Репрессированный ещё до зачатия

В печали брёл я по горькой Криуше… Под какую крышу ни сунься… Не в каждом ли дому беды по кому, а где и по два… Здесь я услышал и эту историю.

Девяносто лет не девяносто реп

ВОРКУТЫ САРКОФАГ ЛЕДЯНОЙ

(Её репрессировали в пять лет)

Анастасия Михайловна Санжаровская родилась в 1925 году здесь, в Новой Криуше.

Её дед по материнской линии Стеценко Григорий был церковным старостой в селе Новая Криуша. Боялся он пуще всего, что с ним обойдутся, как с одним попом в эртильской стороне. Коммунисты нацепили тому горемыке на грудь табличку «Продаётся поп по цене козла» и выставили у церкви на «торг».

Правда, в Новой Криуше до «торгов» не дошло.

Ей было пять лет, когда её деда Илью Васильевича объявили кулаком за то, что имел свою мельницу. Дед был инвалид. С первой мировой войны он вернулся без ноги до колена. Ходил на деревянном протезе, сам сделал.

Взамен потерянной ноги притаранил с фронта трофейный немецкий дизель. Дизель был упакован в ящики. Никто в селе не мог собрать этот дизель А толковейший дед собрал! Построил – дед был плотник, столяр – мельницу себе и заставил движок работать на этой мельнице.

По сути, деда раскулачили за подобранный на войне брошенный трофей-движок. Раскулачить раскулачили, но в концлагерь не погнали. Всё же инвалид. В таком случае по лукавому сталинскому закону предусматривалась «замена» – старший из детей. Отец Михаил Ильич отбывал срок на Соловках, а его семью – жену Агриппину Григорьевну с детьми, с дедом и бабкой по материнской линии – выслали на спецпоселение в Сибирь, в посёлок Гребень на Ангаре. В семье было трое малолеток: пятилетняя Ася, Миша и Коля. Коле было всего месяц от роду. В пути от переохлаждения он умер. Этаптики плыли по Ангаре. Мёртвого мальчика опустили в реку… Его могилой стала Ангара…

Чем провинился этот репрессированный месячный комочек горя перед советской властью? Зачем она замучила его холодом, убила и похоронила в ледяных жестоких водах сибирской реки? Ей, советской власти, стало от этого легче? Эта мученическая смерть младенца хоть на йоту приблизила советскую власть к её «светлому будущему»?

Жилось в Сибири тяжко, хотя и мыли золото. Не на что было иной раз купить даже карандаша. Дед затачивал палочку, и острым концом Ася выдавливала на коре березы рисунки. После ими разводили печь.

Но неисправимые упрямцы и в Сибири выбились в кулаки. Воронежский мужик-трудяга и на сибирских бедных землях развернулся во всю мощь! Не зря их в Новой Криуше звали по-уличному Головками. Головастые! Подняли санжарята крепенькое хозяйство и их объявили кулаками. Вторично раскулачили и погнали с дудками на переплавку теперь уже в саму в столицу ГУЛАГа. В Воркуту.

Однако деда Софья Власьевна (советская власть) не оставила в покое. В 1939 году Илью Васильевича всё-таки из Гребня загребли в концлагерь и деда больше не увидели.

Отец Михаил Ильич, отбыв срок на Соловках, очутился в Воркуте. Работал бортмехаником в авиаотряде авиации Севера. Летал с известными пилотами Левандовским, Байшевым и другими. Хорошо работал. Его некоторые документы, фотографии и личные вещи можно увидеть в архангельском музее авиации Севера.

В 1944 году в Воркуте на первом выпуске школы ГУЛАГа, на концерте, который дали выпускники, на Асю обратил внимание Борис Аркадьевич Мордвинов, бывший главный режиссёр Большого театра, профессор Московской консерватории, руководитель кафедры сценического мастерства. Он был отправлен в Воркуту для трудовой повинности на общих работах: грузчик на пристани, подсобный рабочий на складе, дневальный в бараке. Ему, бывшему заключённому, было поручено создать в Воркуте музыкально-драматический театр из заключённых и вольнонаёмных.

Ася отучилась в казанском художественном училище и была принята в мордвиновский театр на должность «актрисы драмы и балета второго положения» с окладом 700 рублей.

Знаменитый оперный бас Борис Степанович Дейнека, кинодраматург Алексей Каплер, артистка Малого театра Михайлова, балерина Добржанская – жена Мартинсона… Со многими известными людьми искусства сводила воркутинская доля Асю.

В 1946 году она поехала в Ленинград. У неё было рекомендательное письмо к известному артисту Черкасову. К нему постеснялась заявиться. Пошла на подготовительные курсы. И тут болезнь сломала все её планы. Ася пропустила вступительные экзамены в театральный институт.

И таки ж не всё было потеряно. В январе в студию театра будут набирать молодые таланты. А что делать до января?

Ася узнала, что ленинградское высшее художественно-промышленное училище имени Веры Мухиной продлило приём студентов. Ася поступила на факультет архитектурно-художественной керамики.

«Мухинку» девушка закончила с красным дипломом за семь лет (вместо восьми).

Она работала в Краснодаре архитектором-художником в проектном институте и вышла замуж за сослуживца Зураба Твалашвили. Молодые уехали к нему на родину. В Цхинвал.

Преподаватель в художественном училище.

Директор художественной школы.

Руководитель изостудии в республиканском дворце пионеров и школьников.

Сорок лет отдано воспитанию творческой молодежи в Южной Осетии.

Анастасии Михайловне Санжаровской, члену Союза художников СССР, было присвоено высокое звание заслуженного деятеля искусств Южной Осетии.

Сын Александр тоже пошёл по стопам родителей. Окончил Воронежский архитектурный институт. Долгое время был главным архитектором администрации муниципального образования Волосовского района Ленинградской области.

Перехал на работу в Санкт-Петербург. С ним и мама. Ей уже за девяносто.

Свои стихи Анастасия Михайловна собрала в общую тетрадь и на обложке написала:

На меня нашла стихия.
Начала писать стихи я.

Расскажи, расскажи, Воркута…

Полярной зимой
Над тундрой ночной
Горит сияние.
Воркуты саркофаг ледяной
Хранит молчание.
Расскажи, расскажи, Воркута,
Сколько судеб людских,
Сколько жизней
Поглотила твоя мерзлота.
Воркута – моя юность и детство,
Город первый мой Воркута,
От тебя никуда мне не деться,
Приковала к тебе, приморозила,
Обвенчала с тобой моё сердце
Твоя вечная мерзлота.
Мимо окон с утра до заката
По болотным дорогам твоим
В нумерованных серых бушлатах
Шли этапы один за другим.
За колючкою, рядышком, зона
Да бараков, бараков-то в ней!
А в бараках битком заключённых
Всех народов, всех рас, всех кровей.
Мы в бараки ходить не боялись,
Зеки с детства нам были родня,
Нам навстречу уркан улыбался,
Золотою фиксою маня.
Там, в бараке, в позорном бушлате
Академик с разбитым пенсне
Мою голову ласково гладил,
Видно, дочь свою видел во мне.
Для меня твой театр, как чудо,
Как от Бога подарок судьбе,