Политическая концепция М. Каддафи в спектре «левых взглядов»

В 60-е гг. XIX в. социалистические концепции «переместились» на территорию России. Укреплению социализма на русской почве способствовали объективные внутриполитические обстоятельства: с приходом к власти Александра II в России была осознана необходимость европеизации и модернизации. В первую очередь это имело отношение к экономическим преобразованиям, но в определенной степени отразилось и на политических нововведениях правительства: ослабла цензура, были приняты поощрительные меры в отношении просвещения, появились новые возможности для выражения «левых взглядов» – легальные (нарождавшаяся гласность[61 - Сферами выражения «левых взглядов» стали литературная критика и публицистика.]) и нелегальные (рукописная политическая литература[62 - Характерной формой революционной деятельности на рубеже 50-60-х гг. XIX в. стало написание и распространение нелегальных противоправительственных прокламаций, имевших своей целью сделать «левые взгляды» легитимными в глазах широких масс.]). Появились такие теоретики, как Д.И. Писарев и Н.Г. Чернышевский, подвергнувшие развернутой критике социально-экономические установки либерализма, рассматривавшегося как антиперсоналисткая идеология, отражавшая интересы промышленных и торговых элит[63 - В этот период в России появилось такое ультраиндивидуалистическое течение мысли, как нигилизм.]. Н.Г. Чернышевский рассматривал модернизированный институт общины как средство для перехода к будущему социалистическому строю, противопоставив капиталистическому хозяйству новую экономическую модель, базисными элементами которой стали примат распределения над производством, приоритет народного благосостояния над национальным богатством, продукт труда как альтернатива заработной плате. Кроме того, в этот период появился тезис о «сознательном меньшинстве»: решение социального вопроса Д.И. Писарев видел в создании «мыслящего пролетариата», формирующегося в интеллектуальных кружках, а Н.Г. Чернышевский – в деятельности «профессиональных революционеров».

В 70-е и 80-е гг. XIX в. в трудах ряда теоретиков (П.А. Кропоткина, П.Л. Лаврова, Н.К. Михайловского,) произошла первая серьезная попытка систематизации русских «левых взглядов» в цельную идейную систему, синтеза философско-исторического и социально-экономического подходов предшествующих мыслителей, а одним из дополнительных объектов исследования стала этика. В центре внимания оказался так называемый «субъективный метод»: примат этических критериев в социологии. По существу, эти философы осуществляли «перевод» своих этических рефлексий на язык политики. Наряду с антиэтатизмом, федерализмом и антиклерикализмом[64 - Христианский анархизм Л.Н. Толстого был не менее антиклерикальным по своей сути, чем анархо-коммунизм П.А. Кропоткина (см., например: Толстой Л.Н. Церковь и государство. http://anarchive.virtualave.net/pers-tolstoy.htm (http://anarchive.virtualave.net/pers-tolstoy.htm), 07.12.2003).] важной особенностью доктрин русских социалистов стал персонализм – установка на свободу индивида. Признавая идею прогресса, они четко разграничивали понятия прогресса и эволюции, отождествляя с первым движение в сторону социального равенства и достижения максимума свобод для каждой отдельной личности[65 - «Прогресс в человечестве неразделен…, он возможен только тогда, когда он охватывает всех» (Кропоткин П.А. Записки революционера. М., 1990, с. 4).]. Неприятие социал-дарвинизма, для которого критерием прогресса являлось приспособление к среде, закономерно приводило к критическому взгляду на либеральные установки, а тотальное подчинение личности неизменным экономическим законам, характерное для марксистских установок, вызвало негативное отношение русских «левых» 70-х гг. XIX в. к «научному социализму».

На этом этапе русское революционное народничество окончательно оформилось в самостоятельную концепцию, отличную от моделей европейских «левых». Несмотря на то, что воззрения каждого из теоретиков народничества являли собой оригинальные учения, представляется вполне правомерным воспринимать их доктрины как единую политико-философскую традицию. Если попытаться кратко проанализировать теоретическую эволюцию русского народничества, то, отметив факт заимствования философского фундамента с Запада, следует выделить ряд особенностей, существенно отличавших русскую «левую мысль» от европейской.

В России, как и в Европе реальным носителем революционной теории стал круг «левых» интеллектуалов (оказавшихся, однако, в силу внутриполитической обстановки обреченными на академическую и социальную маргинализацию), но главной отличительной чертой русских социалистов стала ориентация на крестьянство, выступившее в роли «стихийного» носителя социализма и ставшее русским «аналогом» пролетариата. Причем для народников также зачастую было характерно мессианское возвеличивание этого социального класса как «аутентичного» субъекта революционного процесса. Модернизация рассматривалась «левыми», прежде всего, с точки зрения соответствия политическим и экономическим условиям России, потому теоретики социализма оказались перед необходимостью синтеза «левых ценностей» с особенностями национальной политической культуры. Община рассматривалась в качестве основной организационной и производственной единицы жизни общества, препятствовавшей развитию капиталистических отношений.

В период реформы 1861 г. у русских либералов и социалистов еще оставались предпосылки для идейной консолидации, но после ее осуществления, дифференциация между ними была неизбежна. Основной причиной этого стала не столько нараставшая революционность «левых», сколько принципиальная разница во взглядах на вопросы власти и собственности. Либералы выступали за дальнейшую модернизацию экономики и политической системы России: введение конституции и парламента, свободу торговли и конкуренции, активное промышленное развитие; поэтому отмена крепостного права была необходима им в качестве одного из первых шагов на пути к этим преобразованиям. Консерваторы же стремились модернизировать экономику России, принципиально не меняя политической системы страны. Приоритет в решении именно государственных задач в ходе реформы был очевиден: государство получило от реформы безусловную и неоспоримую выгоду. Оно стало более сильным, обрело колоссальный резерв дешевой рабочей силы из обнищавших крестьян, возможность быстрого промышленного развития, а впоследствии – мощную армию и стабильные финансы; избавление от «средневековых пережитков» также повысило авторитет и международный престиж Российского государства.

Разумеется, «либерально-консервативные» преобразования вызывали резкое неприятие со стороны «левых» и потребовали «переноса» этико-философской программы в плоскость политической борьбы: в начале 60-х гг. XIX в. теоретический багаж революционных народников лег в основу идейной программы первой всероссийской революционной организации – «Земли и воли»[66 - Эта организация была строго конспирированной и представляла собой федерацию ранее сложившихся и вновь образовавшихся «левых» кружков, а центр выполнял, по-видимому, не столько руководящую, сколько объединяющую и координирующую функцию. В качестве программной основы была взята прокламация Н.П. Огарева «Что нужно народу?» (Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. М., 1997, с. 109–115). Первая «Земля и воля» просуществовала до 1863 г. Пятеро наиболее активных участников были казнены, остальные отправлены на каторгу.], а 70-е гг. XIX в. стали периодом массового «хождения в народ» «левых» агитаторов и пропагандистов. Подавляющее число народнических воззваний и прокламаций было адресовано непосредственно крестьянам, на первый план выдвигалось коллективистское начало, а социальная революция, по мнению идеологов народничества, должна была воплотиться в стихийном восстании крестьянских общин.

