Роза осеклась.
Она как-то оценочно окинула меня вопросительным взглядом и, подумав, осмелев от своей мысли, с восторженно-напускной бравадой бросила:
– А послушайте! А чего б вам да не взять у меня тгриков?
Я вылупил шары на неё.
Фыркнув, она отодвинулась, не забыла спросить:
– Вы чего так смотрите?
– Да вот думаю, дай-но получше рассмотрю дочу самого куркуля Рокфеллера. Раньше, каюсь, не доводилось встречать. Да знайте, у меня куры своих денег не клюют!
– Куры ни своих, ни чужих денег не клюют. Не пшено.
– И в частности… Вы видите, где и с кем встречаетесь? Подбереглись бы.
– А зачем?
– Ну, мало ли что может быть на уме у такого типа, как я?
Она озоровато улыбнулась:
– Может, у меня на уме то же самое сидит! – И тут же нахмурила брови. – Это я так, для общего развития. Не подумайте чего… А то ваш брат велик на фантазию… Это вступление. А основная часть такая… Я не люблю шептать в подушку. Я вся настежь. В т у ночь до смерточки я устала. Подпирала, подпирала вокзальные стеночки… негде прикорнуть… А тут вижу, вы маломерочный, возле вас на лавке просторно, я и привались. Не чинясь… Я и сейчас безо всяких реверансов, безо всяких извинений-мерсиканий… С капиталами я, без трёпа. На платье призаняла у девчонок по комнате. После вышлете.
– Вряд ли дождётесь. Я забывчивый. Забываю возвращать долги.
Это, увы, не охладило её.
– Так берите без возврата! – ликующе распахнула она сумочку, торопливо пустила в неё руку.
– Вот это уже лишнее! – заградительным щитком вскинул я ладонь. Хватит играть в доброту! – Не нуждаюсь я в вашей жалости с возвратом! Ещё б под расписочку! Вы… вы… Забудьте всё, что я тут наплёл… Вокзал – неправда! Деньги – неправда! Я не хочу лжи… У меня… действительно не лучшие времена… Когда всё сладится, я сам вас найду. А за мной не надо шпионить!
– Я, – как бы защищаясь, она поднесла в обеих руках сумочку к груди, – я шпионю?! – В голосе у неё бились подступавшие слёзы.
Я машинально дёрнул мокрым плечом.
Для надёжности уперевшись костылём в пол у ножки скамейки, Роза трудно поднялась и медленно, с натугой вспрыгивая, потащилась вверх по лестнице.
– Можно, я провожу вас до трамвая? – повинно промямлил я.
– Шпионок не провожают… – не поворачиваясь, ответила она размытым самолюбивым голосом.
Всё равно провожу!
Рывком головы сбросил я кепку на лавку – занята! – и ахнул было следом, но тут же, заскрежетав от боли в ноге, упал на руки. Оттолкнулся руками от пола, поднялся.
Роза уходила. Слава Богу, что она ничего этого не видела.
Я осторожно потыкал больной ногой в пол, как бы щупая его, как бы приучая ногу к тому, что она и должна делать, – ходи. Привыкай, обвыкайся.
Вроде потихоньку можно наступать.
И я по стеночке, по стеночке поскрёбся вверх по лестнице.
На площади было темно. Шумел угрожающе ливень.
Под зонтом Роза шла к остановке.
Чувство вины подпекало меня. За что я обидел девушку? Она шла к тебе с добром, а ты только и смог, что пасквильным словом мазнул и её, и себя?
Со стыда вовсе не решаясь догонять её, я понуро плёлся за нею в отдальке, хромая и крепко держась обеими руками за больную ногу.
Едва Роза подошла к неосвещенной остановке, как из-за поворота вывалился весь в огнях трамвай.
Я думал, она хоть прощающе оглянется. Она не оглянулась. Тогда я, смирив себя, запоздало ринулся к ней, хотел помочь войти. Но она вошла и без меня. Я лишь успел прошептать в спину:
– Извините, Роза, извините…
В посадочной суетне вряд ли она услышала меня.
Трамвай стронулся.
Я остался совсем один на остановке.
Вокзальные мерклые окна звали своим слабым, чахоточным светом; мне не хотелось даже сойти с места.
Я побито стоял под дождём, всё чего-то ждал в этой темноте и не спешил уходить. Мокрому дождь не страшен… И всё тише взвенивал удаляющийся трамвай. Улица была прямая, трамвай долго был мне виден.
Залитый до ломоты в глазах ярким, радостным светом, он будто торжественно нёс по ночи, уносил с собой в глушь ночи нечаянный мой праздник.
11
Возвращаюсь – на моей лавке высокий тонкий парень с глубокими печальными глазами.
Увидав меня, он как-то растерянно улыбнулся, совсем свойски протянул мне руку, помогая сесть:
– Здорово, рыжик![352 - Рыжик (жаргонное) – золотая вещь.]
Я кивнул, морщась от боли.
– А я смотрю, подлетает к твоей перине один загорелый. Кепку в сторону, заваливается. Я вежливо постучал его по плечу. «Дядя, зачем толкаешь-обижаешь кепочку? Моё место. Освободи». И освободил. Чин чинарьком.
Я благодарно покивал ему головой.
– А это, – парень показал по лестнице вверх, – была твоя алюра[353 - Алюра – девушка.]? По глазам вижу – тво-оя вокзальная фея… Не возражаю! Только… Прости мои мозги, не врубакен… Только где же твой вкус? Разве не видишь – полундра![354 - Полундра – некрасивая девушка.] И липкая… приставучка. Она у тебя дворянка?.. Тоже дворянка?
– Столбовая… Мучится в педе. В институте благородных неваляшек.