Или «Память» засела в Кремле
И нацизм на российской земле,
Новый правит страной Пуришкевич?
Всё равно – той же проволки ржавь,
Боже мой, это сон или явь?
Всё так чётко, ясней не бывает.
Ну а ежели всё-таки сон,
Почему не кончается он
И безжалостно так убивает?
1986 г.
«И снится вновь квадрат решётки …»
И снится вновь квадрат решётки,
Вновь следователь за столом,
Суд долгий, приговор короткий,
Судьбы кровавый перелом.
Который раз на осень глядя,
И перепутав явь и сны,
Одно прошу я, Бога ради,
У бедственной моей страны:
Ни воздаяния за годы
Пропащие, ни мести злу,
А чтобы первый луч свободы
Прорезал вековую мглу.
Но чтоб взаправду это было,
Не как сейчас – от сих до сих,
И встал бы над моей могилой
Мой репрессированный стих.
1988 г.
«Полжизни или, может быть, две трети …»
Полжизни или, может быть, две трети,
Или конец? Всё в Господа руке.
Мне столько суждено на белом свете,
Как муравью на сморщенном листке.
Но он-то делом занят, а не счётом.
Сознаньем смутным не обременён,
И не обязан никому отчётом,
А только Богу. В этом счастлив он.
А я всем недоволен, всем измаян,
Чего хочу и в слово не вложу,
Среди российских северных окраин
Сырой холодной осенью брожу.
А лужи всё темней, всё безнадежней
Взывает зябкий ветер на лету,
А муравей ползёт с отвагой прежней
По сморщенному жёлтому листу.
1984 г.
Памяти отца
В этом месяце скорбных дат
Я весёлой весне не рад.
А она, знай, поёт с утра