Переход от общетеоретических вопросов к конкретным проблемам популяризации «левых взглядов» не мог быть осуществлен безболезненно для теории. Как и в Европе, по мере «внедрения» в реальность, «левая мысль» неизбежно начинала подвергаться корректировке, предопределявшей появление тактических поправок и идеологических разногласий. Под давлением зарождавшихся рыночных отношений институт общины начал подвергаться разложению и внутренней дифференциации, и возможность «особого пути» России стала представляться народникам 70-х гг. XIX в. менее вероятной, чем их предшественникам. «Культурная революция» среди крестьянства не принесла желаемых результатов: в период разложения общины революционная пропаганда не оказала серьезного воздействия на деревенское население. Кроме того, правительство начало серьезное противодействие пропагандистско-агитационной кампании народников. Модернизация общины по модели «левых» не была реализована на практике, в первую очередь этому препятствовал курс правительства, направленный на активное промышленное развитие и урбанизацию. Официальная политика властей была намного эффективнее деятельности немногочисленных «левых» организаций, подвергавшихся постоянным преследованиям и действовавших в условиях конспирации. Более того, «хождение в народ» и агитация оказались недостаточными средствами для уничтожения консервативных установок в среде крестьян, большая часть которых осталась индифферентна к социалистической пропаганде.

Социально-политические изменения в стране и неудачи в реализации намеченных программ диктовали необходимость модификации теоретических разработок. Видоизменение теории в зависимости от менявшегося социально-политического контекста было характерно и для классиков русской «левой мысли» (М.А. Бакунина, А.И. Герцена), но в период организационной конкретизации соответствующих идей внутри страны эта проблема приобрела особую актуальность. Переход большинства русских «левых» на революционные установки поставил на повестку дня вопрос о революционной организации, который начал превращаться в основной аспект теории. Практическая связь с повседневной политической жизнью стала коррелятом философско-теоретических конструкций.

Организационная конкретизация «левого спектра» во второй половине XIX в.

Дальнейшее развитие либерально-капиталистических отношений в России привело к окончательному оформлению двух направлений в русском народничестве: легального и революционного. Русская «левая мысль» постепенно становилась все более неоднородной. «Легальное», реформистское крыло народничества сложилось в 80-х гг. XIX в., и было представлено в первую очередь В.П. Воронцовым и Н.Ф. Даниельсоном, излагавшим свои политические взгляды в периодической печати[67 - Кроме того, во второй половине XIX в. появился ряд писателей и поэтов, в творчестве которых прослеживались народнические тенденции. Среди выражавших в художественной форме идейные концепции народничества следует выделить Г.И. Успенского, Н.Н. Златовратского, Степняка-Кравчинского, Н.А. Некрасова. Характерным сюжетом произведений этих писателей становилась ситуация в пореформенной деревне, разложение общины и деградация крестьянской культуры.]. Эти теоретики, исходя из реальных тенденций процесса либерализации, критиковали курс правительства на активное внедрение механизированного капиталистического производства, приводившее к массовому разорению ремесленников и разрушавшее институт общины. Средством реализации «левой», некапиталистической альтернативы легальные народники провозглашали не революцию, а реформы; более того, они считали, что эту миссию сможет взять на себя самодержавное государство. Их воззрения были беспрецедентны для русской «левой мысли» и стали первыми ярко выраженными проявлениями социал-реформистских установок.

Однако не удовлетворившая «левых» развязка крестьянского вопроса и осознание индифферентности народных масс к революционной агитации, послужили ощутимым толчком не только для легальных публикаций, но в первую очередь – для развертывания работы по созданию всероссийской революционной организации. В условиях политической гегемонии самодержавия революционные установки становились определяющими для подавляющего большинства теоретиков «левого спектра»[68 - Позднее Л.Д. Троцкий писал, что «административное, военное и финансовое могущество абсолютизма… не только не исключало возможности революции, как думал либерализм, но, наоборот, делало революцию единственным выходом» (Троцкий Л.Д. Итоги и перспективы. Движущие силы революции. // К истории русской революции. М., 1990, с. 91).]. Наиболее крупной антиправительственной организацией стала вторая «Земля и воля», образованная в 1876 г. В программных документах этой организации, наряду с бакунистскими установками[69 - «Конечный политический и экономический наш идеал – анархия и коллективизм» (Программа «Земли и воли». Май 1878 г. – окончательная редакция (Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. М., 1997, с. 395).], присутствовали конкретные политические требования: свобода переселения, личная неприкосновенность, право контроля над властями. Однако методы землевольцев содержали в себе значительный процент «левого» радикализма: террористические акты рассматривались ими как действенный способ дезорганизации правительства. Кроме того, в отличие от большинства предыдущих социалистов землевольцы, выступая за общинный коллективизм после свержения монархии, допускали промежуточный этап государственности, предшествующий возникновению анархического общества, – организационные формы закрепления теоретической деятельности неизбежно корректировали политическую стратегию «левых».

В 1879 г. «Земля и воля» распалась на две организации – «ерный передел», придерживавшийся умеренных взглядов, и «Народную волю», вставшую на позиции «левого» радикализма. Если воззрения народников «первой волны» отличало некоторое дистанцирование от текущей политической борьбы, то в конце XIX в. радикализм начал носить не общетеоретический, а социально-практический характер. С целью синтеза политики и социализма народовольцы выдвинули тезис «к социальному через политическое», в русском «левом движении» произошло окончательное признание политической борьбы как основного средства достижения социалистического идеала, а главным методом этой борьбы постепенно становился террор, после провала «культурной революции» начинавший казаться единственно возможной формой противодействия властям. Согласно воззрениям народовольцев, влияние, которое террор должен был произвести на массы, оказывалось гораздо важнее, чем непосредственные результаты, а дезорганизация государственной власти, возникавшая в условиях террористических актов, должна была привести к политической дискредитации самодержавия и складыванию революционной ситуации. Практика индивидуального террора достигла определенных результатов, главный из которых – убийство царя Александра II в 1881 г.

В новых социально-политических условиях менялись прежние идеологические координаты, и «левая» теория постепенно начинала мимикрировать в зависимости от конкретных обстоятельств. После выявления значительного процента консервативно-патриархальных установок среди большей части крестьянства, надежда на социальный переворот снизу стала казаться многим революционерам малообоснованной, и в воззрениях народовольцев появились нехарактерные для русского народничества тезисы о революционном меньшинстве и необходимости строго централизованной политической организации. Все это способствовало зарождению в России новых политических теорий, отличных от «крестьянского социализма». К концу 80-х гг. XIX в. народовольцы поставили вопрос о возможности решения социально-политической проблемы небольшой группой людей – революционным меньшинством. Этот вопрос во многом определил формы будущего развития русского марксизма.

