Когда-нибудь никогда

Я заняла кресло, как в тот раз.

– Я не знаю.

– Правда? – переспросила Эмма таким удивленным тоном, будто все еще никак не могла поверить моим словам. – Не то чтобы мы с ней подружки, разговаривали всего пару раз – я чаще наблюдала за ней издалека. Но Софа, по моему скромному мнению, вполне способна на внезапные импульсивные поступки. Почему ее исчезновение не может быть одним из них? – Я молчала, тогда она предположила: – Душа ноет? О, не понимаю, но признаю. Если бы меня выпустили отсюда в ближайшее время, хотя бы завтра…

Эмма задумалась на несколько секунд, а потом вдруг переключилась на другую тему:

– Зачем ты у меня спрашивала тогда? Про запах?

– Глупость, – попыталась отмахнуться я. Сама ведь перестала верить своим подозрениям. Или нет? Но Софа… Софа…

Кажется, я побледнела немного. Лицо Эммы стало обеспокоенным:

– Может, глупость, может, нет. Пока не дойдешь до конца, наверняка не узнаешь. По моим ощущениям, мы уже перевалили далеко за середину, но конца пока не достигли… Что такое?

Эмма внимательно посмотрела на меня своими глазами, темно-карими и пронзительными, подведенными сверху желто-зелеными тенями – смотрелось интересно. И я не выдержала. Умом понимала, что потом смогу пожалеть об этом, но все равно не смогла больше все таить в себе.

И рассказала о встрече с Матвеем.

Впрочем, рассказ получился не таким эффектом, как я рассчитывала. Я попыталась повторить слова, которые говорил мне Матвей на улице, когда я уже сбежала домой, но так и не смогла уловить и воспроизвести их суть – будто это были не слова, а снежинки, они таяли на горячих ладонях и стекали под ноги, становясь лужами, кристально-прозрачными и гладкими, не содержащими в себе ничего от предыдущего состояния.

Взгляд лишь застыл.

Въелся под кожу, я бы даже сказала.

Но Эмме в глаза охотнику посмотреть, конечно же, не удалось.

– Если хочешь что-нибудь спрятать, поставь на самое видное место, мне так мама все детство говорила, – подвела итог Эмма. – Я могу потратить полчаса на поиски телефона, который все это время буду держать в руках. Но не слишком ли это просто? А где он сейчас? Ты знаешь? – в ее глазах вдруг зажегся огонек, который прежде я не замечала. Нечто такое, что больше нашей природе подходит.

– Не знаю. Мне только имя его известно. Пыталась выйти через «друзей» Софы – ничего.

– А еще какие-нибудь детали? Вспомнишь?

Но ничего я больше не вспомнила.

Мы посидели еще немного, но так ничего и не придумали. Потом Эмма поила меня чаем из чайника, который получила от своих белых товарищей потайными путями и теперь прятала под кроватью.

Когда я собралась уходить, на улице было уже темно.

Ночь сменяет день, день сменяет ночь, а я все не могу приблизиться к разгадке. Более того, пока я топчусь на месте, разгадка, кажется, все больше от меня отдаляется.

На прощание Эмма обняла меня вновь. И пообещала, что не забудет о такой чудесной черной ведьме, даже когда вся эта история закончится. А я не стала обещать ничего в ответ. Просто кивнула, не особо поверив в ее слова. И ушла, уговорив Эмму меня не провожать. Сама дойду до дверей. Невелико расстояние.

Да и, честно говоря, мне наконец захотелось побыть одной.

В глубине своей мрачной души я надеялась, что догадки, которые я самолично превратила в пепел, Эмма окончательно развеет по ветру. Но она не была столь категоричной. И не стала отрицать тот факт, что я, возможно, вела беседы с самим охотником за душами.

Но ведь не может все быть так… легко?

Если бы я только знала! Если бы хоть кто-нибудь мне сказал!.. Но я будто бродила в коридоре из ослепительного света, выедающего глаза – вижу все, но это равно тому, как если бы я ничего не видела. Если бы я не видела ничего, мне бы, пожалуй, было бы даже проще. Я могла бы доверять лишь чувствам. Душе своей бестолковой.

Я почти повернула, чтобы покинуть коридор с рядом одинаковых белых дверей и больших окон, как нечто заставило меня обернуться.

