До-бемоль минор

– Неправда, ты поняла… Я ведь говорил уже, что… люблю тебя.

Нутром почуяв крутой поворот шоссе влево, я умудрился вывернуть руль, и машина завизжала, но выровнялась опять. Алиса, похоже, этого не заметила.

– Так не бывает. Я же калека, старая и убогая и.. я не верю твоим злым словам. Зачем ты выбрал меня для каких-то неведомых целей?!

– Алиса, довольно, оставь эту… чужую позу. Тебе просто страшно. Мне тоже страшно, я даже боюсь остановиться, хотя уже почти ничего не вижу…

– Да, мне страшно! Мне всегда было страшно жить, я всегда боялась каждого нового дня, боялась просыпаться. Двадцать лет я воспитывала в себе иммунитет против… тебя, а ты пришел и в один день сломал такую долгую волю, отобрал пусть холодную, пусть даже смертельную, но благодарную и сугубо личную тишину… Моя Тишина – в моей работе. Если и это ты успел раздавить, то у меня больше ничего не осталось… Кроме вот этого сегодняшнего дождя, твоей машины и тебя. Ты понимаешь?

– Я это знаю, —выдавил я поверх голоса, а шум в ушах и неровный шум дождя перемешивались где-то высоких и родственных друг другу частотах.

– Тогда ты должен знать и о том, что будет теперь со мной?

– Мы будем теперь вместе.

– Сколько? – Алиса перешла на тихий крик.

– Всегда! …или…

– Что или???

– Или… пока я не сойду с ума…

Очередная молния обширной сетью белых кривых линий взломала все видимое пространство, но громового раската вновь не удалось дождаться – раньше взорвалась Алиса:

– Ты… садист! Не человек!.. животное… домовой длинными пальцами… палач… – при этих словах она всем корпусом рванулась ко мне, вцепилась пальцами в правую руку и, уткнувшись в нее лицом, вдруг… зарыдала.

От неожиданности и усилившегося ливня окончательно побелело в глазах, поэтому, сбросив коленом передачу, я обеими ногами уткнулся в педаль тормоза. Тормозной путь показался бесконечным, однако машина наконец остановилась: ее отнесло влево, но все же в пределах шоссе.

Руки мои еще минуту боялись расстаться с запотевшим кольцом руля, а низкое шипенье дождя о кузов своим вкрадчивым гипнозом постепенно возвращало зрение и дыханье…

Алиса была будто не жива: она не рыдала уже, а твердая хватка пальцев не убавлялась в силе.

– АЛИСА…– я попытался произнести это слово как можно ровнее и непосредственнее.

Мгновение она не шевелилась, затем резко вскинула голову и процедила:

– Кто ты?

И тогда я увидел лицо старого и совершенно чужого человека. «Дальний» свет фар матовым эхом возвращался в салон машины, предварительно рассеиваясь в ливневой желтой пыли. Он отнимал у меня возможность не заметить в темноте седой цвет изрезанной морщинами кожи, пульсирующие корневища вен у висков и сухие, словно из папье-маше, темно-серые губы.

«Господи, зачем все это?! Что я делаю? За что так незаслуженно страдает это убогое живое существо? И как неприятен этот неуклюже торчащий обрубок… Я страшный человек… Кто я такой??»

– Кто ты? – Алиса повторила вопрос уже без звука, лишь губами, а затем продолжала спрашивать только глазами.

Глаза даже и не спрашивали, а, скорее, о чем-то просили, молили и.. умоляли.

– Я…

– Говори, говори.

– Ты нужна мне!

– Ты— мой?

– Да! —я сказал это громко и поспешно, испугавшись, что вообще не смогу ничего сказать, а руки тоже как-то заспешили и неуверенно потянулись к ее голове. Алиса откинулась к двери, открыла ее и простонала:

– Помоги выйти, мне душно, я умру…

Я выскочил наружу, но еще раньше из машины буквально выкатилась Алиса улеглась на асфальт лицом вверх и разбросала в стороны руки. Вода хлестала ее по глазам, и она улыбалась, как тогда, во сне.