Однако воззрения народовольцев не были единственной предпосылкой появления авторитарных установок в русской «левой мысли». Роль «моста» от народничества к марксизму (особенно его большевистской составляющей) сыграл «русский бланкизм», представленный в первую очередь в воззрениях С.Г. Нечаева и П.Н. Ткачева. Это самобытное явление русской общественно-политической мысли, хронологически развивавшееся параллельно с народническими воззрениями и идейно противостоявшее как умеренно-пропагандистскому, так и анархистскому направлениям. Взаимовлияние революционного народничества и «русского бланкизма» не подлежит сомнению, однако ряд критериев не позволяет поставить знак равенства между этими разновидностями «левых взглядов»[70 - Вопреки общепринятой в отечественной историографии точке зрения теоретические разработки П.Н. Ткачева по многим причинам не подпадают под определение «народнических взглядов».]. В доктрине «русского бланкизма» присутствовали тезисы о социалистических формах организации внутри общины и об освобождении личности в социальной революции, однако эти идеи не являлись центральными в программных документах бланкистов и в большей степени носили декларативный характер. Гораздо большее внимание было уделено установкам на захват государственной власти революционным меньшинством.

Такие взгляды были характерны еще для прокламации «Молодая Россия», написанной П.Г. Заичневским в 1862 г.[71 - Заичнееский П.Г. Молодая Россия (Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. М., 1997, с. 142 – 150).] и декларировавшей, что образованию федерации должна была предшествовать диктатура революционной партии, построенной на началах централизма. Но впервые идея об освободительной роли сознательного революционного меньшинства, близкая воззрениям О. Бланки, получила серьезное воплощение и четкую формулировку в прокламациях С.Г. Нечаева, организовавшего в 1869 г. революционное сообщество «Народная расправа». Деятельность этой тайной организации определялась в первую очередь «Программой революционных действий»[72 - Нечаев С.Г., Ткачев П.Н. Программа революционных действий (Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. М., 1997, с. 203–207).] и идеями, изложенными в «Катехизисе революционера»[73 - Нечаев С.Г. Катехизис революционера (Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. М., 1997, с. 244–248).]. Для этих документов были характерны установки на создание жесткой иерархии в революционном сообществе, подчеркивание специфической формы организации революционных сил: жесткой конспирации, единственно возможной в русских политических условиях, «революционный макиавеллизм», предполагавший полное отрицание каких-либо этических норм.

Взгляды С.Г. Нечаева были развиты и теоретически обоснованы в работах П.Н. Ткачева. Тезисы о жесточайшей централизации, иерархической подчиненности, строгой дисциплине и предельной конспиративности революционного сообщества стали для «русского бланкизма» основополагающими. В работах «русских бланкистов» подчеркивалась особая роль государства в регулировании организации общества, была выдвинута идея о революционной диктатуре меньшинства[74 - «Это меньшинство в силу своего более высокого умственного и нравственного развития всегда имеет и должно иметь умственную и нравственную власть над большинством» (Ткачев П.Н. «Набат» (программа журнала) (Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. М., 1997, с. 348–349). «Только обладая властью, меньшинство может заставить большинство, – то косное, рутинное большинство, которое не доросло еще до понимания необходимости революции и не уяснило себе ее цели и задачи, – заставить это большинство переустраивать свою жизнь сообразно с его истинными потребностями, сообразно с идеалом наилучшего и наисправедливейшего общежития» (П.Н. Ткачев Революция и государство (Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. М., 1997, с. 358).], а главным средством для захвата политической власти провозглашался террор, в теоретической апологии которого П.Н. Ткачев намного превзошел народовольцев. В модели революционной власти, сконструированной П.Н. Ткачевым, не было речи о самоуправлении, а главным атрибутом нового революционного правопорядка объявлялось насилие. Провозглашалась централизация каждой отдельной функции власти и возможно большая дифференциация этих функций. В этой установке, полемически заостренной против идеи общественного самоуправления, прослеживались все необходимые элементы для возникновения сверхцентрализованного государственного аппарата.

Воззрения С.Г. Нечаева и П.Н. Ткачева во многом контрастировали с рядом установок «ортодоксального» марксизма, однако следует отметить, что в России именно «русский бланкизм» впервые сформулировал тезис о необходимости революционной диктатуры и важнейшей роли государства после осуществления социалистической революции. Более того, «русские бланкисты» провозглашали этот тезис как единственно верный в существовавших социально-политических условиях, диктовавших необходимость реализации «реалистической» трансформации первоначального «революционно-утопического» проекта. Концепции С.Г. Нечаева и П. Н. Ткачева отличались крайним антиперсонализмом, централизмом, этатизмом и резко контрастировали с воззрениями революционеров-народников, но во многом предвосхитили большевистские установки. Начав с тезиса об общественном контроле над экономической и политической жизнью и резкого неприятия консервативных установок, ориентированных на концентрацию властных функций в руках элиты, «левые» через теорию революционного заговора приходили к апологии государства и правящего меньшинства.

Появление русского марксизма и последующая эволюция «левой» политико-теоретической линии

До начала 70-х гг. XIX в. К. Маркс не имел серьезных последователей в России, где подавляющее большинство социалистов отрицали идею гегемонии пролетариата, считая, что эта модель игнорирует интересы других слоев общества, и, прежде всего, крестьян и ремесленников, составлявших большинство населения России[75 - Весьма показателен в этой связи землевольческий тезис о необходимости «сбросить с социализма его немецкое платье и… одеть в народную сермягу» (Передовая статья из газеты «Земля и Воля!» (Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. М., 1997, с. 410).]. По мере развития торгово-промышленных отношений происходила попытка придать индустриализации некапиталистическое направление: народнические воззрения переносились в сферу экономики, где в качестве альтернативы социальной дифференциации, наемному труду и монополизации капитала выдвигались производственные ассоциации (аналог общинно-коллективистских форм организации в промышленности).

Однако марксистские установки постепенно проникали в работы русских философов. Так, П.Л. Лавров, признавая «особый путь» развития России, воспринял и использовал в своих работах ряд положений марксизма, в первую очередь тезисы о классовой борьбе, необходимости централизованной организации для сплочения рабочих масс; а деятельность лавристов во многом предопределила развитие социал-демократических убеждений в России. Централистские принципы революционной организации, провозглашенные народовольцами и П.Н. Ткачевым, относительная эффективность конспиративноавторитарных методов в условиях самодержавия, разочарование в инертности крестьянских масс по отношению к революционным лозунгам, – все это также оказало опосредованное влияние на отказ от ряда народнических ценностей в пользу марксизма. Вместе с тем, вполне очевидным представляется тот факт, что марксистское движение в России имело принципиально иные корни, поколенческую ориентацию и социокультурный фон, чем в Европе. Идея «особого пути» России «генетически» передалась от народничества к русскому марксизму, оставшись квинтэссенцией «левых взглядов».

Первым «левым» теоретиком, чьи воззрения представили собой эволюцию от народничества к марксизму, стал Г.В. Плеханов. Один из идеологов «Земли и воли», бакунист, выступавший за создание федерации общин, в дальнейшем один из основателей «Черного передела», Г.В. Плеханов начал сомневаться в актуальности ряда народнических тезисов в период бурного развития капитализма, проведения политики стимулирования роста промышленности, ускорения процесса концентрации производства, роста рабочего класса и разложения крестьянской общины. Он назвал неприемлемым сведение народовольцами политической борьбы к террору, считая это средство неэффективным. Марксизм Г.В. Плеханова сформировался на фундаменте разочарования в пропагандистской работе и практике народовольцев.

