Останься в Вейзене

Дружба с богами никогда ни к чему хорошему не приводит – сколько уже историй было про это написано?

Ещё раз взглянув ему в глаза, я попыталась ответить:

– Да, мне хотелось бы…

Музыка вдруг сменилась. Из энергичной и заряжающей она перешла в плавную, воззвала к душе. Захотелось поднять голову к небу и закружиться, и чтобы платье гладило голени, как морская волна гладит борта лодки… С другой стороны, мало ли, чего хочет моя душа? Я ей с недавних пор вообще отказываюсь доверять.

– Вы не знаете местных танцев? – спросил у меня почти-Вей.

– Не знаю, – согласилась я.

– Хотите, я вам помогу? Здесь нет ничего сложного. Главное, старайтесь не запутаться в ногах. – И добавил: – Я хорошо танцую.

Наверное, он ещё и петь должен неплохо, если профессионально занимается актёрской деятельностью, слышала, актёров этому учат… Может, на каком-нибудь из представлений и споёт.

Почти-Вей протянул мне обе ладони внутренней стороной вверх. И я вложила в них свои – не придумала ничего более подходящего. Кажется, в действиях я все-таки оказалась права: довольно кивнув, мужчина потянул меня на себя.

Мои пальцы в его ладонях затрепетали, как крылья бабочки на ветру.

Раз, два, три, четыре, пять. Необычный здесь счет.

Раз – шаг, два – взмах руки, три – разрыв прикосновения, четыре – поворот вокруг собственной оси, пять – шаг навстречу друг другу и воссоединение рук.

Вроде бы, нет ничего сложного. Хотя танцами я в школьные годы не успела заняться. Мечтала об этом, но не нашла времени ещё и на них.

Если закрыть глаза, можно представить, будто бы я и в самом деле танцую с основателем этого города. Я – даже не чужестранка, а иномирянка, ведомая духом этого места, самым родным существом для всех здешних улиц, мостов и фонарей. И музыка подхватывает нас своим плавным звучанием и утягивает всё дальше от реальности. И я перестаю что-либо понимать.

Сплю ли я? Или даже так: жива ли я? Хочу ли я, чтобы Гетбер оказался прав? Променяла бы свой собственный мир на этот? Слишком глобальный вопрос. Надо определиться для начала, желаю ли я вообще хоть что-нибудь. Раньше ведь много чего хотелось: время приходилось делить между учебой и увлечениями, давалось это с трудом, как когда делишь полукилограммовый тортик между тридцатью гостями. А теперь – гости больше не приходят, денег хватает на торт побольше, ешь до отвала, да только пропала всякая тяга к сладкому.

– У вас прекрасно получается.

Кто мне об этом сказал? Гетбер? Или мой напарник по танцам? Или сам Вей, который продолжает присматривать за своим городом, даже лишившись физического воплощения?

Я распахнула глаза.

Напарник смотрел на меня, не отрывая взгляда. И я, смущенная, улыбнулась.

Музыка утихла, и прикосновение теперь оборвалось окончательно.

– Я бы хотела посмотреть, что происходит вокруг, – ответила я наконец.

– Всё то же, что и всегда, – заметил он, пожимая плечами. – Но, само собой, я не могу отказать даме в просьбе и не пройтись с ней по нашему чудесному городу.

Моя правая рука вдруг оказалась в его левой, и неожиданный спутник повел меня прочь от постамента – к той самой периферии площади, которую я так желала увидеть. Ладонь пронзила тысяча иголочек, будто я прижалась к еловой ветке.

– Кстати говоря, – поделился он, – эта площадь была, пожалуй, первым общественным местом, возведенном в городе. Здесь в самом начале мало чего было, буквально несколько домов, которые не сохранились, к сожалению… но уже в тот момент на площади вовсю укладывали брусчатку, и вот она-то лежит здесь до сих пор. Так что идём мы с вами сейчас по истории.

– А птицу водрузили тогда же? – поинтересовалась я.

Моего спутника это неожиданно развеселило – даже из-под маски я расслышала, как он фыркает.

– Птицу позже. Да и в целом – непростая это птица. Магическая. В её глаза встроены особые устройства, не возьмусь описывать их подробнее… Которые передают изображение магу. Это самая высокая точка в городе, так что птичка может глядеть куда дальше, чем мы, лишенные крыльев. Ещё, к слову, она крутится, но уже по собственной воле, магия тут ни при чём. Есть даже приметы. Большой удачей считается увидеть, что птица смотрит на юг – это значит, сейчас все спокойно. А если птица смотрит на восток…

– То что?

– Вы ведь и сами знаете, какие у нас взаимоотношения с Кан-Амьером.

