Закатное утро

Отдых пошел на пользу. Все проблемы отошли на второй план. Я ощущала себя счастливой, как никогда. И уже даже начала привыкать к новому статусу замужней женщины. Я словно обрела опору. И теперь не страшно было упасть, ведь он, всегда успеет подхватить.

Один день мы провели на закрытом пляже, где кроме нас никого больше не было. Загорали, купались в море, пили мартини. А вечером сняв, яхту уединились под лунным сиянием ночи.

Правда, с каждым днем известие о том, что русская певица Роза Градских проводит медовый месяц в Сиднее распространялось быстрее чем ожидалось. И вот уже папарацци начинают следить за нами, да и надоедливые фанаты все прибывают и прибывают. Последняя неделя, оказалась самой ужасной, толпа фанатов, которые дежурили и днем, и ночью под окнами нашего отеля, то и дело скандировали мое имя, и просили выйти на балкон, как это было в Неаполе. Но мегафона у меня, к сожалению, не нашлось. Мы не покидали свой номер.

– О, Боже! Посмотри, что они творят! – восклицала я прячась за шторкой, – Как обезьяны!

Люди и вправду лезли по деревьям, чтобы заглянуть в окна. Но славу Богу, до нашего седьмого этажа им не долезть. Саша вообще боялся подходить к окнам. Ближе к восьми вечера у него зазвонил мобильник.

– Алло, – его веселое лицо, через мгновение помрачнело. У меня тут же закололо в груди, от предчувствия чего-то плохого. Он молча отключил телефон, и попросил меня присесть на кровать.

– Что случилось? – встревоженно спросила я. С каждой секундой его молчания, мое сердце сжималось в комок все сильнее.

– Твоя мама, – он взял меня за руку, и тоже сел рядом.

– Ну не томи, – я резко встала. Меня кинуло в жар.

– Она умерла, – еле слышно закончил он.

Эти слова отдались во мне ударным эхом. Вокруг все потемнело.

– Что? – не верила я. Дыхание перехватило, коленки затряслись, кажется, вот-вот и я рухну в обморок, – Как умерла? – из моих уст выходил не мой голос, чьй-то крысиный писк. Стало дико.

– Сядь, милая, сядь! – испугался Саша, он обхватил меня за талию и усадил обратно.

– Она… сгорела в своем доме… – на выдохе произнес он, словно его слова что-то меняли.

В это момент темнота пронзала мозг, и я отключилась.

Удар, оказался настолько сильным, что несколько дней, я вообще не могла говорить. Просто смотрела в одну точку и все. Я не помню, как мы вернулись обратно в Россию. Я опять винила себя. Вновь и вновь продолжая корить, за то, что не общалась с матерью столько лет. Я плакала от любого воспоминания о ней, а вспоминала о ней я каждую секунду. Саша видел, как мне плохо и всячески пытался помочь. Он все время находился рядом, и я благодарна ему за это.

Схоронив мать, я поехала на место пожара. Дом был почти целым, выгорела только задняя сторона дома. Эксперты пришли к выводу, что виной пожара стала не потушенная сигарета. После смерти отца она стал много курить. И ведь я это знала, но ничего не сделала, чтобы предотвратить случившееся. То, что я испытывала, можно было сравнить с казней самой себя, которая происходила день из-за дня.

Я бродила по сгоревшему дому. Все стены были в копоти. Лестница почти целая. Я поднялась на второй этаж, в свою спальню, через балкон, которой, я когда-то сбежала. Там все было точно так же, как и при мне. Мама ничего не изменила. Возможно, она ждала, что я когда-нибудь вернусь. Уверенна, что ждала.

На полу валялся старый альбом, из которого высыпались фотографии, и вырезки из статей с моим изображением. Я нагнулась и собрала их обратно. Моя мать всегда помнила обо мне. Невыносимая печаль, которая родственна со смертью, засела во мне. Какая же я все-таки тварь! Я ведь забыла о ней! И если бы не Саша, я бы даже не знала, о ее смерти.

Мне было противно от самой себя. Теперь ничего не вернуть. Внутри образовалась пустота.

Но как всегда меня спасла работа. Я ушла в творчество, отдав все свои страдания в музыку. Правда эта пустота, образовавшаяся во мне, никуда не делась.