В 1883 г. при непосредственном участии Г.В. Плеханова в Швейцарии была создана первая русская организация марксистов – «Освобождение труда». Попытка найти оптимальный вариант адаптации западных моделей общественного прогресса к сложным и противоречивым условиям России, утверждение марксизма и формирование пролетарской идеологии на русской почве могло произойти только путем размежевания с народничеством: Г.В. Плеханов подверг критике взгляды народников, применяя к их воззрениям мерку западноевропейского «утопического социализма», отрицая готовность России к социалистической революции и призывая к созданию единой, не разделенной на фракции и группы социал-демократической рабочей партии как единственного средства создания социально-экономических предпосылок для построения социализма[76 - «Возможно более скорое образование рабочей партии есть единственное средство разрешения всех экономических и политических противоречий современной России» (Плеханов Г.В. Наши разногласия. // Сочинения. М.-Л., 1923–1927, Т. 2, с. 349).]. Закономерным этапом в развитии рабочего и социал-демократического движения в России стало образование в 1898 г. Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП).

Русский марксизм ставил знак равенства между народным благосостоянием и национальным богатством, считая распределение средств потребления следствием распределения условий производства, и отождествлял социальное с политическим: всякая классовая борьба объявлялась борьбой политической. Община трактовалась как революционный субъект, исчерпавший свои исторические возможности, «народа» как монолитного целого в воззрениях марксистов не существовало, эта «абстрактная категория» представляла собой совокупность различных классов, на сторону одного из которых должна была встать интеллигенция, и этим классом призван был стать пролетариат как главная революционная сила. Однако полного отказа от народнических ценностей не произошло: по мнению Г.В. Плеханова, строго установленная необходимость капиталистического развития России была вполне совместима с возможностью «особого пути» ее развития, так как социалистические преобразования в России могли состояться до окончательного расцвета капиталистических отношений.

Начало 90-х гг. XIX в. в России стало расцветом марксизма: возникали многочисленные кружки, появлялись публикации, анализировавшие социально-политические события в стране с позиций «научного социализма». Именно в это время сформировалось и направление, получившее название легального марксизма. Это политико-теоретическое течение стремилось приспособить пропаганду марксизма к условиям тогдашней российской действительности. Главные идеологи легального марксизма (П.Б. Струве, М.И. Туган-Барановский, С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев), взгляды которых отличались умеренностью, в условиях цензуры легально печатали свои произведения. Основные тезисы доктрины легального марксизма сводились к доказательствам неизбежности и прогрессивности развития товарно-денежных отношений в экономике России.

Национальное своеобразие политического развития России в доктрине легальных марксистов сводилось к «особой форме» зарождения капиталистических отношений: капитализм вырастал на почве дифференциации крестьянства на мелкую буржуазию и пролетариат. Взгляд на революционные преобразования и на диктатуру пролетариата как на несвоевременные явления для российской действительности, ориентация на реформы[77 - «Социальные реформы составляют звенья, связывающие капитализм с тем строем, который его сменит, и – каков бы ни был политический характер того заключительного звена, которое явится гранью между двумя общественно-экономическими формами, – одна форма исторически вырастает из другой» (Струве П.Б. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. СПб., 1894 с. 130 – 131).] и либерально-демократические свободы, установка на создание правового государства по западноевропейскому образцу, попытка синтеза социал-демократии с либерализмом, во многом приближали учение легальных марксистов к теории

Э. Бернштейна. В дальнейшем часть легальных марксистов (П.Б. Струве, М.И. Туган-Барановский) перешли на либерально-консервативные позиции[78 - Так, марксизм переставал быть прерогативой «левых взглядов».], а С.Н. Булгаков и Н.А. Бердяев через христианский социализм пришли к религиозной философии и православию. Таким образом, в 90-е гг. XIX в. в русской «левой мысли» постепенно повторялась ситуация, наблюдавшаяся в Европе: многообразие социалистических течений приводило к тому, что часть мыслителей эволюционировали «вправо», что в свою очередь делало «левые взгляды» как спектр политических идей более аморфными.

Развитие торговли и промышленности в России постепенно способствовало тому, что крестьянские хозяйства становились менее замкнутыми, все больше капитализировались и втягивались в рынок. К концу XIX в., благодаря промышленному перевороту, Российская империя превратилась в одну из крупных индустриальных держав мира. Но реформы коснулись по преимуществу сферы экономики, правящая элита не принимала либеральных моделей политической модернизации, и еще более негативно оценивала концепции «левых» о радикальном изменении государственного устройства с участием общественных сил. В начале XX в. монархия в России по-прежнему была ничем не ограничена. Революция 1905 г., олицетворившая антиконсервативные настроения значительной части политических сил России, вынудила императора принять манифест 17 октября, позже именовавшийся Манифестом свобод. Главным итогом революции 1905 г. стало образование Государственной думы[79 - Скамьи в российском парламенте по западноевропейскому образцу разделились на «правые» и «левые».], зарождение некоторых элементов правового государства, формирование и функционирование различных политических партий и организаций[80 - К 1917 г. в России насчитывалось более сотни политических партий и союзов (см. Политическая история России в партиях и лицах. М., 1993).], в том числе «левого» толка. С одной стороны, определенная легализация деятельности социалистов содействовала развитию и популяризации «левой мысли» в России[81 - «Левые взгляды» в России начала XX в. действительно распространялись с невероятной быстротой, из сферы политики они все больше проникали в искусство. Большое число писателей и поэтов стали причислять себя к «левым» или, по крайней мере, симпатизировали им (Б.В. Савинков, М. Горький, Л.Н. Андреев, А. А. Блок, А. Белый, С. А. Есенин, Н.А. Клюев и многие др.). А с приходом к власти большевиков «левые взгляды» в искусстве стали доминирующими. В 1918 г. В.В. Маяковский создал «Левый марш». В 20-е гг. XX в. появилось литературнохудожественное объединение «Левый фронт искусств» и т. д.], с другой, – создавала отношения политической конкуренции не только между консервативными, либеральными и социалистическими партиями, но и внутри спектра «левых взглядов».

Зарождавшиеся элементы либерально-демократических норм постепенно делали единство «левых» политических сил невозможным. Партии погружались в рутину парламентской деятельности, что неизбежно подтачивало прочность теоретических основ и заставляло «левых» рассматривать те или иные теоретические положения исключительно в социально-практической плоскости. Каждый теоретик оказывался связан с определенным политическим течением – с одной из борющихся сил, поэтому характер постановки вопросов или применения тех или иных аргументов, весь тип его мышления вплоть до используемого им понятийного аппарата попадали в зависимость от партийной программы. Это неизбежно отражалось на модификации «левой мысли» в амбивалентную, постоянно меняющуюся, допускающую самые разные интерпретации своих отдельных положений идеологическую систему ценностей.

Социалисты все меньше были склонны к рефлексирующей и теоретической позиции, в большей степени направляя свое внимание на конкретные стратегические и организационные проблемы.

Партийно-фракционная дезинтеграция «левого движения» в России после 1905 г.

