По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева до наследства Ельцина

Начали строить общежитие. Воткнули сваи в скважины, но замешкались с бетонированием. Пустоту заполнила вода. Грянул мороз. Вынуждены были замёрзшие в земле сваи срезать и ставить новые.

Похожий случай. Бетонировали основание насосной станции в посёлке Айхал, но заморозили. Пришлось сразу же ремонтировать, укреплять металлом.

Ленский комбинат стройматериалов поставлял пилопродукцию с повышенной влажностью. Из-за этого приходилось перестилать полы… Сухую штукатурку перевозили не в жёсткой таре. На длинных и неровных якутских дорогах она обламывалась, приходилось её обрезать.

За всякие переделки только в том неполном году заплатили десятки тысяч рублей…

Бич советских строек – задержка с проектно-сметной документацией. Особенно это болезненно, когда стройка «ударная».

Подрядчикам она должна была поступить до первого сентября, но к моему приезду (это уже был октябрь) институт «Якутниипроалмаз» передал только… справку о состоянии проектов.

Но после получения проектов начинаются традиционные распри, перетягивание каната:

Выясняли, из какой стали изготавливать анкерные болты для фабрики, каким способом – шахтным или открытым – строить корпус дробления. В результате были сорваны сроки начала работ на важнейших объектах, упущено благоприятное время для бетонирования. К тому же стройка до открытия зимника практически осталась без цемента.

Потери, потери, потери… А это за счёт населения – ведь финансирование-то государственное. Следовательно, меньше государство могло выделить денег на социалку, на улучшение инфраструктуры и быта.

В результате всех передряг строительство важнейших в то время объектов края – гигантской обогатительной фабрики № 12 и нового города – шло с отставанием. Но, что любопытно, здешний генподрядчик – управление строительства «Айхалэнергопромстрой» (подразделение «Вилюйгэсстроя») с лихвой осваивало выделенные капиталовложения. Вот такое было планирование! Главное – «освоить», то есть потратить средства. А на каких работах – это решает сам генподрядчик. Он и осваивает. На самых дорогих – на земляных…

Об этих загогулинах планирования я подробно рассказываю во второй части. Но прежде чем отправиться в город Мирный, расскажу о некоторых эпизодах командировки, не вошедших в статью.

Мне устроили экскурсию на действующую обогатительную фабрику № 11. Технология передовая. В данном случае, как я понял, мы не отставали от схожих африканских и других предприятий в мире, где также в качестве сырья использовалась руда. Мне показали кучу пиропа – горошины тёмно-красного цвета. Этот минерал используется ювелирами. Но в данном случае пироп важен тем, что он спутник алмазов.

«А сами-то алмазы можно увидеть?» – нетерпеливо спрашиваю я «гида».

Кимберлитовая руда доставляется с карьера на фабрику огромными самосвалами. В то время здесь использовались «БелАЗы», но впоследствии перешли только на зарубежные, более мощные и более надёжные. Руда дробится, мелется до определённого размера. Размельчённая фракция размывается и подаётся на конвейер. Чтобы обнаруживать на нём кристаллы алмазов, конвейер подсвечивается люминесцентными светильниками.

Меня подвели к окошку возле конвейера. И вдруг я увидел алмазик… в щели рамы окошка. Я взял его дрожащими пальцами. Это такая драгоценность!? Мокрый, грязный крохотный, миллиметра четыре, осколок стекла – не более. Сзади чуть не в крик: «Бросьте его туда!» Я испуганно бросил. И он канул в фабричном чреве. Сопровождавший сотрудник обиженно заметил: «И совсем не крохотный!» Действительно извлекаемые после дробления породы алмазы – в основном мелкие, для технических целей. А этот был ещё ничего – покрупнее.

Заторопили меня избавиться от алмазика потому, что с охраной достояния страны здесь очень строго. Нельзя постороннему человеку даже трогать эти дорогостоящие камешки. Крупные же находки (до трёхсот с лишним каратов!) на особом счету. Каждая – со своим персональным именем. И, как правило, попадает в коллекцию Алмазного фонда страны.

Но как бы ни было строго с охраной, увы, воровали! Мне рассказывали тогда, как выявили криминальную цепочку. Унести алмазы с обогатительной фабрики в одежде невозможно – приборы, стоящие на выходе, обнаружат. Но женщинам есть куда прятать драгоценные камешки и не в одежде. Они легко проносили их мимо чуткой техники. Далее – вопрос сбыта. И это тоже было налажено. Когда якутские алмазы обнаружились в «свободной» продаже на чёрных рынка знойного юга страны, этим занялись чекисты. Заслали в Мирный «покупателя». Таким способом всех и повязали… Вот только надолго ли защитились от воровства?

