P.O.W. Люди войны

А потом, два года спустя, мы снова увидели эти машины. И снова в македонском Скопье. Поистине как дивно складываются обстоятельства. На этот раз машины выглядели более грозно. По бокам подвески с ракетами. Из окон угрожающе выглядывают пулеметы. За ними угадываются силуэты пулеметчиков в масках. Македонский офицер, представлявший публике вертолеты, сказал, что эти парни опасаются мести со стороны албанцев, потому и сохраняют анонимность. Он так и не сказал, что за люди входят в экипажи этих вертолетов.

«Спецназ? Наемники? Военспецы?»

«Просто хорошие люди и патриоты», – и этим мы должны были удовлетвориться.

Вслед за его словами на горизонте появились еще два вертолета. Более мощные. Я разглядел, что это были Ми-24 с македонской символикой.

«А эти тоже из Украины?» – спросил я офицера-распорядителя. Тот в ответ сдержанно кивнул.

И тут на военной площадке аэропорта появился премьер-министр Македонии собственной персоной, самый молодой премьер в истории Европы. Кажется, парня звали Любчо, а фамилия молодого человека была Георгиевски. Он тут же, улыбаясь, отыгрывая политический оптимизм на объективы камер, энергично подошел к вертолетам. Парни в масках, казалось, чуть привстали из-за своих пулеметов, как музыканты над пюпитрами при появлении дирижера. Но нас, честно говоря, мало интересовал премьер, пусть молодой и подающий надежды. Я не знал тогда Шендрыгина. Но был уверен, что всего в нескольких метрах от нас, за бетонной стеной ангара, украинцы готовят вертолеты к боевым вылетам.

Был ли Шендрыгин среди тех, кто выпускал ракеты по албанским позициям? Или только готовил машины на аэродроме?

За гостеприимным столом в Сьерра-Леоне я рассказал полковнику о моем албанском проводнике, так мечтавшем подержаться за украинскую шею.

«А что, если бы вы во время службы в Македонии встретили такого любителя украинцев?» – спросил я Шендрыгина.

«Я думаю, что нормальный человек не может быть настолько агрессивным», – он технично уходил от прямого ответа.

«Но я имею в виду боевика, а не нормального человека», – настаивал я.

«Боевики, говорите? – Шендрыгин заговорил с некоторым напряжением. – Когда я был помоложе, я имел дело с боевиками. В Афганистане. Думаю, я смогу постоять за себя».

«Вы чувствуете ненависть к этим албанским партизанам?»

«Нет. Ненависти нет. Война – это всегда грязная политика. Но мы ведь не политики. Мы солдаты».

В июне две тысячи первого война уже заканчивалась. Европа была спокойна. Стало ясно, что на стороне боевиков моральная поддержка всего демократического мира.

Македонцы остались наедине со своей войной. И своими вертолетами. Впрочем, все факты говорили о том, что боевиков поддерживали не только морально. В селе Арачиново македонские силы блокировали примерно полтысячи боевиков. Вертолеты, подаренные Украиной, вполне могли заставить боевиков сдаться. Что они и попытались сделать, обстреляв албанский поселок.

Боевики готовы были сдаться. Но тут на сцене появились американские солдаты вместе с десятком туристических автобусов. Всем стоять! Прекратить огонь! Орудия зачехлить! Боевиков усадили в автобусы и увезли в неизвестном направлении. По информации македонских военных, среди всей этой партизанщины оказалось несколько иностранных инструкторов с американскими паспортами. А может, это и не были инструкторы. Не исключено, что среди боевиков УЧК находилось немало албанцев с американскими паспортами. Конечно, никто и никогда такую информацию не смог бы подтвердить. Кроме самих американцев. Но они, как известно, своих не бросают и в обиду не дают даже во имя идеалов свободы и справедливости.

«Что за вертолеты вылетали в район Арачиново? – спрашиваю я Шендрыгина во время сьерра-леонской пьянки. – Ми-17 или Ми-24?»

«Я не могу сказать наверняка. К тому времени мой контракт уже закончился, – он не особенно долго раздумывал над поиском ответа. – Я думаю, оба типа машин. Но кто бы туда ни летал, я думаю, своей работой парни могут гордиться. Они сумели защитить интересы своей страны».