Несмотря на нараставшую популярность теории К. Маркса, далеко не все революционные группы в России и в среде «левой» эмиграции перешли на позиции марксизма. Народники приняли принцип классовой борьбы, признали непререкаемым факт внедрения капиталистических отношений в большинство сфер общественно-политической жизни России, однако они считали, что реальная степень проникновения капитализма в русскую деревню и дифференциация сельского населения серьезно преувеличивались марксистами. Народники указывали на то, что интересы городского пролетариата тесно связаны с интересами крестьянства, которое продолжало, с их точки зрения, оставаться главной движущей силой революции. Тезис классиков революционного народничества о регрессивности капитализма в России корректировался и сужался областью земледелия. Обоснованием возможности некапиталистического пути развития деревни послужили положения об устойчивости крестьянских трудовых сообществ и их способности противостоять конкуренции со стороны крупных капиталистических хозяйств. Главным выразителем настроений, направленных против общины со стороны правительства стал министр внутренних дел П.А. Столыпин. Земельная реформа П.А. Столыпина встретила резкое неприятие со стороны всех политических организаций народнического толка, воспринявших ее как отражение интересов крупных собственников, попытку внедрения в общину принципа социальной дифференциации, способствовавшего ее разложению, и как наступление на местное самоуправление с целью развития товарно-капиталистического хозяйства. А тот факт, что за одиннадцать лет столыпинской реформы из общины вышло сравнительно небольшое число крестьян[82 - Крестьяне неохотно выходили из общины и по причине того, что она исторически защищала их от полного разорения. Например, община уменьшала опасность неурожая: каждая семья имела несколько разрозненных полос земли (принцип чересполосицы): одну в низине, другую на возвышенности и пр. Подобные черты русской общины воспринимались народниками как социалистические.], подтвердил в глазах народников их установку на возможность социалистической модернизации общины как главной альтернативы капиталистическим отношениям. В начале XX в. народнические воззрения в основном были представлены в политических доктринах социалистов-революционеров и анархистов.

Социалисты-революционеры (эсеры) как политическая организация, объединившая различные кружки народнического толка, оформились к 1902 г., а через несколько лет они превратились в крупнейшую и самую многочисленную в России партию. Ведущим теоретиком и автором многих программ партии стал В.М. Чернов. Отрицая наличие принципиальных разногласий между крестьянством и пролетариатом, эсеры выдвинули идею союза этих двух классов в революции, реальным воплощением которого должна была стать единая социалистическая партия, которую эсеры, отрицавшие строгую централизацию, представляли в виде федерации автономных групп. Предпосылки для мирного, демократического развития деревни по некапиталистическому пути к социализму должна была создать социализация – отмена частной собственности на землю, соответствующая общинным представлениям большей части крестьянства: земля в результате социализации должна перейти в руки крестьянских общин. Программа партии провозглашала конечной целью экспроприацию капиталистической собственности и реорганизацию производства и всего общественного строя на социалистических началах. В условиях борьбы правительства с революционными установками эсеры признали террор наиболее эффективным средством противостояния властям и дезорганизации правительства, действенным методом борьбы с самодержавной бюрократией и результативным способом агитации и пропаганды.

Эсеры подчеркивали свою «генетическую» идейную связь с русской революционной традицией, в первую очередь с народовольцами, но большая часть сторонников террористической практики рассматривали ее не как самодостаточную, а как неотъемлемый, дополнявший массовую борьбу элемент, помогавший общественному социалистическому движению и пробуждавший революционную активность. Однако в лице эсеров впервые со времен «Народной воли» возникла всероссийская революционная партия, сумевшая не только объявить террор одним из главных средств своей борьбы, но и развернуть его в масштабах, далеко превзошедших народовольческие.

Партия социалистов-революционеров стала характерным примером раскола крупных «левых» политических организаций на самостоятельные фракции вследствие идейных разногласий по практическим вопросам. Уже после принятия эсерами программ «минимум» и «максимум»[83 - Первая сводилась к созданию демократической республики, предоставлению гражданам политических свобод, введению всеобщего бесплатного образования и пр. Вторая декларировала необходимость социалистической революции, введение общественной собственности на средства производства, уничтожение классов.] от партии откололись умеренное и «крайне левое» течения. Умеренное направление, выступившее за программу «минимум», вскоре образовало партию народных социалистов (энесов)[84 - В июне 1917 г. энесы объединились с идейно близкими трудовиками («Трудовой группой») в Трудовую народно-социалистическую партию, поддержавшую Временное правительство.], теоретики которого (А.В. Пешехонов) выступили за национализацию земли (превращение ее в государственную собственность) в противовес социализации, отвергли революционные и террористические установки как не соответствовавшие конституционному режиму, считая, что социалистическое движение должно развиваться в рамках правовых норм, и выступили за сближение народников с либералами. А «крайне левое» течение эсеров организационно оформилось в 1906 г. в «Союз социалистов-революционеров максималистов». Идеологи максимализма (М.И. Соколов) считали возможным немедленный переход России к социализму и настаивали на немедленном осуществлении эсеровской «программы максимум»: одновременно с социализацией земли считали необходимым провести социализацию фабрик и заводов, отрицали прогрессивность либерально-демократического строя и легальную политическую борьбу, а основными методами борьбы за уничтожение капитализма признавали индивидуальный террор и экспроприации.

В дальнейшем внутри партии эсеров вновь образовались «правое» и «левое» ответвления. Одни (В.М. Чернов, А.Ф. Керенский, ставшие впоследствии членами Временного правительства) взяли курс на реформы, коалицию с умеренными партиями, легальное давление на правительство посредством парламентских выступлений, агитацию в печати, организацию общественных протестов; вторые (М.А. Спиридонова, М.А. Натансон) – на революцию и социализацию, выступив против Временного правительства и Учредительного собрания, которым они противопоставили Советы. Попытки примирить «левое» крыло с «правым» не увенчались успехом, и «левые» социалисты-революционеры к 1917 г. оформились в отдельную партию и, поддержав большевистское революционное выступление, вошли в двухпартийное советское правительство. Однако уже в первые годы после Октябрьской революции прояснились принципиальные разногласия «левых эсеров» с большевиками по ряду вопросов: эсеры были против ограничения свободы печати, восстановления смертной казни, саботажа большевиками принятой земельной программы[85 - Большевистский «Декрет о земле» являлся заимствованием агарной программы эсеров.], превращения Советов в декоративное прикрытие однопартийной военно-бюрократической диктатуры – критика эсеров касалась именно тех вопросов, которые обеспечивали устойчивость и эффективность советского режима.

