Взвихрённая Русь – 1990

– Не понял, – хохотнул Дыроколов. – На самом интересном месте? Я ещё не сказал, какая она вулканище в поединке! И лично я не в претензии. Навыкладку подмахивала! Ну разве грех заплатить с верхом за счастье увидеть живого сына?!

– Да смолкни, носорог в лампасах!

С крайним отвращением Колотилкин плесканул Дыроколову в лицо свой невыпитый коньяк из рюмки и со всего замаха саданул меж глаз.

– Сбесился?.. Да?.. – Дыроколов набычился, вытираясь платком и слизывая коньяк с губ. – Прекращай эти вождярские замашечки! Когда выходишь из себя, не забудь хоть рот закрыть…

Колотилкин не отвечал. О зелень сукна на столе вытирал ладонь, которой ударил.

– Рука же чистая! – полурадостно крикнул Дыроколов. – Что ты вытираешь?

– Была чистая. Да о твой хариус упоганил.

– А-а… Вон ты куда углы погнул… А между дрочим, – с подхалимоватым укором тянул Дыроколов, – ты на кого поднял свою чистую, белую ручку? Нa чле-на бю-ро. А ещё первый…

– Я не первый и не десятый! – жестко отсёк Колотилкин. – Безо всяких номеров! Я здесь больше никто. Мой партбилет в обкоме у Тупикина-Царькова или у Бесценных. Вышел! И какой-то свет во мне зажёгся новый. Первый раз натурально врезал подонку. И совесть не охнула, спокойна. Вышел я из тёмной игры в светлое будущее!

Дыроколов сражённо уставился на Колотилкина.

– Ну, – глухо проговорил Колотилкин, – чего вызверился на меня, как однояйцовый Гитлер на рябого Кобу?

– Жуть с ружьёй! – нервно хохотнул Дыроколов. – А!.. Так ты уже никто?.. А кулаками всё кидаешься?!

И, неожиданно зло напевая:

– В оренбургский пуховый платочек
Нежно кутаю я автомат…

Дыроколов клещами крепких пальцев схватил Колотилкина за горло.

Сложенными вместе кулаками Колотилкин упёрся в военкомовское лицо.

За дверью завозились.

Оба услышали. Притихли.

Нe выпуская друг дружку, вызывающе уставились на шум. Будто кто крадучись ломал дверь. Ломал, ломал и затаился. Или ушёл?

С нежданки сильным тычком головы Колотилкин дал раза Дыроколову снизу в челюсть. Та только чавкнула, как вода в сапоге. Дыроколов отлетел к стенке.

– Что ж ты, одноклеточный, как шакалюга, сразу за горло? – отпыхиваясь, хрипло сипел Колотилкин, на всякий случай держа наготове когтистые руки.

– А ты думал, паршивый диссидент, стану я с тобой в лапоть звонить? Я был тебе партслужка, пока ты шёл в нашей борозде. А своротил в сторону – я тебе один господин! Иша, высунулся… Не слыхал байку? Динозавры и клопы жили в одно и то же время. Где динозавры? Тю-тю!.. А клопы и посейчас жируют. Потому как не высовывались!.. Поднаметну я тебе кровавых орешков! Я не добью, так КаГеБерия родная подсобит. Контра! Всю жизнь сладко ел-пил, купался в партийной малине!.. Первое партлицо в районе и – вышел? Отказник! Ха! Он у нас в отказке![98 - Отказка – отказываться от чего-либо.] Какой пример ты подносишь рядовым членам партии?.. И вышел, может, ещё вместе с партвзносами за все годы?

– За все…

– Получишь за все. Я тебя, хухра мокрая, сейчас придушу, и мне орденок за тебя присобачат! Всё дурило вежливо слушал его бредни. Поддакивал… А они-с вышли-с! Марксизм навынос! Да за это к стенке в добрые времена ставили! Ч-честъ имею! Получи первое поздравленьице от шомполитрука[99 - Шомполитрук – человек сильной воли. Как правило, с погонами.] Дыроколова!

И со всей злой, варяжистой воли буцнул он Колотилкина в живот кованым сапогом.

– Что ты делаешь, зверюга? – еле слышно прошептал Колотилкин.