Я попробовал представить себе, а что бы мог сказать Игорь Шендрыгин, если бы оказался за одним столом с команданте Илири. А ведь теоретически это было возможно. Если бы Илири и остальные албанские команданте решили захватить Скопье, главный город Македонии.

«У меня хватало людей, чтобы взять Скопье, – хвастался тридцатилетний команданте в албанском квартале Тетово. – У меня достаточно оружия, чтобы сделать это. Но я этого не сделал, и знаете почему? Потому что мы люди доброй воли. Мы хотим политического диалога, а не войны. Мы хотим мира в Македонии, даже несмотря на то что македонцы провоцируют нас на боевые действия. Они создали нелегальные военные формирования. Вы, надеюсь, слышали о Тиграх. И мы сейчас требуем их полного разоружения. Вместе с УЧК».

«Но УЧК – это тоже незаконное вооруженное формирование», – я не удержался и перебил команданте. Переводчик несколько напрягся, видно, реплика с трудом переводилась на албанский.

«УЧК – армия народа, – ответил Илири. – Мы выражаем интересы всего албанского народа. Люди доверяют мне. И если бы это было не так, я бы не занимал столь высокое положение».

Я знал местных Тигров, хотя, если честно, не всех, а если совсем честно, то только одного. Но зато самого главного, известного всей округе под прозвищем Зуйка. Он говорил мне о том, что каждый мужчина в славянской части Тетово неплохо вооружен. В каждом доме есть пара «калашниковых». В подтверждение своих слов Зуйка вынес во двор за двухэтажным домом два хорошенько смазанных автомата со снаряженными магазинами. Это для самозащиты, настаивал Зуйка.

«Это все против агрессии НАТО. А знаешь, откуда она надвигается?»

Я не знал.

«Из Косово. Все, что здесь происходит, затеяли косовские боевики. Им не нужна македонская граница. И я выполняю свой долг по защите родины».

«А при чем здесь НАТО?» – переспросил я.

«НАТО поддерживает оружием косовских боевиков. Сначала мы уберем отсюда НАТО. Потом наведем порядок».

Я, слушая Тигра, вспоминал очень резкие слова Али Ахмети, лидера УЧК и непосредственного начальника команданте Илири: «Если в рыбьих мозгах этих македонцев возникнет мысль о мести, если они попытаются заставить НАТО уйти отсюда, мы им закрутим все гайки. Они круто ошибаются. Все албанцы объединились против них».

В словах Ахмети есть доля правды. В албанских селах Национально-освободительную армию считают своей. Голос крови громче голоса разума. Эдмонд Лимани из села Арачиново говорил мне, что не может простить славянам бомбардировки с воздуха.

«Я не знаю, может ли быть после этого какое угодно подобие дружбы между албанцами и македонцами, – бормотал он задумчиво, словно не обращая внимания на то, что его слова записывает камера. – У нас была война, и она еще не закончилась. Я не знаю, надолго ли у нас мир. Македонцы и албанцы водят своих детей в разные школы. Нет любви теперь между нашими народами».

Илири согласился поговорить со мной не из любви к украинцам и даже не из желания быть услышанным. Нам удалось найти его через предприимчивого сербского таксиста из Скопье. И серб нашел нам нужного человека. За триста долларов.

«За деньги можно сделать все», – хищно улыбался таксист, когда вез нас на своем «мерседесе» в албанское кафе. А в Тетово он нашел албанского переводчика, дал ему немного денег из полученного гонорара и усадил нас в кафе. Ждать Илири.

Война теперь ведется иначе. И в этой войне македонцам почти невозможно победить. В албанских кварталах возникла параллельная власть. И эта власть принадлежит бывшим лидерам УЧК. Конечно, здесь можно увидеть обычных полицейских. Но они ходят с очень грозным видом в нескольких метрах от подпольных тюрем, где боевики содержат заложников. Точнее не заложников, а людей, нарушивших параллельный закон, который, как правило, всегда работает. В отличие от основного закона.

«У нас везде есть свои люди, – сознается Илири. – Даже в полиции. У нас целая сеть информаторов, подконтрольных нашим структурам. Но сейчас идет разоружение, и нам не хватает людей».

