Всяк бежит за своим светлячком

– Второй.

– Тебя что, оставили на второй год в училище?

– Сморозишь… Да меня было досрочно не выперли за величайшие успехи! Еле уцелел… На санчика[138 - Санчик – сантехник.] всего год мучиться. На второй и просись – не оставят. Кончил, катнули в работу. Жилья не дали пока. Эвот в коржовке я и токую. У нас таких полна коробенция. Уже работают, а квартирят в училищном общежитии. До времени, конечно. Уйду, как работа подаст угол, а лучше отбыть с почётом на хату к какой-нибудь виннепухочке. Вот лётаю по вызовам на своём участке, приглядываюсь, как к банку, ко всем сдобам. Как нарвусь по вкусу, так я её, горяченькую витаминку Ц,[139 - Витамин Ц – девственница.] и в за-агсок… Ну… – трамвай заметно срезал бег, – моя остановка…

Хваталин без аппетита подвигал, покивал двумя толстыми, рачьими пальцами:

– Ку-ку… Чеши фокстротом!

Так уж водится, что самое главное узнаёшь в крайнюю минуту.

Мы прощались со Светлячком за руку, когда глухой, размытый звон послышался совсем где-то рядом, внизу, и так близко, так тихо, что, казалось, раздался он во мне. Я машинально цап за карман и накрыл у себя в кармане другую, свободную, ручонку девочки.

– Ты-ы?! – изумился я.

Светлячок съежилась, в страхе надула губки.

– Я ничего у вас не брала… – пролепетала она, еле удерживая уже подступившие слёзы.

– Верю. В пустом кармане ничего не возьмёшь, – ответил я, преотлично помня, что и номерок из камеры хранения, и несколько ещё выживших моих последних монеток были перехвачены бечёвкой по низу кармана. – Зато… – я растерянно достал из кармана шесть или семь ещё тёплых белых двадцаточек, – зато я теперь знаю свою тайную благодетельницу… Это ты скрыто подбрасывала мне в карман денежки? Ты?..

Света долго сопела, не хотела сознаваться, но в конце концов еле кивнула и конфузливо отвернулась в сторону.

Я опустился перед нею на корточки, прижался щекой к щеке. С минуту я не мог вымолвить слова, потом тихонько, вшёпот спросил:

– Откуда у тебя деньги?.. Ты…

– Скажете, крала дома? – опередила она мой мучительный вопрос и фыркнула: – Вот ещё охота красть! Да мне мамка с папкой сами дают на морожено. Я не покупала… А ещё я выпрашивала все мороженые денюшки у Вовки Хорошкова, – показала на соседского мальчишку, катался на своей калитке, не сводя восторженных глаз с меловой свежей размашки по забору напротив «Квас – плешивый трус». – А бабушка не давала. Она никогда не давала на морожено! Вовка говорит: «А давай насбилаем копеечек, купим бандита и пускай он убьёт её из лужья… Чоб не жадобилась…» Вовка р-ры не выговаривает ещё…

Я позвал Вовку, и мы втроём отправились на угол к ближней будочке мороженщицы.

– Тебе сколько, Вова? – спросил я.

– Тли! – выпалил демонёнок и для верности вскинул три оттопыренных пальца.

Я купил им по три эскимо, и мы расстались.

17

Мир тесен: все время натыкаюсь на себя.

    М. Генин

Я почувствовал себя на верху блаженства. Мне пришла счастливая мысль о том, что настали мои лучшие времена, те самые времена, когда я обещал сам найти Розу, и я покатил к ней в общежитие.

Вахтёрша сказала, что Роза только-только куда-то вышла и непременно с минуты на минуту вернётся, поскольку Роза большая домоседица.

Я присел у двери на табуретку.

Минул час, второй, утащился третий…

Роза всё не возвращалась.

Где-то под одиннадцать я уехал. Мы так и не увиделись.

На вокзале я посидел на своей лавке против камеры, погладил свою блёсткую дерянную перину… простился… и побрёл наверх, в зал ожидания, где было и народу тесней, и свету ярче, и где не надо мне больше жаться от милиции.