А мною вдруг завладели какие-то инстинкты старшего – няньки или отца: я опустился на колени и пытался поднять ее, обхватив руками шею и ногу. Тогда ледяные пальцы вонзились в мокрые волосы и, с силой притянув мою голову к своей, она надолго захлебнулась в конвульсивном больном поцелуе.

Впиваясь в десны и прокусывая губы, Алиса расширившимися ноздрями рыхло выбрасывала и опять глотала порции воздуха и воды, а дождевые потоки разъяренно метались во все стороны и наступали со всех СТОРОН: сверху – точно расстреливали спину и шею, а снизу— беззвучно омывали ее затылок и уносили хвост волос в направлении мигающего издали света.

И лишь когда в окостенелом объятии мы докатились до середины шоссе, а длинные водяные стрелы вонзались уже не в мою спину, – лишь тогда источник настойчиво мигающих огней стал для меня реальным и понятным, Его стремительное приближение сопровождалось нарастающим знакомым гулом…

Встречный грузовик лихорадочно бросался с «дальнего» на «ближний» и обратно в надежде избавиться от слепящего света моей машины, а нелепое ее расположение на шоссе только усугубляло тщетность таких усилий.

Алиса то ли не поняла происходящего, то ли не захотела понимать. Она схватила мои руки – будто пригвоздила их к асфальту (в эту минуту она физически оказалась сильнее), а зеленые пряди ее волос и белые глаза нависли надо мной какой-то… загробной радостью. И поначалу взметнувшийся ужас вдруг сменился во мне спокойным и злым торжеством…

«П О З Д Н О!! Сейчас мы размажемся в лопающихся рваных кусках одежды и костей и… ЭТО Б У Д Е Т В Ы Х О Д!»

…А грузовик, дугой прочертив сухую полосу у самых моих ног и забросив кверху теперь уже красные пряди ее волос, качающейся юлой провизжал по жидкому грунту и с глухим деревянным стоном боком врезался в первую полосу леса…

***

Ну а девять лет назад над Зимарово точно так же сверкали молнии, точно так же не всегда был слышен гром и так же точно лил теплый крупный дождь.

Церковный двор укрывал за белой каменной оградой молодой и ухоженный сад из яблонь, а купола высоко и одиноко темнели над окрестными полями и тонко вытянутыми перелесками. В километре от холма, в непроглядной низине, пряталось небольшое мелкое озеро с идеально круглым периметром.

Спать в ту ночь не хотелось, а вспененная ливнем поверхность озера оживала мягкой тканью и манила к себе.

Мы решили купаться под дождем…

Она лежала у меня на руках и скользила по воде, а я украдкой всматривался в ее закрытые глаза и детскую улыбку и водил ее то кругами, то восьмерками, то еще какими-то сказочными линиями. Дно озера было чистым и песчаным, и это позволяло мне ступать тихо и ровно, чтоб не нарушить плавного ее блаженства…

В два часа ночи Светлана сказала, что ни за что не поверит в реальность своего существования, если когда-нибудь ей будет суждено меня потерять, а затем – родным шепотом еще раз повторила, что любит меня…

Через час я пережил одно из самых тяжких потрясений в начинающейся жизни, заставившее повзрослеть на десяток лет, а еще через четыре дня – дал себе клятву, что когда-нибудь непременно вернусь в Зимарово к райскому зловещему озеру…

***

Гулкий треск дерева утонул в лесу, взволновавшиеся сонные птицы исчезли в темноте и нелепо звонким голосом Алиса разорвала мертвую секунду этой страшной ночи:

– Бежим! Скорее вставай!

Буквально зашвырнув ее на заднее сиденье, переломав при этом торчавший поперек костыль, я резкими движениями заставил взвыть двигатель, и машина прыгнула вперед подобно пневматической пуле в полустволе прорезанного леса…