Опальные воеводы

Курбский знал, что многие уже бежали за рубеж. Из Заболоцких трое были казнены, но один ушёл вместе с Иваном Ивановичем Ярым в Польшу. «Всеродне» уничтожены были родичи бежавших в Литву воеводы Хлызнёва-Колычёва, новгородского тысячника Марка Сарыхозина с братом Анисимом, Тимофея Тетерина.

В Литве оказались тогда Андрей Кашкаров и князь Михаил Ноготков-Оболенский, Семён Огалин и Семён Нащокин, Осьмой Михайлович Непейцын и князь Иван Борисович Оболенский, князь Фёдор Иванович Буйносов-Хохолков и князь Василий Андреевич Шамахея-Шестунов, Золотой Григорьевич Квашнин и многие, многие другие знатные люди.

Дикие расправы гнали русских людей в Швецию, «в немцы», даже в Крым и к османам![8 - Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. С. 116–119.]

* * *

«Когда же мы пропустили, – думал Курбский, – эту перемену в верхах, после которой уже невозможно стало остановить костоломную машину убиения каждой живой души?! Неужели ещё под Казанью?» Тогда, на третий день после преславной победы, царь Иван разгневался на всех своих воевод.

– Теперь защитил меня Бог от вас! – говорил царь. – Не мог я вас мучить, пока не покорилась Казань, слишком нужны вы были мне. Ныне, наконец, вольно мне злость и мучительство над вами показать!

И показалось тогда воеводам, что сам Сатана явил неизреченную лютость к человеческому роду, похваляясь языком тайного слуги отомстить христианскому воинству, своим мужеством и храбростью победившему врагов Христа. Это была лютость государя, который ещё в детстве любил издеваться над беззащитными животными, убивать их, бросая с высоких крылец и с теремов. А как подрос царь – стал и людей бросать, находил удовольствие в убийствах старых и малых. Но лютые повадки царя были обузданы Избранной радой….

Тогда, под Казанью, царь Иван проявил лишь собственное буйство, бросив на середине начатое дело покорения ханства. Он ушел от Казани с бо?льшей частью воинов, да ещё погубил у воинства коней, послав их труднейшим непроторенным путем к Нижнему Новгороду.

А ведь воеводам было ясно, что казанское войско ещё не до конца разбито, что самая стойкая его часть ушла в леса, что кроме татар в ханстве много других народов: мордовцев, чувашей, марийцев, вотяков, башкир, которые живут на огромной территории и пока что не приняли русское подданство.

Царь презрел добрый совет, ушёл сам и распустил войско, оставив в Казани лишь нескольких воевод с семью тысячами ратников. Слабость русского полка разжигала стремление казанцев к сопротивлению. Сколько напрасной крови было пролито за годы боев на бескрайних просторах бывшего ханства!

Русское оружие и снаряжение XVI в. Гравюра XVI в.

Курбский хорошо помнил то время, когда под командой мудрых воевод князей Александра Горбатого и Василия Серебряного небольшой русский полк то наносил стремительные удары по восставшим казанским князьям, то отсиживался в Казани, то стремился (зачастую тщетно) не пропустить их в набег на муромские и нижегородские земли.

Медленно, шаг за шагом покоряли воеводы ханство, возводили остроги и передовые заставы, укрепляли дружбу с отдельными племенами, приводили к присяге новые районы. В кровавой битве погиб отряд Бориса Салтыкова, и сам он был убит в плену. Об общих же потерях в этой затяжной войне Андрею Михайловичу трудно было вспоминать и много лет спустя.

* * *

Наконец смилостивился царь Иван – послал в Казань тридцатитысячное войско. Командовали им воеводы, от младости своей в богатырских делах искусные: Иван Васильевич Большой-Шереметев, Семён Иванович Микулинский-Пунков, Андрей Михайлович Курбский.

Вовремя пришли воеводы. В дальних пределах бывшего ханства уже собрался отборный пятнадцатитысячный полк казанцев, готовый обрушиться на русские заставы и мирные племена.

Столкнулись войска в последней решительной борьбе: более двадцати раз сходились в жестоких сечах, и везде побеждали русские воеводы. Отступая, казанское войско уходило всё дальше в непролазные леса. Настала зима. Глубокий снег сковывал движение конницы, но русские неотступно следовали за казанцами, преодолевая лесные завалы, разбивая засады врага, мужественно перенося лишения.

Без тёплых ночлегов, впроголодь, питаясь кониной, продолжали крепкие воеводы преследование казанской рати. Уже десять тысяч казанцев полегло в боях, уже зашли они за реку Уржум и за реку Мет, за большие леса, дошли до Урала – не отставал Курбский с товарищами.