Коридор был длинным.

Примерно посередине располагалась палата Эммы. На одном из концов находилась я. На другом – она. Стоящая ко мне спиной. Матушка. Хотя в первую секунду мне показалось… У нее была точно такая же осанка, эти хрупкие плечи… Не хватало только черного платья – на матушке были серые брюки и белая рубашка. И да, волосы она осветляла. Классический стиль белых.

Если бы сказочки про рай и ад были правдой, если бы Янтарная могла сейчас за нами наблюдать… Что бы она посоветовала мне сделать? Подойти или убежать? Мне почему-то подумалось, что, будь на моем месте, Янтарная подошла бы. Чтобы хотя бы дыхание услышать. Дыхание самого родного человека, который остается таким, несмотря на все, что произошло между нами.

Яна – Янтарная.

Представь, как счастливы были бы мы втроем, матушка?

Я решила вернуться. Прошла мимо палаты Эммы едва слышно, чтобы она не решила выглянуть за дверь. Не хотелось, чтобы Эмма стала свидетельницей моего позора.

Коридор и без того был длинным, а теперь стал еще длиннее. На то чтобы его преодолеть, я, кажется, потратила целую вечность. Успела споткнуться обо все невидимые ямы. А матушка все еще не двигалась. Я осмелилась понадеяться даже, что она и вовсе меня не заметит, я смогу пару мгновений постоять за ее спиной, а потом сбежать позорно…

Но в тот миг, когда между нами оставалось каких-то шага три, матушка обернулась.

И я случайно зацепилась за ее глаза, хотя тщательно старалась отвести взгляд. Голубые-голубые, лазурные даже, как небо в жаркий солнечный день. В детстве я расстраивалась из-за того, что матушкин цвет глаз мне не передался. Теперь не расстраиваюсь.

– Привет, – заметила матушка спокойно и улыбнулась.

Я не ответила ни улыбкой, ни словом. И матушка тут же потухла. Как истинная белая. Им вечно важно получать отдачу, они просто не могут обходиться без всеобщего внимания. Они требуют, чтобы их признавали и принимали. Иначе страдают.

– Красиво за окном, – продолжила она. – Смотри, – кивнула за окно, – над нами фонарь.

Я поспешно приблизилась к стеклу и стала рассматривать улицу. Мелкий колючий снег все так же продолжал сыпать с неба, но теперь он напоминал уже бриллиантовую крошку.

– Сияет, – заметила я.

– А помнишь, – матушка улыбнулась. – В детстве, когда мы шли в садик, ты всегда разглядывала снег под ногами, он ещё так заманчиво хрустел, и… – она замолчала резко.

Конечно же, помню. Не до деталей, но… Это ведь то самое детское ощущение зимней сказки и волшебства, которое не можешь почувствовать, став взрослой, но и забыть не можешь тоже.

– Ты имеешь полное право меня обвинять, Яна, – продолжила она. – Я так сильно перед тобой виновата – уже никогда и ничем не смогу это искупить. И до конца жизни буду нести эту вину.

Я не стала отговаривать матушку.

Напротив, еле сдержалась, чтобы не кивнуть.

Конечно, виновата. И вину, как она сама выражается, несет заслуженно. Я не какая-нибудь беленькая, чтобы оправдывать всех и вся.

– Мотылек, – заметила я вдруг. Матушка взглянула на меня удивленно. – Знаешь, такие… мохнатые. Летят на свет, позабыв про всю свою предыдущую жизнь. Не думают ни о прошлом, ни о настоящем, – замолчала на секунду, а потом посмотрела на нее внимательно, не таясь, кажется, впервые за все время после нашей внезапной встречи. – Я все никак не могу понять: разве любовь – не знаю, такая же эфемерная она, как свет, или нет – стоит того, чтобы оставить семью, просто исчезнув в один момент? Может, я была не самой лучшей дочкой, а отец – не самым лучшим мужем, но… в один момент, не попрощавшись, навсегда…

И отвернулась.

А с небес все так же сыплется бриллиантовая крошка, а не пепел. Это только в красивых романчиках, которые я не читала уже давным-давно, погода обязательно соответствует душевному состоянию лирического героя.