Харизма

В голове вспыхнуло единственное слово: «Паскудство», а потом водоворот красок и образов затмил мир перед глазами. Миг, но его было достаточно. Я уже видела сон с открытыми глазами.

…Асфальт превратился в землю, а земля – в грязь. Небо посерело и размокло, будто губка. Лило как из ведра. Здания заменили печальные ангелы, держащие кресты. Гранит и мрамор казался черным из-за воды. Пришедшие на похороны люди были с зонтами. Опухоли в черных костюмах-тройках, юбочных костюмах, темных очках. Цветы мокли под дождем, лепестки тяжело дрожали. Капли барабанили по коричневому лакированному гробу. Священник сражался с зонтом. Всем не терпелось оказаться в тепле.

Я стояла возле гроба. Опухоли подходили, произносили слова сочувствия, неловко обнимали за плечи, и каждый спрашивал, чем он может помочь. Во рту пересохло. Оставьте меня в покое, хотелось заорать мне. Вместо этого я кусала губы и кивала, кивала, кивала…

…Он прислал одного из своих прихвостней. Сам не соизволил прийти. И правильно сделал – я бы обязательно познакомила его надменную морду со своими ногтями. Его прихвостень был гладко выбрит, губы сжаты в пунктирную линию. Кожа вокруг глаз тонкая, прозрачная, сосуды похожи на синеватых угрей, на коричневых штанинах – брызги грязи. Волосы потемнели от воды. Я знала, что их настоящий цвет – морковно-рыжий. Он принес белые лилии. Огромный букет белых лилий – чистых и прекрасных. Я ничего не сказала ему, он ничего не сказал мне. Просто положил лилии на гроб. Лилии напоминали белоснежных голубей. Они прилетели, чтобы быть похороненными, засыпанными влажной, пахучей землей. Земля дышала и шептала слова, которые я не могла разобрать.

Ветер хлестал все больнее. Дождь лил с неба, из моих глаз. Правая рука, покоящаяся в колыбели косынки, горела огнем. Холод забрался под пальто и свернулся там клубком. Капли дождя барабанили по гробу. Священник устал сражаться с зонтом, и скоро все завершилось. Каблуки погружались в грязь, а гроб – в трехметровую яму…

Вспышка!

Мои зрачки сузились в две точки размером с булавочную головку. Я судорожно коснулась правой руки, однако боли не было. То была не моя боль, вернее, не мое воспоминание. Сердце колотилось, как пойманная птица, пульс ухал в ушах, над верхней губой выступила холодная испарина.

Сквозь ослепительную белизну постепенно стали проступать контуры, у контуров появилась текстура и тени. Дорога. Витрины. Люди. Что, черт побери, только что произошло?

Я обернулась. Женщина перешла через дорогу. Голова с тугим белым пучком волос, словно зафиксирована пластиковым воротником, какие напяливают на собак, чтобы те не расчесывали раны. Великолепная осанка, широкий шаг. Еще чуть-чуть, и сорвется на бег.

Почувствовала ли она, что я только что прочитала ее?

Но на мне перчатки. Я не могу читать людей в перчатках.

Значит, видения вызваны не мной.

Черт, кто эта блондинка?

Я попыталась сделать шаг ей вдогонку, но даже крохотный шажок вдруг стал проблемой. Мне хотелось окликнуть блондинку, но слова застряли в горле, превратившись в витки ржавой колючей проволоки.

Визг тормозов. Чей-то крик. Асфальт с белыми разделительными полосами вдруг встал на дыбы, переместился из горизонтального положения в вертикальное, и стал стремительно приближаться к моему лицу.

Что-то смягчило падение. Асфальт теплый, пахнет резиной. В поле зрения попал рукав кожаной куртки, потом лицо. Это лицо… оно выделялось на фоне неба темным пятном, однако черты были безошибочно узнаваемы.