И видя впереди Сибирь, а за спиной московских ратников несказанное мужество, покорились казанские князья, принесли клятву-шерть Русскому государству. За ними усмирилась вскоре и вся Казанская земля. Только марийцы, что взяли себе хана от Ногайской орды, собрали около двадцати тысяч войска и ещё воевали два года, но и с ними удалось, наконец, помириться[9 - Князя А. М. Курбского «История о великом князе московском». С. 6—10, 44–46, 58–60, 66–67.].

* * *

Трудное было время, но всего опаснее оказались метаморфозы, тихо и поначалу незаметно происходившие при дворе.

«Нет, – думал Андрей Михайлович, – царь не смог бы уехать из Казани и бросить на полпути начатое великое дело, если бы не подговаривали его втихаря приближенные, искавшие личной выгоды. Вот оно, первое преступление человекоугодников! Немало шептали Ивану на ухо и попы-стяжатели. Недаром после приезда в Москву собрался царь на богомолье в Кириллов, да ещё с женой и младенцем-сыном».

Напрасно отговаривал его мудрый монах-философ Максим Грек, говоря царю так:

– Если и обещался туда ехать в благодарность святому Кириллу за молитву его к Богу, то такие обеты с разумом не согласуются. Почему? Когда ты добывал прегордое и сильное басурманское царство, немало пало храбрых христианских воинов, крепко бившихся за православие. Жёны и дети погибших осиротели, матери их в одиночестве в слезах многих и скорби пребывают. Много лучше тебе, царь, тех пожаловать и устроить, утешая их от бед и скорбей, собрав их всех в царствующем граде, нежели обещанья не по разуму исполнять.

– А Бог, – говорил Максим, – он везде, всюду зрит недреманным оком, также и праведные души святых, с которыми и Кирилл, всё видят с высоты и молятся за всех людей, на земном круге обитающих, особенно за кающихся и обращающихся от беззаконий своих к Богу. Если ты, царь, будешь делать добро людям – здрав будешь и многолетен с женою и сыночком.

Царь же, гордясь и упрямясь, кричал только: «Ехать! Ехать к святому Кириллу!» – так поджигали его властолюбивые и жадные к богатствам монахи!

«Эти сребролюбивые монахи, – думал Андрей Михайлович с горечью, – всегда советуют не по духовному разуму, как обязаны, но старательно прислуживают царю и властям, чтобы заполучить для монастырей земли и богатства, чтобы жить в скверном сладострастии, как свиньи обжираясь или, лучше сказать, в нечистотах валяясь! Не знаю худшего и сквернейшего, чего нельзя было бы сказать об этих “отцах”».

Когда увидел праведный Максим, что царь Иван пренебрегает его советом, то при князе Мстиславском, Алексее Адашеве и других сказал:

– Если, царь, не послушаешь меня, предашь забвению кровь убитых за православие мучеников и пренебрежёшь слезами их вдов и сирот, поедешь лишь обогащать монахов – знай тогда, что сын твой умрёт и живым оттуда не вернётся!

Как в цель стрелой, выстрелил дьявол царем в тот монастырь, где епископ был первый приживальщик царева отца, заслуженный клеветник и душегуб, гонитель мысли светской и духовной, сам с позором изгнанный с престола по требованию всего народа московского. Что мог сказать он царю, пришедшему к нему за советом:

– Как мне быть, чтобы хорошо царствовать, а больших и сильных держать в послушании?

– Если хочешь самодержцем быть, – зашептал на ухо Ивану Васильевичу сей подлый доносчик, – не держи в советниках никого умнее себя, поскольку ты сам лучше всех. Так будешь твёрд на царстве и всех будешь иметь в своих руках. Если же приблизишь тех, кто мудрее тебя, – поневоле будешь послушен им!

Так сказал лукавый старец, и с тех пор звучали в голове царя слова: «Ты лучше всех, и не нужно тебе никого мудрого». Словно бы сказал враг рода человеческого: «Потому что равен ты Богу».

Отсюда началось горе Святорусской земле, думал князь Курбский, потому что царь уверился, будто лишь он один знает правду и отвечает за своих рабов перед высшим судом. Каждый же человек в его многонародном царстве – холоп, лишённый свободы воли. Поэтому всякая душа живая, имеющая честь и ум, стала врагом царя смертельным.

Забыл царь Иван, что самодержец, который почтен царством, а дарований от Бога не получил, должен искать доброго и полезного совета не только у советников, но и у всенародных людей. Потому что дар духа даётся не по богатству внешнему и не по силе царства, но по правости душевной. Не смотрит Бог на силу и гордость, но по правде сердца и доброй воле даёт дары человеку.

Забыл царь, что человек не зверь, живущий по принуждению природы и управляющийся инстинктом, человек правится помыслом и рассудком, умом и волей. Подавить его волю, отнять ум – значит убить человека и оставить скота. Многие пытались это сделать, и обломки государств отмечают их путь. За что же на Русской земле загорелся столь жестокий пожар, что и говорить о нём словами невозможно?

