Вопит молодка, к лесу убегая.
Молчит бесслёзно старая вдова.
Не думайте: не наша боль, другая,
Не наши горе, слёзы и слова.
Но этой ночью отчего ты плакал?
Ты девушку бежавшую не спас.
Двуногий зверь о двух умелых лапах
Веками нарождается у нас.
Ему война как матушка родная.
Грабёж отец? А может быть, разбой?
О нём тоскует женщина: одна я.
Жестокий, кровожадный, но родной.
И душегубы, хищники азартно
Меняют, как напёрстки на столе,
Тюрьму сегодня на свободу завтра,
На деньги жизнь, а смерть на пистолет.
«Меня переживёт и эта чашка…»
Меня переживёт и эта чашка!
Да, если чашку я не разобью.
А как же будет ей без кофе тяжко. —
Я крепкий Carte Noir люблю.
Должно быть, затуманится, бедняжка,
Что верную уже не пригублю?
Кто в будущем и чем её наполнит?
Заглянет ли задумчиво на дно?
И что она доверчиво напомнит
С горячей укоризной заодно?
Простое слово, точно полотно,
Спасибо ей напившийся промолвит?
«Я ценю твою привязанность…»
Я ценю твою привязанность,
Многоликий ноутбук,
Терпеливость, недосказанность
И отзывчивость наук.
Хорошо, когда приветливо
Ты напомнишь то и сё.
Сайты, ссылки: белкой с веткою —
Крутишь солнца колесо.
Вещи, если мы их выбрали,
Привыкают нас любить,
И в разлуке стонут выпями,
И не могут нас забыть.
Вещи скромницы, но гаджеты
Как ревнивая жена. —
То в глазах её: и гад же ты!
То дрожит, как зверь, она.
Вещи намертво прилепятся,
Дом ли, женщину смени.
И, казалось бы, нелепица, —
Вещи преданней семьи.
Непременные, усердные,
Соприродные почти…
Так положим ближе к сердцу мы
Всё видавшие очки.
Меценат
Жил-был кардинал Оттобони.
Он церкви бесстрастно служил,
Но с пылом играл на гобое
И новый талант сторожил.
Скарлатти, Корелли, Марчелло
Играли о «жизнь коротка»,
Чтоб музыки пламя согрело
Палаццо и ночь старика.
И кресло, и жизнь кардинала
На гребне клавирной волны
Качались, как воды канала,
Дробили ночные огни.
И воск, утомившись, не капал.
Камин догорал и остыл
Прекрасного пепел и пыл.
…А что Оттобони стал папой,
Так папою кто же не был?!
«Октябрь алеет, желтеет, царит…»
Октябрь алеет, желтеет, царит.
Бряцает дубовою лирой.
И сердце, вздохнув, не о том говорит,
Мол, время условно, мой милый.
На солнечном ветре бы сердцу парить,