Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники

* * *

18 ИЮЛЯ

Мои уехали на неделю электричкой на Балтику и, судя по всему, счастливы: море, лошади, велосипеды и дорога через дубовые леса на Преров… Пляж там, между прочим, только нудистский. Говорят, купаются, хотя вода холодноватая. Мариша – как и все остальные, а маленькая Манька в закрытом купальнике. Забавно.

Мне здесь, на Ванзее, спокойно, и даже непривычно спокойно. Болтаюсь по магазинам, делаю вид (для самого себя), что работаю, вечером пью пиво и выползаю, как все местные, на набережную, чтобы созерцать закат… Много ли человеку нужно! И уж почти способен поверить, что впереди, не только здесь, сейчас, целое огромное пространство жизни, заполненное теплым летом и несложным бытом, который здесь никогда не тяготит.

Когда Манька прокричала мне по телефону: папа, тут хорошо, приезжай! – я решил ехать. Не без колебаний, знал, что так хорошо всем нам уже не будет, просто хоть что-нибудь да огорчит. Но билет купил, а с помощью Катарины смог передать в Дом художников «Лукас», чтобы там, в балтийской деревне, моих разыскали, но меня не выдавали. А то не знаю, где они живут, а сюрприз хочу сделать: здравствуйте, я ваш папа!

Катарина засмеялась: «Как же ты найдешь?» – «Найду, – отвечаю. – Примерно представляю… Да и поселочек крошечный. Можно и на улице поискать, и на пляже. Две девчонки на двух велосипедах». Но немцы не разобрались, сказали Марише все, как есть. Мариша перезвонила Томасу, а он продиктовал Катарине, а она написала записку на дверях, что мои меня ждут и встретят и уже запланировали ресторан на вечер (угощают!). Но чтобы я захватил побольше денег…

А вечером следующего дня уже я угощал их в ресторане, а хозяин (он же владелец гостинички, где мои проживали) подошел познакомиться. Приятный господин профессорского вида, мы в прошлом году видели его на взморье с собакой, тут все на виду – и люди, и собаки, и аисты. Хвалил Машкин немецкий и принес ей в подарок малиновый пирог. Она, как собачка, за успехи получает вкуснятину. Я с ходу без запинки проспрягал глагол: «Их бин, ду бист…» С детдома помню. Коронный номер. Но пирога не заслужил.

Вернулся в Берлин. Работать надо, а мои еще на недельку задержатся на Балтике. Там у Машки подруга, а еще любимая лошадка на ферме. Дети работают, помогают ухаживать за животными, за это можно ездить верхом. Недалеко, по полям и вдоль моря.

А у меня руки… С Селигера так и тянется, жуткое воспаление суставов. Распухла левая, пришлось обратиться к врачу, и началось. Правая… я один. Ни помыться, ни одеться. На одной руке гипс, другая жестко перемотана, и резкая боль при каждом движении.

Мои вернулись, как увидели – в рев. Особенно Манька. Не могли привыкнуть к моему новому облику. Компьютер запрещен, так как это нагрузка на руки, по всему телу аллергия от антибиотиков – сыпь! И сразу, тоже неожиданно, операция двух суставов. Доктор Харбрехт сказал, что операция фронтовая. Машка переводила в госпитале, справилась.

Сегодня день рождения Мариши. Сфотографировались втроем – я, она и Манька рядом с огромным букетом гладиолусов. Попросил друзей, они привезли, самые красивые в Берлине, наверное. И весят несколько кило.

Второй день после. Печатаю одним пальцем. Немного диктую Марише.

Как полечу? Девчонкам таскать чемоданы? И что далее, без рук, один бог знает.

* * *

1 НОЯБРЯ

За окном поздняя осень, дождит. А все, что было, кажется уже не таким страшным. До дому добрались… Мариша, бедная, паковала и тащила чемоданы, а Манька охраняла меня, чтоб никто нечаянно руки не задел. Решил компенсировать пропавший отпуск Крымом, но накануне отъезда снова слегка опухла левая рука, так что решалось на ходу: ехать, не ехать. Да еще звонок, это уже когда стоял у дверей – умер Лева Разгон. Звонил Кирилл Ковальджи, он произнес: «Езжай, мы тут справимся. Вернешься на девять дней».

Встречал с поезда, на «Айвазовской», Леня Петров, и с ходу позвонил главврачу Коктебеля. Тот быстро осмотрел и сразу решил: нужна еще операция. Вызвали «Скорую», повезли в Феодосию, в военный госпиталь. Там мои читатели. Бедные наши врачи, золотые руки, а условий, а лекарств просто никаких, даже бинтов… Ничего. Жить буду.