Каждую ночь, я ждала, когда призрак мамы явится ко мне, чтобы поговорить. Я надеялась на это. Но она не приходила. Возможно, она так же ждала и меня когда-то. В день моей свадьбы, она приходила попрощаться. А я! А я не смогла уделить ей и пяти минут.

Глава XIII

Шли дни, а время, которое должно лечит, не торопилось ставить свои пилюли.

– Я приношу вам свои глубочайшие соболезнования, – сердечно говорил ведущий, держа ладони на своей груди в области сердца. Меня пригласили на передачу, чтобы почтить смерть матери, – Я понимаю, вам сейчас очень нелегко, но все же расскажите, какой она была, – ведущий взял меня за руку, – Сейчас, самое главное выговориться, не держать в себе, – с заботой говорил он, – Я знаю, насколько вам одиноко и тяжело. Я тоже потерял мать. И я знаю, какая пустота образуется внутри.

От его слов у меня побежали мурашки.

– Ну… – слова не хотели произноситься. Я вспомнила, о том зачем я сюда пришла. Чтобы опровергнуть слухи, о том, что моя мать спилась, – Она всегда была доброй и внимательной, – голос задрожал. В памяти всплыли моменты из прошлого, как моя мать швыряет в меня, все что попадается под руку, и кричит неистовым криком, что знать меня больше не желает, – Любящей мамой и женой…– я говорила медленно, выдерживая паузы, не потому что мне нечего было сказать, а потому что я уже была не в этой студии, и ни с этими людьми, – Она была самым дорогим для меня человеком, – по лицу ползли горячие слезы, – Я любила ее…

– Говорят, что вы не общались со своей мамой несколько лет. Почему? Если не секрет, – голос ведущего звучал где-то далеко, практически не слышно.

Я буквально провалилась в события, того кошмарного дня. Отец с простреленной головой лежит в луже крови… меня допрашивает Бегелев, с бесом на голове…мать кричит: «Чертова сука! Ненавижу тебя! Ненавижу!» … как я прыгаю с балкона, и прячусь в лесу.

Все это время я боялась вернуться, потому что не знала, простила она меня или нет.

– Если это очень больная рана, то не рассказывайте об этом, – произнес ведущий, увидев мой взгляд.

Я говорила, что-то еще, типа: «Любите своих родителей, они у нас одни и т.п.»

После съемки ко мне подошел Валера – журналист. Странно, что он не вставил свои комментарии, как он это делал обычно. Но, похоже, что уйти, не сказав, мне какой-нибудь гадости не в его стиле.

– Соболезную, – искренне произнес он.

Я кивнула. Мы находились в гримёрке. Я вытирала слезы платком.

– Я представляю, как вам сейчас тяжело… – начал он.

– Да, – кивала я. Мне совсем не хотелось с ним разговаривать, тем более о своей матери.

– Вы, наверное, места себе не находите…

– Что вы себе возомнили? – вдруг произнесла я, сама от себя не ожидая.

– Простите? – опешил он.

– Что? Пришли выяснить сенсацию? С диктафончиком, поди? – я демонстративно полезла к нему в пиджак, желая найти там записывающее устройство.

– Да нет у меня никакого диктофона! – он поднял руки, позволив мне осмотреть его. Меня это еще больше разозлило, и я толкнула его в плечо.

– Что вы все время ко мне лезете?! Что игрушку нашли что ли?! Я живая, понятно! И у меня есть чувства!

– Я просто хотел вас поддержать, – обижено и одновременно удивленно произнес он.

– А мне не нужна ваша поддержка, – уже спокойно произнесла я, усаживаясь в кресло. Я принялась стирать, уже и так смазанный, макияж.

– Знаете, у вас удивительное свойство отталкивать людей, – произнес заботливый журналист, собираясь покинуть гримёрку.

– Пошел вон, – тихо, но очень грубо ответила я. Еще секунда и я порву его на части.

Я схватила какую-то вазу и со всей силой швырнула ее в Валеру, увы, промахнулась.

– Ненормальная, – успел выбежать он, прежде чем ваза разбилась о стену.

И тут я разрыдалась.