Люди в погонах

– Вы, товарищ Бояркин, человек вроде требовательный, – сказал он вполголоса, чтобы не слышали солдаты. – Порядок держать можете. А вот собственный голос почему-то не держите. Подумайте, разве нужно было сейчас кричать так, чтобы в соседних ротах слышали?

Старшина недоуменно посмотрел на комбата, потом нехотя ответил:

– Никак нет.

– И я думаю, что нет, – сказал Мельников. – Сила приказа не в голосе, а в разумности. Учтите это.

– Слушаюсь, товарищ подполковник.

Но это «слушаюсь» прозвучало так сухо и казенно, что у Мельникова невольно возникла мысль: «Такого одной беседой, как видно, не проймешь».

После разговора с Бояркиным комбат осмотрел оружие, поговорил с солдатами, затем направился в свою комнату. Включив свет, он снял фуражку, расстегнул шинель.

Послышался стук в дверь. Мельников негромко ответил:

– Да!

Вошел секретарь партийной организации капитан Нечаев. Мельников сразу почувствовал себя виноватым. За все эти дни своего знакомства с батальоном он еще ни разу не побеседовал с секретарем о партийной работе, не поинтересовался планом бюро. «Ну вот сейчас и потолкуем», – сказал он самому себе, предлагая вошедшему садиться.

– Нет, нет. Я только на одну минуту, – извиняющимся тоном сказал Нечаев и протянул комбату синий конверт. – Это замполит Снегирев прислал.

– Ну-ка, ну-ка, что он тут пишет?

Мельников развернул письмо, присел возле стола и стал читать вслух:

– «Уважаемый товарищ Нечаев. С моей болезнью дело осложняется. Пролежу в госпитале очень долго. Придется вам расширять поле деятельности. Прошу обратить внимание на политзанятия. Насчет литературы жмите на начальника клуба Сокольского. Сходите к нему и поищите, а то он сам иногда не знает, что у него есть и чего нет. Почаще инструктируйте агитаторов. Боевые листки лежат у меня в шкафу…»

Письмо было коротким. Прочитав его, Мельников задумчиво сложил листок, потом перевел взгляд на Нечаева.

– Да вы садитесь, пожалуйста!

– Не могу, товарищ подполковник, – заторопился тот. – У меня комната открыта и документы на столе разложены.

– Тогда пойдемте к вам, – сказал Мельников, поднимаясь из-за стола.

– Пожалуйста, – охотно ответил Нечаев.

У капитана были удивительные светло-зеленые глаза. Когда он говорил, да еще торопливо, глаза бегали быстро, быстро. И задумчивое бледное лицо его вдруг оживало, делалось веселым. Именно таким видел сейчас секретаря Мельников. И ему хотелось поговорить с ним просто, откровенно, как коммунисту с коммунистом.

Комната партийного бюро находилась в конце коридора. На стене просторного помещения висел большой портрет Владимира Ильича. Ласковое, чуть прищуренное лицо вождя смотрело, как живое. По бокам портрета на высоких тумбочках стояли две молоденькие пальмы в одинаковых желтых горшочках.

– О, да у вас посланцы Юга! – воскликнул комбат, осматривая растения. – Где вы их раздобыли?

– Сержант Мирзоян с Кавказа привез, – объяснил Нечаев. – Был в отпуске… и вот из родительского сада…

– Мододец!

Они подсели к столу. Капитан торопливо собрал разложенные протоколы, ведомости партийных взносов и, по-хозяйски поправив скатерть, подвинулся ближе к комбату.

– Когда вы зашли ко мне, – сказал Мельников, глядя в упор на капитана, – я сразу подумал: правильно поступили, умнее меня оказались. А потом слышу, что вы зашли-то на одну минутку, лишь письмо показать. Выходит, рано я похвально подумал о вас. Теперь давайте решим: нормально это или ненормально?

Бегающие глаза вдруг остановились, застыли. Нечаев никак не ожидал такого вопроса. Он приготовился слушать указания, замечания, наставления. А тут вопрос, да еще какой.

– Что молчите? – улыбаясь, спросил Мельников. – Как думаете, так и говорите. Я, например, считаю такое положение ненормальным. И виноваты мы тут оба.

Нечаев зашевелился, собираясь с мыслями, потом неуверенно сказал:

– Я думал, что помешаю, товарищ подполковник.

Комбат покачал головой.

– Всегда у вас такие мысли?

– Как сказать. – Нечаев задумчиво склонил набок голову. – Мы все время живем как-то врозь: командир сам по себе, партбюро само по себе. Пытался я наладить взаимодействие. Не получается.

– Кто же мешает?

Нечаев развел руками, но тут же сцепил их, сказал серьезно:

– Вот недавний пример. Зашел я к майору Степшину с планом, говорю: «Посмотрите, давайте обсудим, что так и что не так». А он мне: «Знаешь, Нечаев, я занят, не могу, действуй сам». Ну вот так я и действую.

– Плохо, – заметил Мельников.

– Ясное дело, плохо. Разве я сам всегда точно могу определить, на что коммунистов нацеливать? Определяю, определяю, да и промахнусь. Холостой ход получается.

Мельников слушал Нечаева и думал: «А ведь, пожалуй, правильно рассуждает. Зря я с ним раньше не побеседовал». И когда тот высказался до конца, комбат предложил сразу:

– Давайте, капитан, работать рука об руку, чтобы, знаете, в одну цель бить.

Нечаев оживился. Светло-зеленые глаза его снова забегали под темными ресницами. Он радостно кивнул:

– Хорошо, товарищ подполковник!

– А теперь, – сказал Мельников после небольшой паузы, – давайте сосредоточим огонь на главном противнике: упрощении. Вы меня поняли, надеюсь?

– Как не понять после такого горького опыта.

– К сожалению, не всех научил этот опыт, – заметил комбат, нахмурившись. – И еще вот что: солдаты сильно переживают потерю первенства. Головы повесили.

– Знаю, – ответил Нечаев.

– А что предлагаете?

Секретарь достал из стола записную книжку и познакомил комбата со своими наметками.

– Значит, собрания, групповые беседы. Правильно, – одобрил Мельников. – Но этого мало. Нужно ежедневно, непрерывно воспитывать людей, беседовать с каждым в отдельности. И не только по вечерам в казарме, а везде. Иногда вовремя сказанные два-три слова ценнее часовой лекции…

Нечаев слушал комбата внимательно, делал новые пометки в записной книжке и в свою очередь объяснял: