– Ну, как успехи? – спросил его комбат.
– Неважные, товарищ подполковник.
– Что значит неважные?
– Выполнил посредственно, – с горечью выдавил из себя старшина.
– А раньше как стреляли?
– Отлично. У нас почти все отличники по стрельбе.
– Значит, зазнались, – заключил Мельников. – А как Зозуля, стрелял или нет?
– Так точно, стрелял.
– Выполнил?
– Вроде ничего.
– Это как же?
Старшина замялся. Он хорошо понимал, почему комбат завел с ним разговор о Зозуле, и, чтобы избавиться от новых вопросов, спросил:
– Разрешите, я позову его?
– Зовите.
Бояркин отошел в сторону, сложил рупором широкие ладони и протяжно крикнул:
– Рядово-о-ой Зозу-у-уля-я!
Солдаты подхватили и стали передавать дальше:
– Зозуля, к комбату!
– Архимед, быстрей!
Вдали от группы солдат отделился низенький человек и побежал, путаясь в жесткой траве, широко размахивая руками. Перед комбатом он остановился, еле переводя дух. Голубые глаза его поблескивали, как прозрачные льдинки. Подполковник спросил мягко:
– Вас поздравить можно? Выполнили задачу?
– Не дюже гарно, – тихо ответил Зозуля. – Три мишени поразил як надо, а две лишь трохи с краю царапнул. Нехай они сгорят.
– Правильно, – засмеялся Мельников. – Больше злости. Будет злость, будут и результаты хорошие.
Подошел старший лейтенант Буянов, невесело сказал:
– За свои промахи расплачиваемся, товарищ подполковник. У нас ведь так подходили к стрельбам: поразил мишень, и точка, а как?
– Понятно. Отсюда и результат, – заметил Мельников и подумал: «Понимает вроде. Это уже хорошо. А вот Крайнов, кажется, ничего не понял».
Подошел Степшин и, докладывая о результатах, недовольно скривил тонкие губы. Взгляд его явственно говорил: «Добились вы своего, товарищ подполковник». Но Мельникова не удивлял взгляд майора. Он понимал, что заместителю избавиться от болезненного самолюбия очень трудно. Для этого нужно время. Сейчас же комбата радовало то, что Степшин выполнял обязанности руководителя стрельб, не подчиняясь этому своему чувству, а делал все так, как требовал он, Мельников. Чтобы не тратить зря времени, подполковник сказал.
– Ладно, майор, продолжайте, пожалуйста, стрелять.
Степшин повел на огневой рубеж очередную смену, а Мельников стал наблюдать за Буяновым.
У подполковника была давнишняя привычка мысленно сравнивать одного человека с другим, чтобы лучше изучить характеры. Так, сравнивая Буянова с Крайновым, он отчетливо видел: первый влюблен в службу, дисциплинирован и очень исполнителен. К тому же у него возникло чувство неудовлетворенности обучением солдат стрелковому делу. Второй больше влюблен в себя, чем в службу, и, кажется, боится трудностей. Не случайно он старается уйти от ответственности за слабую стрелковую подготовку роты.
Вместе с Буяновым комбат подошел к ближнему окопчику, где сержант Мирзоян что-то писал, согнувшись над большим листом бумаги.
– А ну, чем тут комсомол занимается? – спросил Мельников. Сержант мигом выпрямился, сверкнул белыми ровными зубами.
– Боевой листок готовлю, товарищ подполковник.
– Ну-ка, ну-ка… Даже стихи пишете?
– Так точно, фельетон в стихах.
– Интересно…
Мирзоян сел поудобнее и стал читать:
Звался Груздев чемпионом.
Кто с ним в роте не знаком…
Но послал сегодня пули
Чемпион за «молоком».
– Стихи вроде неплохие, – сказал Мельников, задумавшись. – Но помещать их в листке, пожалуй, не стоит.
– Почему? – удивился Мирзоян. – Ведь плохо стреляем, товарищ подполковник. Никогда не было такого.
– Да, но сваливать все грехи на солдата было бы неверно. Вы подумайте получше.
Повернувшись назад, Мельников заметил вдали движущуюся точку. От городка к стрельбищу шла легковая машина, то пропадая за холмиками, то появляясь снова. Машина приближалась к вышке. «Командир полка едет», – подумал Мельников и зашагал навстречу.
Машина подошла к огневым позициям второй роты. Комбат издали видел, как вышел из новенького газика полковник Жогин, поправил фуражку, постоял немного, слушая вытянувшегося перед ним старшего лейтенанта Крайнова, затем сел у стола на раскладном стуле.
Мельников, ускоряя шаги, обдумывал рапорт. Нужно было доложить спокойно, обстоятельно, но без лишних объяснений. Пусть полковник сам спокойно разберется в том, что происходит. Однако докладывать не пришлось. Едва комбат успел подойти к столу, как Жогин, уже понявший причину плохой стрельбы, обрушился на него своим могучим голосом:
– Вы кто здесь, командир или инспектор? – Стул из-под него отлетел в сторону. – Я спрашиваю, кто вы?
Мельников хотел сказать, что поступил он так, как подсказало ему командирское сердце. Но Жогин побагровел и закричал еще сильнее:
– Слушать я вас не хочу! Извольте в девятнадцать ноль-ноль явиться ко мне в кабинет.
Он хлестнул хворостиной по сапогу и, круто повернувшись, быстро зашагал к машине. Вскоре заурчал мотор, и газик, шурша по траве ребристыми скатами, укатил.