А публика у кассы ложками воздух сотрясает.
– Го-го-го! Га-га-га!
– Возвращай наши рубли!
– Возвращай наши залоги!
– Жулики! Честный народ обманывают!
Люди сбегались. Милиция. Пожарники помпы приготовили.
Зава насилу водою отлили. Очнулся – заплакал.
– Граждане! Виноват! Каюсь! Порицание мне общественное выносите. Заадминистрировался я на свою голову. Бейте меня…
– Да нечем тебя бить.
– Перегнул я палицу – ею и бейте!
Тут вбегает какой-то товарищ. Кричит:
– Стойте! Я вам всю ситуацию выложу. Я завмаг. Тут рядом. У меня в магазине именно такие ложки по шестьдесят пять копеек продаются. Без талонов и без нормы. Я за три дня пять тысяч штук продал.
Тут зав не своим матом как закричит:
– Спасайте! Это ж я на каждой ложке по тридцать пять копеек переплатил. Спасайте!
Тут все стало ясно.
Дебаты начались: кто ж виноват?
Кое-кто говорит – зав, кое-кто говорит – масса. Кое-кто твердит – оба хороши. Два сапога пара.
Кто же в самом деле виноват, можно узнать. Когда будете обедать в стационарной столовой, спросите. Там знают.
Собака – друг человека
Еще одно слово и изничтожу тебя, как класс, – победно закончила жена, разбивая о мою голову небольшой бюст Н. В. Гоголя.
– Правильно! Распустили его! – добавил сын Павло, моя старшая смена (шесть лет, внук крестьянина, умершего от водки в 1909 году, в эпоху свирепого разгула реакции).
Когда все это свершилось, я тихо проплакал:
– Везет же кому-то! Вон супруга поэта Засмоктанного никогда не дерется бюстами гениального творца «Мертвых душ».
– Засмоктаниха, мертвая твоя душа, имеет возможность лупить своего сеттерными щенками, ирод! А кто об этом хлопочет-беспокоится? А? Муж. Так то ж мужья! А ты разве беспокоишься, чтоб я жила по моде? Беспокоишься?
– Да я ж…
– Молчи! У всех собаки. У Засмоктанных сеттер, у Коваленко – немецкая овчарка, у Безмыльного – доберман, у Салюченко – дог. Только я несчастная (жена заплакала) не могу показаться на люди. И все из-за тебя…
– Мама! А у Салюченков сегодня родилось десять щенят, – заметил Павло. – Уже какой-то дядька приходил. В очках. Ихняя Мурка говорила, что тот дядька – собачья акушерка.
– У людей и мода, у людей и семейное счастье.
Жена наградила меня таким взглядом, что, будь в моих силах – даю слово чести – я б родил, не задумываясь, двенадцать щенков какой угодно породы.
Но из всех собачьих достоинств у меня было лишь одно – способность выть, и я завыл:
– Чего вам надо? Собаку? Куплю! Украду! Какой породы? Стрептококк-пинчера? Сеттералапсердака? Домашнее такси? Болонку? Шпица? Фокс-премьера? Говорите! Заказывайте! Сто догов вам в квартиру!
Вечером по случаю выбора породы состоялся семейный совет.
Но тут, уважаемые читатели, я должен познакомить вас со своей родней!
Прежде всего, моя жена, подруга, так сказать, жизни.
Сногсшибательно симпатичная особа, такая же симпатичная, как и ее мать Гертруда Гуговна Шпок, остзейская немка. Разница между ними лишь в том, что Гертруда Гуговна уже умерла, жена же моя себя чувствует превосходно.
Прекрасно себя чувствует и женин дядя, гомеопат Отто Гугович, и две женины сестры: тетя Лизэт и тетя Катэт.
Обе тети тоже чрезмерно симпатичные и не без талантов.
У Лизэт сопрано и катар всех кишок. У Катэт меццо и катар лишь одной слепой кишки.
Дядя Отто Гугович голоса не имеет, недавно лишили. Зато дядя имеет искусственные зубы, которые часто выпадают у него во время обеда.
Наконец у меня два сына.
Старший – Павло – необыкновенно наблюдательное и находчивое дитя.
Он уже усвоил, например, что, если даже днем зажечь все электрические лампочки, то красная ниточка в счетчике начинает бегать куда резвее, нежели тогда, когда лампочки не горят.
Первый месяц Павловых электронаблюдений обошелся в 43 рубля и дал возможность этому талантливому созданию познакомиться с другой, не менее интересной наукой, экономикой.
Теперь рядом со счетчиком и оплаченным счетом висит неплохое пособие по экономике – фамильная нагайка-восьмерик.
Что касается младшего сына, Виктора, то, не обращая внимания на его минимальный житейский стаж – полтора года, – можно предвидеть, что из него выйдет незаурядный гастроном.
Прекрасная действительность категорически подтверждает мои родительские предположения.
Разговорный лексикон, безусловно, одаренного отпрыска довольно твердо уложился в два слова «ам-ам». Причем он этих слов на ветер не бросает. Он ест все.
Сегодня съел коробку кнопок.
Живем мы дружно. Я мужественно добываю деньги, все остальные дружно превращают их в завтраки, обеды, ужины.
Итак, совещание по случаю приобщения моей семьи к моде проходило в бурной обстановке. Наша дружная семья во взглядах на породу своего будущего друга дружно разошлась.