Теперь я могу спокойно сесть на широкую скамейку с гнутой спинкой и ждать, как и всякий в этом зале, своего поезда. Пускай подходит ментозавр, пускай спрашивает, куда мне ехать. Не пряча глаза, спокойно отвечу, что еду в Каменку, что поезд мой будет ближе к рассвету. Здесь я сяду затемно, а выйду в Каменке уже при дне…

Я сидел как порядочный пассажир, мурлыкал про себя:

– Силач – бамбула
Поднял четыре стула,
Выжал мокрое полотенце
И сделал прыжок с кровати на горшок…

Тут ко мне подлетел Бегунчик.

– Синьор! Простите мои мозги, не врубакен… Вы как затесались в этот вагон для некурящих? – обвёл он широким жестом громадный гулкий зал. – Вы не боитесь, – подолбил кривым каблуком в пол, – что ваше место в погребухе захватит какой-нибудь бамбук?

– Нет, – ответил я себялюбиво и уставился на синяк у него под глазом. – Где разжился?

– А-а… Кулачок с полки упал… – кисло отмахнулся Бегунчик. – А между прочим, именно там, – опустил он взгляд, – у камеры ждала тебя до одиннадцати кралечка… Напару с костылём. Серьёзная… Важная… Сидит, как мытая репа. С виду не похожа на вокзальную фею с горизонтальной профессией.[140 - Горизонтальная профессия – проституция.]

– Кончай петь Алябьева![141 - Петь Алябьева – рассказывать небылицы.] – отмахнулся я.

«Значит, мы разминулись в пути, – с досадой подумал я о Розе, как о чём-то отошедшем, отстранённом. – Значит, не судьба…»

– И с каких это пор птичке свое гнёздышко не мило? – не отставал Бегунчик. – Не хочешь ли ты сказать, что твоя вокзальная эпо?пия уже кончилась?

– Представь! – стиснул я его локоть. – Через три часа с копейками я отбываю.

Бегунчик боком вжался между мной и обрубышем, коротким пухляком – сонно отрезал ножом толстые кружочки от венка колбасы и откусывал хл еб от целой буханки.

– Я ведь тоже отбываю чудок попозжей твоего, – прихвастнул Бегунчик. – Только я не ликую в отличку от некоторых… Тебя, рыжик, спасла эта штукенция, – постучал по моему гипсу, – а то б ты накрылся калошкой и был бы ещё грустней меня. Наш бандерлог, – Бегунчик притишил голос, – уже намылился двинуть тебя в дело.

– Какое ещё дело? – перехватил я его робкий, жмущийся взгляд.

– А простое… Сами мы чистюли… В городе, в пригороде чистоту наводим… Чистим-блистим! Убираем, что плоховато висит-лежит по дворам… Голубятники[142 - Голубятник – вор белья.] мы немножко… По совместительству немножко воздушники,[143 - Воздушник – вор с возов.] слегка банщики…[144 - Банщик – вокзальный вор.] Так, мелочишкой баловались. Кассиров[145 - Кассир – взломщик несгораемых касс.] у нас не было… Ничего серьёзного. Нам совсем мало нужно было набрать форса[146 - Форс – деньги.] до Одессы. На билеты набрали, а на харч не успели. Ямщика[147 - Ямщик – скупщик краденых вещей.] нашего замели. Это тот… с селёдкой…[148 - Селёдка – галстук.] В конверте[149 - Конверт – камера.] уже… а может, и в сушилке…[150 - Сушилка – карцер.] Не продал бы всех нас… И весь таборок ударил по югам. Двое уже оборвались. Нырнули…

И чем дальше я слушал, тем всё твёрже убеждался, что Бегунчик вовсе не какой-нибудь матёрый мазурик, а так, горькое дитя беды.

Уже давно свернулась война, а долгие её шипы жалят всё больно.

Отец у Бегунчика погиб на фронте, мать угнали в Германию.

В фашистском концлагере выжила. Вернулась.

Но за то, что была в плену, её репрессировали. И уже в советском концлагере пропала без известий.