Багама поддерживал мою голову, словно что-то хрупкое, его губы шевелились. По-моему, он спрашивал следующее: «С вами все порядке? Вы не ушиблись?». Я хотела заверить его, что да, все в порядке, не ушиблась, а посему он может слезть с меня. Я почти убедила себя, что именно это я и произнесла. Судя по выражению лица Багамы, не это. Он помог мне подняться.

– Мои очки, – выдохнула я.

Очки валялись на асфальте. Стекла целы. Благослови Господи производителя. Разбитые «авиаторы» не сделали бы это утро лучше.

Багама тактично промолчал – не стал говорить, что я пришибленная, раз первое, о чем вспоминаю после того, как едва не угодила под колеса, это паршивые очки. Зато указал на вылезшего из такси водителя, нервно переступающего с лапы на лапу.

– Он чуть не сбил вас!

Я бы сказала, что «чуть» в нашем деле не считается, но от потрясения язык прилип к небу.

Мой мир был умыт адреналином, я подмечала детали с болезненной ясностью.

На таксисте был цветастый акриловый джемпер и очки в роговой оправе с толстыми, как корабельные иллюминаторы, замусоленными стеклами, увеличивающими его глаза почти вдвое, делая их похожими на две огромные маслины. Очеловеченный сенбернар, славный парень. Складывалось впечатление, что в Зеро все, чем занимались зверолюды, это крутили баранку и стояли на кассах в забегаловках быстрого питания, круглосуточных супермаркетах и заправочных станциях.

– Я не местный. Плохо понимать русский. Милиция не заявлять, пожалуйста. Босс быть недовольный, уволить. – Обсидиановые провалы глаз влажно блестели. Еще чуть-чуть, подумала я, и они закатятся, как на игровом автомате, выдав два проигрыша.

Таксист еще что-то сбивчиво рычал, слюна капала из пасти на свитер. Мне до сих пор как-то… непривычно слышать человеческую речь из пасти животных. Неужто и это дело привычки?

На панельной доске такси была корона, инструктированная пластмассовыми камнями. Китайский болванчик – ухмыляющийся толстяк в расписных шароварах – продолжал кивать. Мусор, которого полно во второсортных сувенирных лавках.

Я обернулась, но блондинки и след простыл.

Так, с меня хватит.

Подхватив спортивную сумку, нетвердым шагом, прихрамывая, я направилась к «Земляничным полям», чья вывеска была такой же стеклянной, как и глаза десятка случайных прохожих, остановившихся поглазеть на происходящее. Кругом аховые физиономии, вопящие, что я спрут из космоса. В принципе, я не осуждаю их. Уверена, если бы я сейчас посмотрела на себя в зеркало, то увидела бы глаза размером с линзы в очках таксиста-сенбернара.

– Детка, у тебя кровь.

Я замерла как вкопанная, ошеломленная этим заявлением. Кровь? Старушка в замшевом пиджаке протягивала мне бумажный платок. Ее узловатые длинные пальцы были унизаны золотыми кольцами, на костлявом запястье – маленькие золотые часики с перламутровым циферблатом.

Багама настиг меня в два шага. Вероятно, в два небольших шага. Как вы уже поняли, в этой игре я всегда проигрываю.

– Госпожа Реньи. – Я не сопротивлялась, когда он развернул меня к себе, взял из моих рук бумажный платок и приложил к ссадине над бровью. Он словил мой взгляд, улыбнулся уголком рта и сказал: – Вы опоздали на десять минут.

– Десять минут? – переспросила я.

Багама открыл дверь «Земляничных полей» и жестом пригласил меня пройти.

– Вы все правильно расслышали. Могу я поинтересоваться: вы всегда такая невнимательная, когда переходите через дорогу?

Он сказал, что я невнимательная. Я не была невнимательной. То есть абсолютно. Равно как и параноиком. Я чувствовала, как съезжаются брови над переносицей. Второй раз меньше чем за сутки он навешивает на меня ярлык, с которым я в корне не согласна.