Само собой, я не знала. Но не стала в этом признаваться. Подозреваю, не особо и дружеские.

– Что насчёт сейчас? – поинтересовалась я.

– Вот видите, там, позади, высокая такая башенка на узком таком дворце? Это здание мэрии. И башня находится, можно сказать, в основании компаса. Ровно на севере, на ноле градусов. Выходит, сейчас птичка посматривает на северо-восток, причём больше на север. Не слишком радостно, но и не безнадежно. Вейзенская академия, к слову, лежит на юго-западе.

Вейзенская академия… Знаем такую. Интересно, почему он вспомнил о ней сейчас?

– А вот там, – продолжил мужчина, указал на правую сторону, – видите, из-за тех домов выглядывает нагромождение куполов? Это здание художественного театра имени Вилфирта Ёнга. В Вейзене так ценят магию, что даже объекты культуры зовут именами тех, кто магией прославился, не искусством…

– Знакомое имя, – кивнула я. Впервые, будем честны, его слышу.

– Как вы считаете, его методы устарели? В последнее время часто слышу нечто подобное… Хотя, как мне кажется, он в самом деле заложил хорошую базу, фундамент, и если бы не он, что было бы сейчас с нашей магией? Только хаос и никакой системы.

– Я тоже так думаю, – согласилась вполне искренне. – База в любой области – это очень важно.

Он на краткий миг обернулся и взглянул на меня.

Мы стали двигаться чуть в отдалении от бесконечных лотков. Почти-Вей сначала обратил внимание на ту (вроде как) гадалку, которую я и сама заприметила в самом начале.

– Надджа, – представил её мой спутник. – Честно говоря, я бы не советовал вам к ней обращаться. Я как-то обратился, по глупости… такого мне насулили… если отбросить метафоры, сказали, что в будущем предателем собственной империи стану. Ну какой я предатель? – он развел руки в сторону. – Ещё любовь предсказали великолепную, такую, что сердце превратит в фарш, обратно не соберешь. Шесть лет с тех пор прошло, а любовь… ну да ладно.

Потом его взгляд упал на девчонку, продающую шелковые платки. По площади гулял легкий ветерок, а платки ему вторили, колыхаясь от легчайшего дуновения. Девчонка и сама, кажется, держалась из последних сил – тоненькая, как тростиночка. Зато волосы густые, как лошадиная грива.

– А это Сента. Она недавно появилась здесь, года три назад. Раньше матушка её здесь торговала, потом ей стало не до того… Мне кажется, у Сенты платки даже искуснее получаются. Вручную, представляете, каждый завиток рисует, каждую бусинку пришивает… Сам бы покупал и носил, да только, боюсь, не поймут… И ещё она сказки рассказывает так чарующе, заслушаешься. Когда про узоры на платках рассказывает. Мне кажется, она немного волшебница, но вряд ли у неё есть время и деньги на учёбу.

Мы прошли чуть дальше.

– О! – обрадовался мой спутник. – Сейчас между домами мелькнуло здание главного банка. Его недавно построили. Проценты дерут… И при это делают вид, будто все такие благодетели. Посмотришь на таких мошенников, начнёшь радоваться тому, что обучен математике. Дурят людей без зазрения совести. Знал я одного простого работягу, Аццо его звали, так ему пришлось продавать дом, единственное, что было, чтобы расплатиться с ними…

Мне начало казаться, что я медленно, но верно становлюсь частью этого города, вливаюсь в него и растворяюсь, как яркая капля акварели в стакане с водой. Я слишком бледна, чтобы предать воде хоть какой-нибудь оттенок, и все-таки я становлюсь неразличима с ней, едина, и без меня её бытие не представляется уже возможным.

Теперь почти-Вэй кивнул на одного из тех жонглеров, что зацепили мой взгляд сразу по приезде на центральную площадь. Он был одет в костюм: левая половина жёлтая, а правая – красная, черные кудри собраны в высокий хвост.

– А это Джерт. Он приходит пожонглировать на площадь, сколько я себя помню. Неплохо получается, так?

Джерт одновременно жонглировал маленьким металлическим шариком, яйцом (не удивлюсь, если сырым), кошельком со звонкими монетами и чем-то шершавым, цветом напоминающим кирпич.

– Неплохо, – не стала спорить я. – Скорее даже хорошо.

– Вот именно, – мой спутник выдержал театральную паузу. – Представьте, как я удивился, когда полтора года назад он пришёл учить нас магической работе с животными. Не в том плане, что мы пытались превратить их в бессмертных чудовищ. В более миролюбивом, даже полезном. Учил нас лечить болезни или хотя бы опознавать… Один из самых трудных предметов, что мне пришлось сдавать.