– Тут двое выступали, – продолжал Медведев, – что у нас всё очень строго. Ну как строго? При переходе было сказано приходить в девять и без разрешения никуда не уходить. Я так понял и действую. Бузулуку надо быть прямым. Он уже два года собирается в Электросталь и никак не съездит. О Петрухине. Я должен дать характеристику. Он не знает дела. Он сообщил, что цветное министерство выполнило пятилетку…
– По сумме годовых планов! – уточнил Бузулук.
– Не подсказывай! – зыкнул Медведев. – Петрухин дал ошибку. У Петрухина нет элементарной порядочности. На партбюро ему было сказано – лодырь! Лодырь, он и есть лодырь. А качает какую-то свою правду.
Колесов:
– Мне нравится, что в РПЭИ скрипят перья. Реальная отдача. РПЭИ больше всех даёт заметок. Честь ей и хвала!
– Ну да! – возразил Бузулук. – В «Правде» передовую пишут два часа, а Медведеву двух недель не хватает на одну заметку в десять строк!
Собрание зажужжало.
Никто и не принял всерьёз выкрик Олега.
Итак, мочиловка[227 - Мочиловка – драка.] «Саня против Сани» захлебнулась. Чёрные руководящие силы восторжествовали. Добродетели указано на её место.
Резюме.
Хата РПЭИ – Сенатская площадь. Петрухин, Бузулук – декабристы РПЭИ. Что бы о них сказал Ильич? Который самый-самый?
Правда, на собрании присутствовали аж три Ильича: Новиков, Серов, Иткин. Какой плодовитый наш этаж на Ильичей!
Но они дипломатично молчали.
Перефразируя кремлёвского Ильича, можно сказать:
«Страшно далеки вы от начальства. Ваш час ещё не настал!»
19 февраля
Башмаки в сейфе
Утро.
Сбегаются граждане на трудовую вахту.
Влетел Молчанов:
– Здрасте, тов. Калистратов и прочая рать!
Как на финише марафонской дистанции вбежал Медведев со вскинутой рукой и с хрипом сквозь зубы:
– Здравия желаю!
Сунул свои башмаки в сейф, упал на стул и ну читать газеты.
– Александр Иванович, – говорит Молчанов, – я пойду в библиотеку писать о станках.
– Как писать? Надо хорошо писать. Интересно. Не посредственно.
– Вы же ещё не знаете, как я напишу.
– Я знаю. Читать будет сам Ошеверов! Он вернёт! Не знаю, как тебе, а мне от этого удовольствия мало.
– Я ещё не писал. А вы – вернёт!
– Надо писать хорошо. Ты слышал вчера, как говорил Колесов? В свете его слов и надо работать.
Бузулук не успел ещё перенести ногу через порожек, Медведев шумнул:
– Ты где бегаешь? Чтобы плотней был твой день, напиши Алепину, что у него хорошо, что плохо. Словом, напиши, как он работает на нас. Раз ты заявил, что собираешься уходить в другую редакцию, уходи. Если нужно моё содействие… Получишь!
Приоткрылась дверь, заглянула к нам девица, робко пискнула и закрыла дверь.
– Тань, – говорит Бузулук, – что это за девахуля-уля-гав?
– Ты думаешь, я её видела? У меня пока почему-то нет глаз на спине.
Медведев уходит на планёрку.
Все расслабляются.
– Братцы! – потягивается Сьева де Калистрато. – Пока нет женщин, надо затвердить правило:
Оглянись вокруг себя,
Не шмарит ли кто тебя.
Я душевно зевнул и гавкнул.
– Ой, Толя, – восхищается Татьяна, – как ты нежно зевнул. Как кошка.
Хэх, услышала.
Она в голубом платье без рукавов, но с молнией на спине до самого «Господи, прости! Я вот такая!». Сегодня она идёт на 50-летие «Труда». Она оттуда. Там работала после университета.
В коридоре Великанов мне вполушутку выпевает:
– Профорг! Вы видите? Поступивший к вам на учёт член профсоюза Марутов закурил!
В тон я реагирую:
– Гарегин Гарегинович, почему вы курите?
Он улыбается:
– Чтоб рука была занята. А то бездельничает.