Злой советник тот, Вассиан Топорков, как настоящей секирой, уничтожил ненавидимый им благородный и славный народ. Не только знатных и могучих, но множество воинов и простых людей бесчисленно царь уже предал различной смерти и не прекращает зверства!

Правда, не сразу и тогда злодейский умысел на Святорусскую землю начал воплощаться. Как бы предупреждая царя, постигли его несчастья[10 - Князя А. М. Курбского «История о великом князе московском». С. 46–57.]. Умер, по пророчеству Максима-философа, малолетний сын Ивана, не вернулся он из того паломничества. Разгорелись бои в Казани, напал на Русь крымский хан, развоевались марийцы. Тогда же началась Ливонская война. Царю были вновь очень нужны опытные полководцы.

* * *

Зимой 1558 года русские войска клещами с огромным размахом, из Пскова и Ивангорода, устремились в земли Ливонского ордена. Ратоборцы шли настороженно. Сам царь Иван, вздумавший наказать Орден за нарушение мирного договора, не знал точно сил некогда могучих и славных на всю Европу рыцарей. Первым вступил в Ливонию Сторожевой полк князя Андрея Курбского и Петра Головина.

Ливонские поля покрывал снег, сквозь который прорастали удивительно мощные замки из серых валунов и красного кирпича. Тяжелыми каменными стенами смотрели на пришельцев разбросанные по полям богатые немецкие мызы. Жались к лесам, казалось, хотели скрыться с глаз убогие поселения эстонских крестьян.

Полк Курбского быстро двигался вперед, готовый к жестокому бою с рыцарством. Скинутые с правого плеча шубы всадников развевались за спинами, как плащи древних богатырей, открывая придвинутые к бедру колчаны с длинными стрелами, хлопая по крупам добрых коней.

Неприятеля не было. Без малейшего сопротивления, как раскаленный нож в масло, входил полк почти на сто верст вглубь Ордена.

Сначала казалось, что рыцари не успели опомниться. По утренней заре ратники прыгали с сёдел на пугающие своей крепостью стены мыз и находили жирных немцев прямо в постелях. Днем хозяева отвыкшими от оружия руками не успевали наложить тяжёлые засовы на ворота, как конники гарцевали уже на мызных дворах. Вечером рыцари были смелее и пьянее, случайная пуля могла ударить в коня или всадника.

Но организованного сопротивления не было. Хозяева мыз хотели, казалось, только одного – бежать, хоть бы и пешком, в ближайший замок. Там, где проходил полк, дорога скоро заполнялась серыми сермягами крестьян, шедших к мызам. Ночью небо позади полка освещалось пожарами: загорались давно оставленные позади богатые дворы.

Неделю за неделей замысловато маневрировали воины Курбского и Головина, «змейкой» захватывая район на сто верст поперек, обходя мощные замки, из которых не раздавалось ни единого выстрела. Казалось, что рыцари готовились к какой-то другой битве.

Лишь однажды отряд тяжёлых латников на закованных в сталь конях ударил из замковых ворот в бок проезжавшему мимо полку. Но не нашли длинные рыцарские копья с цветастыми вымпелами целей в плотных рядах полка: рассыпалась веером его середина, а из головы и хвоста колонны уже скакали воеводы с сотнями, отрезая нападавшим дорогу назад. Над редкими хлопками выстрелов запели высокими голосами стрелы, находя изъяны в работе немецких оружейников. Столкнулись, высекая голубые искры, длинные вертела рыцарских мечей с широкими русскими саблями. Полегли в снег окружённые рыцари, слыша надсадный скрип поднимаемых цепями ворот замка.

Так и не узнали, погорячившись, русские, почему эти рыцари оказались смелее других. А пожары уже вспыхивали и впереди полка, сжигая немецкие гнёзда со всем добром. Воеводы привыкали доверять эстам, знаками приглашавшим на неизвестные дороги, которые приводили посланные сотни к новым тяжёлокаменным мызам, хотя и удивлялись такому ливонскому междоусобству.

Пройдя около ста пятьдесяти верст по широкой дуге, выгнутой от границы, Сторожевой полк вышел в район между Ивангородом и Гдовом. Тем временем армия, ходившая от Ивангорода, повоевала земли вдоль Финского залива аж до самой Колывани[3 - Колывань, датско-немецкий Ревель – современный г. Таллинн в Эстонии.]: Орден везде уходил от боя, а потом запросил мира.

И мир был дан. Воеводы получили приказ вложить сабли в ножны на полгода. Тогда-то немцы вновь возгордились и злобность свою природную выдали. Пока города Рига, Ревель и Дерпт собирали посольство и дары царю, желая договориться миром, вельможные и гордые немцы в Нарве, ужравшись и упившись, пошли бить из пушек по Ивангороду. Ядрами и летевшим от стен каменьем убили немцы немало люда христианского с жёнами и детками, три дня палили из пушек и на самый день Христова Воскресения не унялись.