На меня произвели сильное впечатление размеры одиннадцатой, работающей фабрики, но двенадцатая, строящаяся, была спроектирована ещё более мощной. В ожидании перемалывания бо?льших объёмов кимберлита.

Не помню, на какой глубине тогда разрабатывали карьер на «Удачной». На трубке «Мир» уже дошли до глубины почти двести метров. Я был потрясён размером дыры в якутской земле, когда смотрел на алмазный карьер из самолёта. Диаметр был практически равен ширине города Мирного. Внутрь, на дно карьера, где велись буровзрывные работы, гигантские самосвалы долго, медленно, осторожно скатывались и также не спеша поднимались по многоярусной спирали. Тогда уже начались проектные работы по переходу на шахтный способ добычи руды. И сейчас, в новом веке, разработка ведётся там на глубине порядка полукилометра!

К сожалению, вынужден здесь добавить печальную новость. На днях, в начале августа 2017 года, здесь произошло затопление подземных выработок. Почти полторы сотни рабочих были благополучно выведены на поверхность, но на тот день, когда я пишу эти строки, восемь человек всё ещё не обнаружены, и с каждым днём их спасение становится всё более нереальным…

На трубке «Удачная» глубина в настоящее время уже достигла шестисотметровой отметки. Построена шахта. И утверждены промышленные запасы алмазов до глубины 1400 метров!

Теперь представьте, какие накапливаются колоссальные отходы из обогатительных фабрик – так называемые хвосты (миллионы тонн за год!). Куда же их выбрасывать? Просто в долины рек? Но эти хвосты – не только раздробленная горная масса, это ещё и химия. Такие отходы губят окружающую природу. Она и так сильно страдает от гигантских карьерных дыр, мощной техники… Строят специальные хвостохранилища.

Чаще всего горняки устраивают их в долинах маленьких речек. Делают плотину, и в образовавшийся резервуар сбрасывают отходы производства. Но отходов слишком много. Надо было искать более просторный резервуар. И за несколько дней до моего приезда на трубку «Удачная» там устроили ядерный взрыв. Под землёй. Специалисты подсчитали, что так они одним махом создадут объёмное место для хвостохранилища. Да просчитались, видимо, не всё учли. Случились выбросы радиоактивного вещества в атмосферу. О заражении глубинных пластов я уж и не говорю.

Об этом взрыве всего в двух километрах от посёлка Надёжный доблестная советская пресса, естественно, не сообщала. Я узнал, однако мог ли написать об этом эксперименте? Написать мог, но не напечатали бы. Цензура запрещала. Но я ведь ещё знал и про опасения местных жителей. Поскольку все так или иначе были связаны с добычей алмазов, тайной такое пугающее событие не стало. Они с тревогой ожидали последствий взрыва. Но здешнее начальство убеждало, что ничего опасного для жителей не будет.

Мне рассказывали, что сам руководитель местного советского органа ходил по домам Надёжного, призывал не паниковать и не убегать отсюда, личным примером показывая, что ничего опасного не будет, дело, мол, НАДЁЖНОЕ. Но слухи о выбросе распространялись. Как удалось их пресечь и остановить бегство людей, точно не знаю. Но для этого, видимо, задействовали всех: от парткомов до чекистов. Да и как убежишь от больших денег?! Ну, кто-то, может, и «отлучился» по внезапной надобности. Но ненадолго…

Страна гордилась, что у нас построили первую атомную электростанцию. Пропагандисты подняли на щит оптимистический лозунг «Пусть будет атом рабочим, а не солдатом!». Он украшал не только город Обнинск, где возвели первую АЭС, но и праздничные демонстрации трудящихся по всей стране. Но и «мирный» атом весьма опасен. Особенно, когда власть старается скрыть огрехи от тех, кто рискует своим здоровьем. Не знаю, поднимали ли киевляне на первомайской демонстрации 1986 года к солнечному небу транспарант с этим лозунгом. Но, что в то время, когда они скандировали здравицы в честь «мудрой» Коммунистической партии, сверху на них уже падала чернобыльская радиация, это доподлинно известно.

Из-за «грязного» первого взрыва возле «Удачной» остальные пять запланированных из-за неУДАЧНОГО эксперимента отменили. Место радиационного выброса на поверхность впоследствии накрыли земляным саркофагом. А Удачнинский ГОК стал главным поставщиком российских алмазов. Посёлок Надёжный, временное прибежище горняков и строителей, растворился в новом городе. Но меня в Якутии к тому времени уже не было.