Главным пунктом, по которому «левые эсеры» бесповоротно разошлись с большевиками, стало заключение Брестского мира в 1918 г. Брестский мир нанес серьезный урон главной социальной опоре «левых эсеров» – крестьянам, у которых после потери хлебных территорий большевистские комбеды (комитеты бедноты) получили право отбирать зерно, согласно изданному декрету, предоставлявшему им всю власть в деревне, а дальнейшее введение «продразверстки» и «совхозов», по мнению эсеров, превращало крестьян в наемных рабочих большевистского государства и разрушало общину. Все эти разногласия привели к размежеванию эсеров: часть из них («Партия революционного коммунизма» во главе с М.А. Натансоном) слились с большевиками, часть («правые эсеры») стали вести вооруженную борьбу с большевиками, часть некоторое время продолжали действовать легально, но после ряда терактов[86 - В том числе, покушение на В.И. Ленина в 1918 г. было организовано эсерами.] и Кронштадтского восстания 1921 г., выразившего настроения антибольшевистской оппозиции (в основном анархистов и «левых эсеров»), их деятельность перешла в подполье. Единственный оставшийся легальным народнический клуб «Объединение левого народничества» был запрещен в 1925 г. В 1936–1937 гг. произошли массовые аресты бывших эсеров, а к началу 40-х гг. XX в. погибли почти все бывшие вожди эсеровских партий.

Помимо социалистов-революционеров крупной немарксистской «левой» теорией оставался анархизм, с 70-х гг. XIX в. игравший определяющую роль в системе общественно-политических взглядов народников. Главным теоретиком этого направления мысли и в начале XX в. продолжал оставаться П.А. Кропоткин, чья концепция анархо-коммунизма к этому времени представляла цельное научное мировоззрение, противостоявшее марксизму. Категорически отвергая любые формы власти, анархисты последовательно выступали с леворадикальных позиций: против захвата власти революционной партией и против работы в таких учреждениях, как Государственная дума и Учредительное собрание, являвшихся атрибутом либеральных форм власти, серьезно препятствовавших революции. Из видов политической борьбы они выделяли прямое противостояние рабочих капиталу: бойкот, стачки, саботаж, революционное насилие, экспроприации, террор. Движение анархистов было многообразным и неоднородным[87 - См. Анархисты. Документы и материалы. 1883–1935. М., 1999.], для иллюстрации чего следует выделить такие его направления, как анархо-синдикализм (Д. Новомирский), анархо-индивидуализм (А.А. Боровой), анархо-мистицизм (Г.И. Чулков), объединенные отрицанием государственности во имя социальной солидарности и личной свободы. Анархизм стал попыткой сохранения «левой идентичности» за организационными пределами партийного движения. Анархистов отличала апелляция к «первоначальным» «левым ценностям» и наиболее последовательная для «левых» тактика, оказавшаяся, однако, наименее эффективной для контакта с широкими массами в существовавших условиях создания социалистических партий, вступления социалистов в правительства и участия «левых» в парламентских заседаниях.

Тем не менее, во время гражданской войны анархистам удалось не только вести теоретическую полемику с большевиками, но и противопоставить им свой социальный эксперимент, воплотившийся в модели «вольных Советов», главными теоретиками и практиками которой стали Н.И. Махно и П.А. Аршинов. Фундаментом этой концепции стал институт общины как прообраз анархо-коммунистических форм социальной организации. Н.И. Махно выступил против государственной собственности на землю[88 - В Гуляй-Поле еще до Октябрьской революции была проведена социализация («черный передел») земли в пользу крестьянских общин.], установки на централизацию и диктатуры партийной верхушки, провозглашенных большевиками. Деятельность Н.И. Махно и его сторонников стала попыткой создания безгосударственных форм социальной организации (относительно эффективной в условиях гражданской войны), и этот анархистский эксперимент, фактически, оказался единственной политической альтернативой, противостоявшей как существовавшим большевистским, так и нацеленным на реставрацию консерватизма монархистским и декларировавших необходимость экономической вестернизации либеральным политическим моделям. Некоторые идеи Н.И. Махно нашли свое отражение в таком идейном течении российской анархисткой эмиграции, как «платформизм», выдвинувшим тезис о необходимости переходного этапа на пути к анархо-коммунистическому обществу в виде рабочих Советов.

В целом «левые взгляды» в России уже в начале XX в. представляли собой совокупность различных, а подчас диаметрально противоположных моделей политической модернизации. Противоречия, характерные для «левых» Европы, в начале XX в. были в полной мере присущи и русской «левой мысли». Практика неизбежно вносила свои коррективы в теорию, нарушая ее стройность и цельность. Различное отношение к методам политической борьбы, к возможности коалиции с другими политическими силами, к теории социалистической революции, к институту государства, – все это создавало «правые» и «центристские» фракции внутри «левых» партий и организаций[89 - Разумеется, это способствовало и модификации самих терминов. Так, внутри социалистических партий «правыми» стали называть сторонников коалиции с либералами и легальных способов выражения своих убеждений, «левыми» – противников таких союзов и поборников исключительно нелегальных форм борьбы, а «центристами» – социалистов, пытавшихся сочетать эти политические качества. А после обвинения большевиков в «правом уклоне», в связи с курсом на диктатуру партийной элиты и их ответным тезисом о «левом ребячестве», возникли новые прочтения терминов.]. Как и в Европе, еще одним фактором, способствовавшим расколу «левых», стала первая мировая война, разделившая «левые силы» России на два лагеря: «интернационалистов» («пораженцев») и «оборонцев». Среди поддержавших войну были такие «левые» теоретики, как, например, П.А. Кропоткин и Г.В. Плеханов (выдвинувший тезис о том, что во время войны борьба классов должна сменяться их сотрудничеством), а против военных действий выступили В.М. Чернов, Ю.О. Мартов, В.И. Ленин, возложившие ответственность за войну на империалистические правительства и партии, ее поддержавшие. Этот раскол способствовал дальнейшему усугублению противоречий внутри спектра «левых взглядов».

Размежевание коснулось и российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). Значительная часть лидеров российской социал-демократии в начале XX в. находились в эмиграции, специфические условия которой генерировали взаимное отчуждение и во многом предопределили тактические и стратегические расхождения. Раскол на фракции большевиков и меньшевиков произошел в 1903 г. Разногласия у сторонников В.И. Ленина и Ю.О. Мартова возникли из-за неодинакового отношения к членству в партии, В.И. Ленин выдвинул тезис о необходимости принятия в партию только «профессиональных революционеров». Фактически, идейные разногласия были значительно глубже и касались, прежде всего, разных взглядов на осуществление социал-демократических программ «минимум» и «максимум».

Позиции меньшевиков отличались умеренностью, склонностью к реформизму. Основными их постулатами стали: постановка только тех задач, для которых уже созрели объективные условия; борьба за максимальное расширение состава социалистов, создание возможных блоков с другими партиями, включая либеральные; принятие всех легальных форм политической борьбы и отрицание ряда нелегальных (экспроприаций, террора)[90 - «Правое» крыло меньшевизма, отрицавшее любые нелегальные формы политической борьбы, включая социалистическую революцию, и выступившее исключительно за легальную деятельность, получило название «легализма» (А.Н. Потресов, П.Б. Аскерольд).]; признание политического освобождения необходимым предварительным условием освобождения экономического.

Кроме того, меньшевики и большевики по-разному оценивали роль насилия, возможности ограничения демократии революционной партией, перспективы развития взаимоотношений рабочего класса с другими слоями общества. Многие меньшевики симпатизировали идеям К. Каутского и пытались превратить РСДРП в реформистскую партию западноевропейского образца. Эта европеизированная модель «демократического социализма» вызывала резкое неприятие у большевиков. Революционные призывы В.И. Ленина и его сторонников меньшевики считали преждевременными, указывая на неисчерпанность созидательных потенций либерально-демократического строя, незавершенность процесса капиталистической эволюции народного хозяйства в России, возможность дальнейшей демократизации общества в рамках развивавшегося капитализма. После Февральской революции 1917 г. и свержения монархии меньшевики выступили в поддержку Временного правительства, а некоторые члены фракции вступили в правительство[91 - Против вхождения в правительство выступило только «левое» крыло меньшевизма во главе с Ю.О. Мартовым.]. В 1917 г. из течения внутри рабочего движения меньшевики превратились в отдельную партию, объединившую марксистов реформистского толка и получившую название российской социал-демократической рабочей партии (объединенной) – РСДРП (о). В то же время, раскол меньшевиков в начале первой мировой войны способствовал консолидации многих из них (Л.Д. Троцкого, А.М. Коллонтай) с большевиками, которые в своей массе встали на позиции интернационализма.

В целом в начале XX в. единство «левых сил» в России уже превращалось в миф, а любые попытки консолидации в большинстве случаев заканчивались организационным расколом, усугублявшим тенденции к поляризации. Дискуссии и идеологические споры «левых» касались в первую очередь организационных и тактических вопросов. Партийное оформление большинства «левых» течений приводило к тому, что каждое решение партии стало преломляться в деятельности ее членов, а из каждого лозунга должны были проистекать конкретные деяния. И наиболее ярким примером, великолепно отобразившим практическое значение этого вопроса, стало развитие большевистской партии.

Тезис В.И. Ленина о единстве теории и практики и большевистская гомогенизация российского политического пространства

С 1917 г., после Октябрьской революции претензии на политическую и идейную монополию в сфере «левых взглядов» все больше начинали выказывать большевики[92 - В 1917 г. партия оформилась как РСДРП (б), в 1918 г. с целью окончательного разрыва с социал-демократами была переименована в Российскую коммунистическую партию (большевиков) – РКП (б), в 1925 г., уже после образования СССР она стала именоваться Всесоюзной коммунистической партией (большевиков) – ВКП (б), а с 1952 г. – Коммунистической партией Советского Союза – КПСС.]. Наряду с признанием на определенном, предшествующем социалистической революции этапе необходимости тактики «левого блока» – сотрудничества с другими социалистическим партиями и организациями, большевизм отличала вера в неоспоримые преимущества революции перед реформами[93 - В рядах большевиков в противоположность меньшевистскому «легализму» возникло в 1909 г. течение «отзовизм» – группа «Вперед» во главе с А.А. Богдановым, выражавшая ультрареволюционные настроения, выступавшая против легальной деятельности партии (в том числе – участия в Государственной думе) и призывавшая к немедленным революционным действиям: партизанской борьбе и экспроприациям.]. Партия большевиков создавалась как строго централизованная нелегальная организация, объединявшая исключительно «профессиональных революционеров»[94 - «Все великие политические перевороты решались энтузиазмом передовых отрядов, за которыми стихийно, полусознательно шла масса» (Ленин В.И. О внутренней и внешней политике республики. // Полное собрание сочинений. Издание пятое, М., 1963, Т. 44, с. 326). Подобные высказывания демонстрировали несомненную близость воззрений В.И. Ленина и концепций С.Г. Нечаева и П.Н. Ткачева.]. Главным теоретиком и вождем большевизма стал В.И. Ленин. Его экономические воззрения в целом воспроизводили марксистские модели, но ни К. Маркс, ни Ф. Энгельс не оставили подобных ленинской концепций для выработки политической стратегии и тактики пролетарской революции, а также столь развернутых схем осуществления послереволюционных социальных преобразований. Развитие марксистской теории классовой борьбы на организованном и тактическом уровне стало основной задачей в разработках В.И. Ленина. Характерной чертой ленинских работ стала попытка объединить мысль и действие, теорию и практику, тяга к тезисной манере изложения взглядов. Тезис о диалектическом единстве теории и практики был сформулирован К. Марксом[95 - «Теория становится материальной силой, как только она овладевает массами… Недостаточно, чтобы мысль стремилась к воплощению в действительность, сама действительность должна стремиться к мысли» (Маркс К. К критике гегелевской философии права. Введение. // Маркс К., Энгельс – ., Сочинения. Издание второе. М., 1958–1965, Т. 1, с. 422–423).], но В.И. Ленин актуализировал новый метод исследования в историческом материализме: конкретный анализ конкретной ситуации. Каждую абстрактно-философскую категорию В.И. Ленин рассматривал исключительно с точки зрения ее действия в рамках человеческой практики. Вполне закономерно, что именно большевики, проанализировав сложившуюся в 1917 г. ситуацию, приняли решение о совершении революции. Кроме того, В.И. Ленин стал утверждать возможность построения социализма в России до образования многочисленного рабочего класса и высокого уровня развития капитализма, полагая, что формирующийся рабочий класс станет самостоятельной революционной силой и, приняв на себя руководство крестьянскими массами, обеспечит перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую: в этом проявилась большевистская трактовка «особого пути» России.

Принципиальное отличие большевиков от предыдущих «левых» течений заключалась не только в том, что, отходя от «левых взглядов» на практике, они в дальнейшем оправдывали в теории эти политические шаги как единственно возможные в той или иной конкретной ситуации, а в том, что эта позиция была провозглашена как единственно верная. После революции, несмотря на интернационалистические лозунги[96 - Революция в России, согласно большевистской теории, должна была стать «прологом всемирной социалистической революции, ступенькой к ней» (Ленин В.И. Прощальное письмо к швейцарским рабочим. // Полное собрание сочинений. Издание пятое, М., 1963, Т. 31. с. 92), а русский пролетариат – «авангардом международного революционного пролетариата» (Ленин В.И. Что делать? // Полное собрание сочинений. Издание пятое, М., 1963, Т. 6, с. 28).], перед большевиками встала отнюдь не задача практической реализации «левых» лозунгов, а проблема выживания нового государства и его сохранения в существовавших международных условиях[97 - Ориентация на сохранение государства в дальнейшем привела к формированию в России такого «правого» политического течения, как национал-большевизм, отстаивавшего в ленинском (а впоследствии – сталинском) культе государства продолжение геополитической линии и исторической миссии Российской империи.]. Начиная с 20-х гг. XX в. большевистская элита стремилась найти компромисс между идеологической парадигмой социализма и одновременно – задачей прорыва международной изоляции и установления межгосударственных связей (а нередковзаимовыгодных политических и экономических контактов) с теми, кого сами большевики долгое время квалифицировали как враждебную силу[98 - В этом контексте любопытным представляется мнение И. Валлерстайна, указавшего на поразительное сходство тезиса социалиста В.И. Ленина о самоопределении наций с концепцией либерала В. Вильсона, причем цели у обеих доктрин были одни и те же: создание собственного национального пространства и одновременно – стремление интегрировать периферию в оформлявшуюся миросистему. (Подробно см.: Валлерстайн И. После либерализма. М., 2003). Фактически, именно в этот период начало осуществляться идеологическое слияние консерватизма, либерализма и социализма в контексте нациестроительства.]. Перспективы мировой революции начинали представляться сомнительными, функции Коминтерна постепенно сужались до зашиты внешнеполитических интересов большевистского государства, коммунистическая теория превращалась в государственную идеологию, ее сущность стала определяться насущной потребностью и зачастую выходить за рамки спектра «левых взглядов», эволюционируя вместе с политикой Советской России (в качестве примера таких социальных экспериментов, подкреплявшихся теорией, можно привести «военный коммунизм», «новую экономическую политику» и пр.). «Левый» и «правый» уклон от курса партии, стал подвергаться большевиками резкой критике. Так, В.И. Ленин выступил против позиции «левых коммунистов» (Н.И. Бухарина, А.М. Коллонтай), критиковавших Брестский мир и настаивавших на необходимости продолжения войны с империализмом. Намеренное «размывание» большевиками границ между революционной теорией и государственной идеологией способствовало дальнейшей трансформации «левых взглядов». Многие положения теории В.И. Ленина были беспрецедентны для «левой традиции»: «Социализм немыслим без крупнокапиталистической техники, построенной по последнему слову новейшей науки, без планомерной государственной организации, подчиняющей десятки миллионов людей строжайшему соблюдению единой нормы в деле производства и распределения продуктов» [99 - Ленин В.И. О «левом» ребячестве и мелкобуржуазности. // Полное собрание сочинений. Издание пятое, М., 1963, Т. 36, с. 300.]. Подобная стратегия заключала в себе роковое противоречие: согласно ей строительство социализма постепенно начало превращаться в процесс, благодаря которому периферийные государства намеревались «догнать» центральные зоны капиталистической мироэкономики.