А далее ходил, облизывался у моря, и каждое утро на машину (спасибо Лене Петрову, всегда находил транспорт), и в госпиталь. Практически делали то же, что и немцы, в двух местах разрезали и вставили трубки… Последние три дня вроде разрешили купаться, но разразилась буря…

Кстати, военный хирург пояснил, что это вовсе никакая не зараза, просто воспалились локтевые «мешки». Я ему рассказал, как греб на лодке на Селигере. А он: «В Турцию погрести не желаете? Пора».

Но нет худа без добра: такие же лечения в Москве достались бы куда тяжелее, ведь я отдыхал. Обратно провожал Слава, и пили коньяк до отхода поезда. За помин души Левы Разгона.

Коктебель этого года был особенно пуст: дорога теперь очень дорогая, местные в отчаянии, ведь кормятся от приезжих. Но и новшество: мои знакомые построили двухэтажную гостиничку на восемь комнат (современно, горячая вода, удобства), сдают и получают доход. А Дом творчества как старая баржа, все проржавело, и воды нет… И цены выше… В конце во всем 19-м корпусе я оставался практически один.

* * *

Вторая половина сентября и октябрь прошли в суете: налаживалась работа в Комиссии (ее без меня два раза проводил Кирилл Ковальджи). В «Дружбе народов» начала печататься первая часть романа… А вот с книгой не получается. Новая «Армада», как и предрекал Минутко, не имеет средств… Хотя Варламов Саша звонит и обещает.

Может быть, отдам роман Либкину в «Текст». Ольгерт Маркович предлагает сделать качественный вариант, с редкими фото на вкладке. Но уже однотомную версию. Надо подумать. Миша из «Олимпа» готов взять «трехкнижную», но возможности у него поскромнее, будет такое на вид бедноватое, массовое издание. Зато полное.

Из Комиссии выбыли уже пятеро. В мир иной, навсегда – Булат, Разгон, Коченов (вот уж кто скромно жил и тихо «ушел»). И вдруг откланялась… Женя Альбац. Вроде она без Разгона не хочет участвовать. По-моему, дело не в этом. Вайнер выпал как-то сам собой. Все требовал смертной казни для смертников. И сейчас если не оживить и не пополнить, то будем мы выглядеть убого.

* * *

Трагическая новость: опять война в Чечне. Огорчает не то, что генералы, чем-то напоминающие сытых натовцев, пророчат близкую победу, а старец Сергеев, он же министр вооруженных сил, выдает такие перлы: «Пусть все знают, мы отсюда никогда не уйдем!» Тоже мне, Ермолов! Огорчает настроение прессы, и особенно населения, и так называемой общественности, которая или глухо молчит, или бойко повествует о наших победах, подменяя слово «народ» словом «террористы».

Чем-то они кончат?!

Из дневника 2001 года

Праздновали в «Соснах».

До этого отметили наступление Нового года (века, тысячелетия) на Комиссии, пришли почти все, и как-то было дружно и трогательно. Кирилл Ковальджи произнес тост о том, что и кого мы готовы простить, оставив в прошлом уходящем веке, и тут разгорелась даже полемика, не хотелось никому прощать коммунистов и всего, что они натворили. Кириллу ответил Феликс Светов и другие, жалею, что по горячим следам не записал, но говорили так искренно и вдохновенно, что и впрямь показалось, мы не так уж плохи. Во всяком случае, в Комиссии уж точно люди, любящие Россию. Не случайно к нам пришел Георгий Владимов, и мы на него сейчас оформляем документы.

В «Соснах» зима, несмотря на оттепель и большие перемены. Новый директор Александр Александрович Николаев тут довольно быстро навел порядок: живые цветы на столе, елочка и личное поздравление, все лампочки горят, все врачи да и служащие работают в праздники, и много елок, и много новых фонарей, и каток ярко освещен, иллюминирован и радиофицирован… Появились аквариумы, и в одном крокодил, как мы называем, Гена. Рептилия, вызывающая любопытство и даже жалость.

Новый год теперь с музыкой, артистами, танцами, хорошим угощением, а первого числа с утра «рюмочная» прямо у елки на улице. И тут от хозяйства: моченые яблоки, соленые помидоры, соленые огурчики, капустка, рассолы, пиво, вода и т. д. И вот странности, много не пили, а играли на гармошке и пели песни, общались, тусовались, танцевали… Несколько часов, до обеда. А второго января катание на тройках для детей, забавы и т. д. И оба вечера концерты в «Шумном зале». Оказывается, все можно сделать, если появляется один предприимчивый человек. Впрочем, не все довольны (мы с Николаевым посидели-поговорили), особенно из тех, кто работал по старинке, и «наверху» мало знают об улучшениях, зато знают, что много жалоб. Доносы у нас – первое дело.

Выяснилось, что распродан лес вокруг санатория, даже на лыжах некуда пойти, охрана новых владельцев с автоматами может и пальнуть. Причем самый реликтовый лес, где квадратный сантиметр стоит бешеной валюты, за бесценок двести гектаров из четырехсот разокрали, по-иному не скажешь!

– Ну и остальные разокрадут, – заметил я, на что тут же услышал, не помню от кого, что Путин всего этого не одобряет и остальное, возможно, сохранят.

У директора своя теория, экономическая: если воруют больше, чем производят, то Россия в кризисе, если воруют меньше, чем производят, то Россия может и процветать. О том, что возможен третий вариант: производят и не воруют, даже разговора нет.

* * *

ОКТЯБРЬ

От «Сосен» до сего дня – это целый век.

Был в Страсбурге по работе (январь), в Берлине, где Маша проходила в немецкой католической школе языковую практику, а Мариша ее «пасла». В начале мая все вместе слетали на Менорку (Испания). Домик с террасой и видом на море, взятая напрокат машина, бассейн, правда, подогретый, и жуткие ливни. Но все равно были счастливы. Потом, летом, Селигер с Борисом Славиным, это тоже целый рассказ.

Потом командировка по линии Минюста Франции, мы проехали Францию от Парижа до Тулона с Андреем Ивановым, замечательная поездка. И к октябрю, то есть моему дню рождения, Борис и Гуля подарили мне отдых на Эгейском море, в Турции. Бодрум. Две недели голубое небо, без облачка, теплое море, утром пробежка, встреча солнца на пирсе, выстеленном зеленым ковриком. Поездки в город на машине турецкой, неведомой нам марки, катание на пароходе по морю. Машина не подвела, я тоже. Борис потом шутил, что «Приставкин работал моим водителем». Покупка подарков (Маньке – крошечный кулон, золотую черепашку) и удивительные теплые вечера, когда можно долго сидеть за столиком во дворе. Все благоухает, множество цветов. И крошечное огорчение: под занавес приехали странные туристы, видимо, задешево пошел курорт, и зажарили золотых рыбок из бассейна.

Русских почти не было, две семьи мелких бизнесменов и массажист с женой Федя (Фидель), из Молдавии, гагауз, двое детишек на родине, который, как крепостной, с 8 утра до 10 вечера в турецкой бане. Но все равно лучше, чем заработал бы у нас, в России. Он при случае и переводил, ибо обслуга почему-то ни английского, ни немецкого не знает.

Там в малой скромной компании с Борисом с Гулей встретили мы мое 70-летие. Связи с домом практически не было, но факс от Мариши получил. А дома на нее легла главная задача – отбиваться от корреспондентов и даже самой давать интервью. Газеты гадали. Одни писали, что уехал в Германию, другие – на Селигер, третьи – скрывается на даче.

Самое приятное: многие вспомнили и поздравили. А вот взрослые дети не вспомнили (дети от первого брака. – М.П.). Бог им судья. Значит, отрезано навсегда.

* * *

За эти полгода произошло главное: в печать вышла вся наша проблема, изничтожение силовыми структурами нашей Комиссии. Поднялась волна, чуть ли не сотня статей и передач, и тогда те, видя, что проигрывают (кто же посочувствует чиновникам!), пустили по своим желтым газеткам и наемным хинштейнам и радзиховским (сколько это, интересно, стоило?!) слушок о коррупции в нашей Комиссии. «Почем помилование?» и т. д.

Конечно, это даже нельзя назвать борьбой, мы лишь защищались, никто из Комиссии не сдрейфил и не предал. НИКТО. Но боролись мы как бы с тенью, ибо мы в открытую, а там подставные люди, мы правду, а они – надерганную ложь. Это, надо честно сказать, нервировало, и даже больше не меня, а мою семью. Мариша вдруг испугалась, что меня посадят по сфабрикованному обвинению.

Мысль-то верная, найти лжесвидетелей, засунуть в СИЗО, где придется даже дышать в очередь, а через полгода выдать мое тело с извинениями, мол, простите, вышла ошибочка, он и вправду не виноват. Мариша же настояла, чтобы я написал короткое письмо и отдал в одно из посольств. Если что-то случится – я предупреждал, тогда проинформируйте общественность и помогите семье.

* * *

25–26 ОКТЯБРЯ