Второе «Письмо со строек алмазного края» я написал, побывав в Мирном («Лишь слова, слова…», 19 октября 1972 г.). Этот известный на всю страну город был куда более обустроенным. Однако и здесь продолжалось большое строительство. И тоже не всё было благополучно. Строители, констатирую я, не смогут до конца года сдать в эксплуатацию многие объекты, в том числе главный корпус больницы, 96-квартирный дом, профтехучилище, прачечную, телецентр.

Руководитель генподрядчика – управления «Мирныйэнергопромстрой» вывалил мне кучу причин, из-за которых план года не будет выполнен. Это напоминает анекдот про Ходжу Насреддина. Его спрашивает повелитель, почему он со своим отрядом не взял неприятельскую крепость. Тот отвечает: «На это – двенадцать причин. Первая – не было пороха…» Какого же «пороха» не хватило строителям Мирного? Если отбросить остальные одиннадцать причин, то главная – «слишком большой план ввода». А кто виноват, что вся незавершёнка скопилась именно к концу этого года? Нельзя ли как-то так спланировать, чтобы вводить объекты равномерно в течение всего года?

Этот вопрос, кстати, я много раз задавал и другим отстающим строителям. И все они могли назвать «двенадцать причин». На самом деле, это – следствие ущербного планирования. Тут даже нельзя винить самих строителей. Если тебе нужно освоить за год столько-то миллионов рублей капиталовложений, а всяких проблем множество, и ты из последних сил стараешься натянуть выполнение задания, то какие работы будешь в первую очередь выполнять: дорогие или дешёвые? Тут и задумываться с ответом не стоит. А дорогие – это земляные, это фундамент. Дешёвые – отделочные. Вот и «зарывают» деньги в землю. В рублях это выглядит приличнее, а до сдачи объектов руки попросту не доходят.

К тому же подрядчик гневается: заказчик – всемогущее объединение «Якуталмаз» неудовлетворительно финансирует пусковые объекты. А оттуда резонно отвечают: нам не хватает средств, мы могли бы воспользоваться кредитами, но нам их не позволяют взять, так как вы не сдаёте объекты в эксплуатацию. Причём некоторые строятся по восемь – десять лет. И возникает ещё одна проблема: там многое устарело, приходится дорабатывать проекты. Заколдованный круг. Пустая трата времени и средств.

Есть и такая специфическая для Крайнего Севера проблема. Когда хочется отдохнуть после якутских морозов? Правильно, летом. Ну, по крайней мере, в тёплое время года. А когда в основном надо заниматься отделкой? Конечно же, в то же самое тёплое время года. Оно здесь очень короткое. И, когда можно штукатурить и красить, большинство рабочих (и начальников тоже!) – на Югах. А когда все соберутся – их встретят безжалостные якутские морозы. Работы идут медленнее и затратнее. Дилемма…

Третье «Письмо» («За плотиной равнодушия», 20 октября 1972 г.) я посвятил межведомственным взаимоотношениям. Я уже упомянул об этом. Генподрядчик «Вилюйгэсстрой» – это Минэнерго, заказчик «Якуталмаз» – Минцветмет. И эти две параллельные административные линии пересеклись на такой вот сложной во всех отношениях территории – в Западной Якутии.

Я тогда отметил и подтверждаю сейчас: этот генподрядчик воздвиг себе памятник на берегах Вилюя. Он построил первую в мире крупную гидроэлектростанцию на вечной мерзлоте, и построил весьма качественно! Я бывал на ней. Она восхитительна. Строители достойны похвалы. Ну, если не считать традиционного экологического преступления – затопления долины вместе с отличным лесом. Об этом защитники природы много потом писали, но это ведь повелось ещё с каскадов на Волге.

Затопление случилось задолго до того, как я побывал там, а в моё время уже полным ходом шло строительство второй очереди Вилюйской ГЭС. Бурно развивающемуся алмазному краю, новым обогатительным фабрикам, карьерам, рудникам и поселениям требовалось всё больше и больше электроэнергии. А самая дешёвая (в примитивном понимании, если не учитывать последствий) – полученная на гидроэлектростанциях.

Но я-то писал о выполнении, точнее о невыполнении задания по росту производительности труда и вообще плана сдачи объектов в эксплуатацию. И тут выяснилась большая разница в отношении генподрядчика к «своим» и «чужим» объектам. «Свои» – это прежде всего вторая очередь ГЭС, «чужие» – стройки для алмазодобытчиков. Я привожу примеры ведомственного подхода. Конкретизировать сейчас не буду.