Удивительно. Шеф тетовской полиции тоже жалуется на отсутствие людей под его контролем. Это называется «эскалация мирного процесса». Стоит опять развернуться открытым боевым действиям, и с обеих сторон желающих повоевать окажется в избытке. На бетонных стенах в славянских кварталах я то и дело натыкаюсь на коряво написанный лозунг «Сатарите за шиптарите», что на русский можно перевести примерно так: «Мочите албанцев». На стенах албанских домов тоже не очень мирные граффити. Виселицы с людьми в македонской военной форме. Одни выбирают нож, для других сподручнее веревка. Но и те, и другие чуть что, хватаются за «калашниковы». Автоматы намного вернее.

Помнится, я уловил несоответствие в словах Илири и цифрах распиленного в селе Криволак оружия. Команданте утверждал, что сдал полтысячи автоматов. Примерно столько же, ну, может быть, чуть больше, было отправлено на металлолом под надзором офицеров НАТО. Но ведь с македонцами воевала не только бригада «Муйдин Алью» под командованием Илири. «Где же остальное?» – удивлялся я. Но удивляться не стоило. Так мне посоветовал Виктор Ганущак, командир украинско-польского батальона, который с косовской стороны следил за нелегальным перемещением оружия.

Ганущак зафиксировал, что в Косово стало больше оружия.

«Понимаешь, в чем штука? Когда мы здесь начинаем его искать, оно уходит назад в Македонию, – так говорил командир. – Когда его пытаются конфисковать на той стороне, оно все идет к нам».

Солдаты Ганущака как-то поймали албанца, который возил в багажнике минометные мины.

«Этого парня просто подставили нам, – размышлял Виктор. – Основной караван прошел где-то в другом месте. Они везут из Македонии все подряд. Мины, снайперские винтовки, автоматы, пулеметы, боеприпасы. Все это тащат на лошадях через горы. Иногда несут на собственных спинах. Мы задержали десятки людей и сотни единиц оружия. У нас есть свои информаторы здесь, в Косово. Но лучше бы они у нас были на другой стороне».

С Виктором мы встретились в сентябре две тысячи первого. Год спустя я был удивлен, узнав от другого офицера украинского контингента в Косово, что оружие продолжают возить через горы. Правда, теперь уже в Македонию. Трафик меняет направление. Разоружение, похоже, никогда не станет реальностью. В этом есть нечто сверхрациональное. Наверное, просто бизнес.

«Мы не хотим, чтобы гибли мирные граждане. Но поймите, что это война. Жертвы неизбежны», – спокойно говорил Илири в банкетном зале тетовской кофейни. Его телохранители слегка опустили глаза, словно сожалели о тех, кого случайно задели пули и мины с гор.

«Вы говорите о том, что война еще не закончена?» – переспросил я команданте. Переводчик сделал вид, что не расслышал мой вопрос. Он занервничал, видимо, испугался возможной реакции команданте. Тот воспользовался возникшей паузой и встал.

«Добро пожаловать в Македонию, украинец, но только не на вертолете», – Илири улыбнулся и протянул ладонь с аккуратно постриженными перламутровыми ногтями. Мягкое исчезающее рукопожатие с едва уловимым усилием в самом конце. Амстердамская стрижка команданте мелькнула за широкими квадратными спинами суровых телохранителей. Илири направился к выходу. Я быстро последовал за ним. Оказавшись перед кафе, я успел заметить, как команданте садится в черный «мерседес». Тот самый, из которого достали новенький гранатомет. Всего за полчаса до интервью.

* * *

Только несколько лет спустя я узнал настоящее имя команданте Илири. Его звали Иса Лика. Когда команданте застрелили в Тетово, в две тысячи шестом, ему было тридцать три.

ПОСЛЕДНЯЯ ИРОГАМИ, НАПИСАННАЯ НА ЗАКАТЕ И ДОЧИТАННАЯ НА РАССВЕТЕ

Вы думаете, нежная, как рисовая бумага, японская поэзия о любви? В ее лаконизме есть что-то общее с полузабытым искусством «иаи-до» – умением одним движением выхватить меч из ножен и разрубить противника от плеча до пояса. Я читал сборник ирогами, средневековых поэтических импровизаций, когда она, сидя на смятой простыне, тихо сказала: