятие, и даже ненависть. Хотя не предпринимаю для этого решительно никаких шагов. Отчего-то окружающие меня не любят. Иначе с чего бы они прозвали меня Гнусом или того хуже – Лео Полмозга.

Я знавал парня, у которого действительно было полмозга – вторую половину он утратил в пьяной драке на Баранбау. Интеллектом парень не блистал, к тому же не помнил события предыдущего дня. Основную часть времени он проводил за карточной игрой, потому что до трагического случая был лучшим шулером в Южном секторе Галактики. Те, с кем он играл, настоящие подонки, пользовались его физическим состоянием. Садясь за игорный стол, каждый из них говорил:

– Только чур, если проиграю, долги отдавать завтра.

И лишившийся половины мозга катала охотно соглашался. А на следующий день все повторялось по новой. В конце концов, он так проигрался, что забросил карты и устроился уборщиком в пивнушку Тедди Жабы. Жалкое зрелище. Бывший шулер вместе с толпой роботов-уборщиков снует по заведению, стараясь навести чистоту. Жаба держал его только из жалости. Хотя, по правде говоря, живой уборщик обходился ему намного дешевле механических. Роботы жрали дорогущий керосин, а парень с половиной мозга функционировал на чистом виски пополам с «Жигулевским». Надо ли говорить, что долго он не протянул. Сначала угодил в больницу с белой горячкой. А оттуда его направили в федеральный госпиталь, чтобы испытывать на нем новые лекарственные препараты. Что стало с беднягой дальше, история умалчивает.

Я решил посоветоваться насчет этого дельца с другими пересыльными. Тюремный телеграф работает исправно. Что в колонии, что на станции-распределителе. Достаточно знать специальный код, каким пользуются заключенные, и можно перестукиваться с другими осужденными. Кто владеет информацией, тот владеет ситуацией – так гласит основное правило выживания в уголовной среде.

Я уселся поближе к унитазу, вооружился ложкой и несколько раз ударил по трубе, призывая пересыльных к разговору. Вскоре пришел ответ. За ним другой. И дело пошло.

Чем-то тюремный телеграф схож с обыкновенным сетевым чатом. Только в чате собеседникам требуются глаза, а здесь задействованы уши. Да и темы разговоров в чате редко бывают столь злободневны. Мы по обыкновению обсуждаем только вопросы жизни и смерти.

Вскоре я уже знал, что на пересыльной станции помимо меня находится еще два потенциальных разведчика. Оба они получили аналогичное предложение от властей. Один – уголовник по кличке Красавчик. Рецидивист со стажем, любитель пожилых богатых дев. После того, как он обчистил очередную старушку, парня замели в шестой раз. Репутация в уголовных кругах у Красавчика была самая что ни на есть основательная. На его счету числилось несколько побегов. Все связаны с профессиональной ориентацией: его жертвами стали личный секретарь начальника колонии, повар-гомосексуалист и пилотесса грузового корабля, на котором доставляли продукты. Бывают такие типы в уголовной среде – на них женщины и им подобные слетаются, как мотыльки на пламя. Признаться, меня всегда это удивляло. Сам я столь восхитительным даром, увы, не владею. Среди моих талантов значится только убойный удар с правой и умение ловко грабить торговые суда. Вот и с контрабандой дело поначалу заладилось, но потом, во время судебных разбирательств, я пришел к выводу, что это не моя стезя. Будь моя воля, я бы немедленно снова стал капитаном Лео Глуцем и отправился брать на абордаж крупнотоннажные транспортники.

Второй будущий разведчик носил погоняло Отец. Был он существом глубоко религиозным, исполненным уверенности в собственной миссии. По расовой принадлежности Отец – бородавочник. Эта раса с самого первого контакта вызывала всеобщее отторжение. Выглядели бородавочники поистине отвратительно. Внешне представители этой расы напоминали мешок с отбросами, покрытый с головы до ног мутноватой слизью. Под носом слизь приобретала зеленоватый оттенок, беспрестанно стекая на верхнюю губу, а с губы падая вниз. Гусиные лапищи оставляли следы, поэтому в цивилизованных местах бородавочникам запрещено появляться без специальных бахил, не пропускающих влагу. Вонь от представителей этой расы исходит невообразимая. Поначалу Высокий совет голосовал за то, чтобы признать бородавочников полуразумными, но их достижения в высшей математике и квантовой механике были столь впечатляющи, что лишь у одного члена совета хватило мужества признать их интеллектуально несостоятельными.

Новость, что Отец полетит с нами на одном корабле, стала для меня полной неожиданностью и пошатнула мою уверенность, что я поступил правильно, приняв предложение генерал-майора. Ко всему прочему, этот бородавочник был не простым представителем своей уродливой расы, а священнослужителем. Он имел обыкновение наставлять всех на путь истинный, считая себя подлинным миссионером бородавчанской церкви. Если же кто-либо не желал обращаться в его веру, Отец приходил в жуткую ярость, плевался слизью и пытался поколотить несчастного. Вы когда-нибудь пробовали устроить кулачный поединок с бородавочником? Врагу не пожелаешь. Помимо того, что вы будете с ног до головы покрыты склизким секретом, он непременно плюнет вам в глаз едкой слюной, а плюются бородавочники исключительно метко. После чего ваше зрение на некоторое время станет искажать действительность, а мозг утратит способность здраво рассуждать, потому что в слюне бородавочников содержится токсин, вызывающий галлюцинации. Радости от этого токсина вы не испытаете, а будете чувствовать один только непрекращающийся ужас, длящийся не меньше полутора недель. Обычно жертвы бородавочников видят всех родственников до седьмого колена, которые уговаривают их последовать за ними в могилу. За такие вот «невинные» плевки миссионера-бородавочника по кличке Отец и упекли в первый раз. Сейчас же ему предстояла уже четвертая отсидка. Что он натворил в настоящий момент, даже узнавать не хотелось. Скорее всего, оплевал целую толпу несчастных, не желающих обращаться в бородавчанскую веру.

Покамест мои товарищи по боевой группе внушали одни только опасения. Если Красавчика я еще мог потерпеть, хотя меня всегда раздражали лощеные типчики, то присутствие на борту Отца станет невыносимым испытанием. Поэтому я решил поговорить с генерал-майором, в надежде убедить его не брать на борт бородавочника.

Моим намерениям не суждено было осуществиться. Через охрану мне сообщили, что военный чин уже отбыл со станции – вербовка разведчиков здесь завершена.

Интересно, думал я, чем руководствовались власти, отбирая нас для ответственной миссии. Ну, хорошо, со мной все понятно. У меня отличный удар с правой. Об этом все знают. Да и физическое здоровье отменное. Интеллектом, опять же, я не обделен. Но Красавчик. Знаю я таких типов. Эти тощие, прилизанные субъекты только и умеет, что волочиться за юбками и разводить старушек на деньги. А бородавочник и вовсе – натуральный фанатик, неспособный здраво рассуждать, мыслящий только о насаждении религии по всей Галактике. Или они полагают, что он сумеет обратить инопланетян в свою бородавчанскую веру, и это поможет дипломатическому корпусу в налаживании контакта?!

Странные вещи творятся. Если бы лично мне поручили набирать экипаж, то я взял бы дюжину крепких парней человеческой расы, – пусть убийц, но не серийных, – целеустремленных, способных свернуть шею любому противнику. Мы бы спустились на одну из планет, взяли пару языков и выбили из них все нужные сведения…

Между прочим, интересный вопрос. Боевой группой ведь кто-то должен командовать. Почему бы не сделать командиром меня? Первым делом мы сбросим через мусоросборник бородавочника, а потом можно взяться за осуществление миссии…

Я уже вовсю строил планы по управлению боевой группой, когда меня снова вызвали к следователю. Охранник буквально скрипел зубами от злости. Ему мучительно хотелось, нажав на кнопку, ткнуть меня парализатором между лопаток, но приходилось сдерживаться. Теперь я не обычный уголовник, а работаю на правительство. Так что будьте добры держать себя в рамках! О чем я ему и поведал. Заодно поинтересовался, как прошла ночь с парализатором. Выразил надежду, что как всегда хорошо.

В отличие от свирепого охранника следователь буквально лучился радостью. Даже ушибленная челюсть не могла омрачить его замечательного настроения. Он улыбался, демонстрируя мелкие желтоватые зубы, и поминутно поправлял полосатый галстук. Словно присутствовал на одном из самых волнительных событий в жизни.

– Лео Ифанофич, – проговорил он и жестом предложил занять все тот же злополучный стул.

Меня порядком удивил радужный настрой начальника пересыльной станции, но виду я снова не подал. Сохранил безразличную мину. Сел. Нога на ногу. Приготовился слушать. Охранник кабинет так и не покинул. Получил соответствующие указания – следить, чтобы я снова не выкинул какой-нибудь фортель.

– Как нафэ фдорофье? – поинтересовался следователь.

– Наше?

– Нафэ. Нафэ.

– Спасибо, не жалуюсь. А вы как поживаете?

– Тфепефь уфе лучфе.

– Рад слышать, – заверил я. – Я боялся, у вас перелом. А это, знаете ли, серьезное дело.

– Пфефелома неф. Прифол укаф.

– Что-что? – я сделал вид, что не понимаю ни слова.

Следователь совсем не обиделся, только погрозил мне пальцем, как шкодливому мальчишке.

– Прифол укаф, Глуф, из министерфтва. Фас перефодят в камефу к фафым нофым дфуфьям.

Я насторожился.

– К каким друзьям? У меня нет друзей.

– А фоф и офыбфя, – следователь задорно рассмеялся и хлопнул себя по ляжкам – такую бурную радость ему доставляло новое указание министерства. – Ф цефях нафафывания конфакта, я фафаю фаф в одну камефу.

– Кого это вас? – переспросил я, судорожно сглотнув слюну.

– Разфедфикоф, фамо фобой.

Тут я наконец понял, что меня ожидает. Вскочил и вскричал:

– Палачи! Сатрапы! Не имеете права!

Эти выкрики заставили следователя расплыться в еще более лучезарной улыбке. Он сделал охраннику жест – уводи.

– Фобифайте фефички, Глуц. Череф чаф фы буфете ф камефе с бофодафочником. Хе-хе. – Негодяй потер руки.

Провожая меня по коридору из кабинета следователя, охранник насвистывал веселую мелодию. Я тщетно пытался протестовать, требовал соединить меня напрямую с министерством обороны, орал, что отказываюсь быть разведчиком, раз имеет место быть подобный беспредел, но меня уже никто не слушал.