Ныне кажется ясным, что если не нравится один подрядчик, найми другого. Деньги-то есть, тут же найдутся охотники для дополнительного пополнения своего кошелька. Но это – рассуждение с позиции нынешнего, рыночного состояния экономики. Тогда, как я уже подчёркивал, «Вилюйгэсстрой» был единственным генподрядчиком на здешней громадной территории! Когда нет конкуренции, нет выбора, поневоле заказчики будут терпеть все лишения от такого партнёрства. И третейским судьёй в такой ситуации выступает не рынок, а вышестоящая власть. Поскольку фактически самой высшей властью были партийные органы, то и многие противоречия пытались решить там.

Ситуацию в «Вилюйгэсстрое» и на стройках алмазного края обсуждали на бюро Якутского обкома вскоре после моей публикации. И меня туда пригласили.

По ходу обсуждения отчёта «Вилюйгэсстроя» выступавшие неоднократно ссылались на мою статью, на те данные, которые я привёл. Знавшие меня работники обкома приветливо кивали, молча пожимали руку. А глава «Вилюйгэс-строя», с которым мы не были знакомы и который вряд ли мог предположить, что корреспондент присутствует на столь высоком мероприятии, выступая под конец обсуждения, в сердцах заметил: «Да этому автору надо бы у нас главным инженером работать!» Это прозвучало не как одобрение моему анализу, а с намёком, что вот какой всезнайка выискался. Мол, одно дело – настрочить статью (для критики всегда повод найдётся), другое – работать в реальных условиях.

После заседания меня уже в открытую поздравляли со столь значимой публикацией. Но я не чувствовал полного удовлетворения. Остался неприятный осадок, что меня использовали. Что, в конце концов, дело не в этом руководителе, самоотверженно сражавшемся и с тяжелейшими природными условиями, и с ненормальным обеспечением всем и вся, и с неповоротливой централизованной командной системой «планирования». И он не «преступник», а жертва системы, в которой вынужден работать. В такой же ситуации мог оказаться любой советский хозяйственник. И оказывались. И их наказывали. Нередко ломали судьбы. В первую очередь – тем, кто не каялся в своих упущениях, а пытался доказать, что система негодная, что её надо менять.

Но до моего вывода, что эту систему надо кардинально перестроить, иначе она разрушит экономику одного из самых потенциально богатых государств мира, я ещё не созрел. Однако даже без такого понимания я честно вскрыл все её родовые недостатки.

Где золото роют в горах…

При всей важности алмазодобывающей отрасли для Якутии и для всей страны, чаще мне приходилось заниматься золотодобывающими предприятиями. Формально предприятие было единственным – объединение «Якутзолото». В него входили три комбината – «Алданзолото», «Индигирзолото», «Джугджурзолото» и прииск «Кулар». «Якутзолоту» подчинялся и прииск «Депутатский», но он занимался добычей олова и других попутных, весьма полезных ископаемых.

Алдан – это юг Якутии, наиболее доступный и самый освоенный промышленный район автономии. Золотом здесь стали промышлять ещё в начале двадцатого века. После завершения Гражданской войны здесь началась золотая лихорадка. Тысячи старателей с лотками и первыми примитивными устройствами мыли в здешних ручьях золотишко. И к семидесятым годам, когда я стал приезжать в этот район, россыпные месторождения изрядно иссякли.

Но добыча продолжалась. Появились более чуткие промывочные приборы, улавливающие мельчайшие самородные частицы. На речках обосновались драги. Это – плавучая фабрика. В горняцком сословии Якутии родились такие стихи про это оригинальное устройство:

Драга не корыто.
Вся земля изрыта.
Драга – это тоже пароход.
Речка не кончается.
Лодочка качается,
Золотишко родине даёт.

Внешне технология простая. В небольшом водоёме на плаву держится эта фабрика-пароход высотой с пятиэтажный дом. С одной стороны у неё установлен длинный «хобот», который черпаками захватывает со дна реки и с берега всё, что попадётся: песок, гальку, валуны. Эта масса подаётся на конвейер, который доставляет её в непрерывно вращающуюся бочку, происходит разделение по размерам и весу фракций. Все пустые отходы выбрасываются сзади драги. «Лодочка» действительно качается, то есть поворачивается из стороны в сторону и одновременно продвигается вперёд, отгрызая с каждым маятниковым движением очередные метры у реки. Плыть она может только вперёд: сзади образуется галечный вал, похожий на гигантскую гусеницу, извивающуюся в узкой горной долине. Так что драга, исполинский стальной бегемот, всё время барахтается на небольшом водном пространстве.

Горняки мне пояснили: на этом месте моют золото уже в третий раз. Сначала здесь были старатели с лотками, потом горняки с промывочными приборами и вот теперь дражный способ вполне оправдывает себя благодаря гигантскому объёму промывки и более тонкой технологии улавливания уже даже не песчинок, а, можно сказать, пылинок золота.