Однако ленинские взгляды на партию большевиков в течение многих лет не подвергались серьезным изменениям. Руководящей силой в государстве, согласно теории В.И. Ленина, должно было стать не пролетарское меньшинство населения и даже не партия, построенная на принципах централизма и строжайшей дисциплины, а ее олигархическая верхушка: «Всем известно, что… классами руководят обычно и в большинстве случаев. политические партии; – что политические партии в виде общего правила управляются более или менее устойчивыми группами наиболее авторитетных, влиятельных, опытных, выбираемых на самые ответственные должности лиц, называемых вождями. Все это азбука»[100 - Ленин В.И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме. // Полное собрание сочинений. Издание пятое, М., 1963, Т. 41, с. 24.]. Приходу партии к власти придавалось поистине мессианское значение. Фетишизация партии и принцип вождизма стали основополагающими в трудах В.И. Ленина, а Советы постепенно превращались во вспомогательный орган партии[101 - В своем «Письме к съезду» – своеобразном политическом завещании, В.И. Ленин не упоминал о Советах (см. Ленин В.И. Письмо к съезду // Полное собрание сочинений. Издание пятое, М., 1963, Т. 45, с. 345–346).]. Среди большевиков этому мало кто противостоял, одной из таких попыток было образование группы «рабочая оппозиция» (во главе с А.М. Коллонтай), выступившей за возврат к первоначальным лозунгам большевиков и выдвинувшей требования права дискуссий, свободы критики партийной верхушки, оторвавшейся от рабочих; эти выступления были резко осуждены В.И. Лениным. Вместе с тем, в конце жизни В.И. Ленин был все больше обеспокоен тем, что решающее политическое влияние переходило к новой силе – государственному аппарату и чиновничеству. Последние работы В.И. Ленина стали отчаянной попыткой найти формы возрождения политической активности народных масс, которая могла бы искоренить бюрократизм нового Советского государства и восстановить утраченные после Октябрьской революции единство и демократию. Однако это во многом напоминало борьбу теряющей власть правящей элиты с соперниками, приобретавшими все большую политическую силу.

Последним крупным «левым» теоретиком в России стал Л.Д. Троцкий. С 1903 г. он выступал с позиций меньшевизма, и только после Февральской революции примкнул к большевикам. В дальнейшем Л.Д. Троцкий высказывался против коалиций с эсерами и меньшевиками, за авангардную роль большевистской партии, за создание жестко централизованного государства. Концепцию Л.Д. Троцкого отличала установка на авторитаризм и подавление легальной оппозиции. С 1905 г. он начал разрабатывать теорию «перманентной революции», стоящей выше национально-государственных рамок и перерастающей в мировую. Троцкистский интернационализм отличался последовательностью, не связав себя ни с одной страной, троцкизм остался деэтнизированной теорией, отрицавшей «социалистическое» нациестроительство[102 - Еще в 20-х гг. XX в. Л.Д. Троцкий пришел к выводу, что «национальное государство пережило себя – как рама для развития производительных сил, как база для классовой борьбы и тем самым как государственная форма диктатуры пролетариата», а «спасение русской революции – в перенесении ее на всю Европу» (Троцкий Л.Д. Программа мира. // К истории русской революции. М., 1990, с. 140–141).]. В 20-е гг. XX в.

Л.Д. Троцкий и его сторонники начали все больше выступать против бюрократии и привилегий в государственном аппарате и среди партийных чиновников, к которым уходила власть. Эти идейные разногласия закончились высылкой Л.Д. Троцкого за границу в 1929 г. Фактически, вся дальнейшая теоретическая и практическая деятельность Л.Д. Троцкого была посвящена борьбе за освобождение международного рабочего движения от бюрократического господства, с тем, чтобы пролетариат вновь мог приступить к свержению капитализма в мировом масштабе. Опровергая большевистские судебные процессы, обвинявшие его в массе политических убийств, Л.Д. Троцкий пришел к выводу, что для развития социализма в СССР необходима новая революция. Он стал первым марксистом, выдвинувшим развернутую теорию критики бюрократизации государства рабочих.

С 1922 г. в СССР все больше возрастало влияние Генерального секретаря Центрального комитета партии, пост которого занимал И.В. Сталин. Сам И.В. Сталин не был крупным теоретиком марксизма. Более того, во время его правления марксизм в России фактически перестал развиваться как научная теория[103 - По выражению П. Андерсона, «к тому времени как правление Сталина достигло своего апогея, марксизм в России практически был сведен к формальному упоминанию» (Андерсон П. Размышления о западном марксизме. М., 1991. с. 31).]. При постепенном развитии разветвленной бюрократической системы, партийная идеология, проникнутая апологетикой вождизма и принципами строгой централизации, все больше стала напоминать консерватизм. Теоретические разработки К. Маркса и В.И. Ленина были догматизированы И.В. Сталиным в таких компилятивных работах, как, например, «Вопросы ленинизма»[104 - Сталин И.В. Вопросы ленинизма. М., 1932.], а в дальнейшем нашли свое единственное воплощение в официальной доктрине «марксизма-ленинизма». Антиимпериалистическая фразеология все больше обуславливалась стремлением партийной элиты к самоутверждению и идеологической трансформации мира (что позднее получило непосредственное осуществление в экспорте советской модели в страны Восточной Европы и превращении СССР в форпост мирового коммунизма).