Колотилкин переломился, скрючился в боли, припал плечом к стеклянной стене и застонал, пропаще, размыто жалея, что вернул эти сеновальные, в железе, чугунные сапожищи Дыроколову.

Стеклянная стена, у которой стоял Колотилкин, едва не касаясь лбом пола, была шкафом. Высоким, толстым, тяжело забитым доверху, под потолок, книгами.

Оттуда золотушно чернели творения всех верных ленинцев и не очень верных, но всех, начиная с самого Ленина до Лигачёва. Не пропуская ни Ягоды, ни «отца 37-го года» Вьшинского, ни Жданова, ни «вернейшего ученика Сталина» Ежова, ни самого «верховного жреца», ни Берии. Сошлись там и все постановления партии, правительства за все советские годы. В шкаф никто никогда не заглядывал, кроме голодных мышей и жучков-древоедов. Его открывали, лишь когда ставили свежую книгу.

– Я ж тебя, гадюка, пригашу и ни один пальчик не замараю! – остервенело зыкнул Дыроколов. – Перемётчик-пулемётчик!.. Ну-ка, любчик партайгеноссе, подыми свою кормлёную пачечку. Дай-ка я тебя разочек приложу на пробу затылочком к ребру шкафчика…

Колотилкин не двигался.

Дыроколов пнул его носком в колено, и Колотилкин опало рухнул, свиваемый болью в калач, в слабеющих судорогах сжимая живот. Изо рта в алой беззаботности капельно сочилась кровь.

«Хли-ипкий оказался перекидыш на ответ, – оловянно подумал Дыроколов. – А теперь подсматривай да запоминай, как действуют верные сыны Отечества!»

Железом каблука он полоснул по голенастой жуковой ножке шкафа и та, подломившись, опрокинула шкаф на Колотилкина. Угол шкафа рассёк Колотилкину висок, и вертоватая кровавая струйка торопливо перечеркнула уже остановившиеся в печальном изумлении глаза.

Стеклянные дверки аврально рассыпались и ленинско-сталинское варево вперемешку с горбачёвско-лигачёвско-полозковским глыбисто, свинцово присыпало, погребло Колотилкина, подняв серое тугое облако смрадной вековой пыли, дожившей в дырчатом ветхом шкафу с семнадцатого года.

Дыроколов не слышал, как Николай, муж Раисы, сломил своим топором дверные замки, как ворвался и с порога метнул в него, в райвоенкома Дыроколова, топор. Топор глупо пролетел мимо, досадно ухнулся носком в стену и отскочил к кованым сапогам.

Дыроколов тут же его подхватил и уже потом увидел Николая.

– Вот мы и совстрелись на свету, – холодея, прошептал Николай. – Я всёжко слыхал… Живому те не уйтить…

– Так точно, радуша! – Дыроколов насмешливо поднёс к виску обух. – Только твой сеновально-легендарный топорец-то теперь у меня. У ме-ня… Застолбил? А кто ты без топорика? Отве-чаю: «Фигура, вида не имеющая». Может, потолкуем за жизнь?.. Ты чего с топором носишься, как дурень с расписной торбой? Для спокойствия?

– Я всегда-завсегда спокойный.

– На что и в район тогда припёр?

– Хворосту на обратках думал насечь. Всё не заздря в район бегал… В Весёлой Ямке прутняк знатной.

– Делово-ой Фе-едя… Отчал уже заказал?

Выстывая лицом, Дыроколов на полную руку поднял топор. Прицельно прищурился.

Николай защитно вскинул стул.

Тут влетел на пуле дежурный милиционер Боярчиков и очумело попятился к двери назад.

– Т-товар-рищи? Что… происходит?..

– Слепой?! – рявкнул Дыроколов, тряся над собой топором, как знаменем. – Еле отнял!.. Убил! – показал топором на Колотилкина под шкафом и завалом книг. – Обухом!.. Вызывай, боярин, наряд! Взять живым!

– Бреша цепной кобеляра, – сломленно, тихо возразил Николай. – Я вошёл… Всё это вже было наработано…

За всю свою службу Боярчиков впервые навёл пистолет на живого человека. На Николая.