Юра-водитель

Юра-водитель
Анастасия Муравьева

После смерти жены Юра-водитель, одинокий отец умственно отсталой дочери, пристрастился играть в покер. Но судьба смешала ему карты, когда он поднял ставки…

Анастасия Муравьева

Юра-водитель

Его имя было Юра, но все звали его Юра-водитель. Худой и мосластый, он каждое утро забирался на сидение с продранной обшивкой, но водил не мощные фуры, а трухлявые грузовички. Юра-водитель перевозил цемент, доски и песок. Он ходил вечно обсыпанный цементной пылью, в его волосах оседали стружки, а задубевшие пальцы были в синяках, потому что он не только крутил баранку, но помогал грузить, привязывать, складывать и караулить, безропотно соглашаясь на кучу дел, которые неизбежно возникают в пути.

Завидев его грузовичок под окнами, жена Юры-водителя сначала прятала бутылку под мойку, но скоро перестала это делать. Она спилась сразу после рождения дочери, потому что была нетерпелива от природы. Ей все казалось невыносимым – сидеть в четырех стенах с плачущим младенцем, налаживать утлый быт, зачерпывать поварешкой жидкий борщ, а вечером видеть мигнувшие фары грузовика и встречать мужа: руки в цыпках, щетина и цементная крошка повсюду – в его волосах, на плечах и ботинках. Эта пыль намертво въелась в кожу и клубилась за Юрой-водителем, куда бы он ни шел, как вьется дымок от курева.

Устав бороться с пылью, которую никак не удавалось выколотить из мужа, съемного жилья и затхлой жизни, жена начала пить, причем запоем, как принимаются вдруг писать романтические стихи. Она пританцовывала от нетерпения, ее била дрожь, руки тряслись так, что она не могла наполнить стакан, и часто пила прямо из горла, запрокинув голову, как мучимый жаждой человек.

Юрина жена не могла даже донести бутылку из магазина домой. Едва дойдя до сквера и прислонившись к чугунной ограде, она отвинчивала крышку и выливала содержимое бутылки в себя, жадно глотая, пока ослабев, не оседала кулем на землю.

Так она и умерла – на улице, с подкосившимися ногами, в мохеровом берете, сползшем на ухо, и пальто, из-под которого торчал подол халата. Початую бутылку унесли бомжи, и она была похожа на женщину, которой стало плохо, – внезапно и без всяких причин.

Жену схоронили, а Юра-водитель остался один с трехлетней дочерью. Дочка привыкла сидеть с матерью, которая, разумеется, ею не занималась, сначала принюхиваясь к пыли, а потом доводя себя до исступления водкой. Дочь гуляла одна, как большая. Она одевалась кое-как, путая пуговицы, но сердобольные соседки помогали, повязывали сверху теплый платок, чтобы не простудилась, и девочка сосредоточенно ходила по скверу одна, качаясь на скрипучих качелях. Малышка забредала очень далеко, в глухие переулки, где стояли гаражи и склады, но всегда возвращалась или ее приводили за руку, потому что она твердо помнила свое имя, фамилию и адрес, а соседки не забывали проверять каждый раз, встретив у парадной.

– Тебя как зовут, девочка? – спрашивали они, и она громко отвечала: «Юля».

– А где ты живешь?

– Улица Красная, дом пять, квартира три, – отвечала Юля, и тетки удовлетворенно поправляли на ней пальто, потуже затягивая завязки на шапке, пусть идет, умница какая.

К несчастью, имя и адрес – это единственное, что говорила дочка Юры-водителя, и когда он, опомнившись, повел записывать ее в школу, дочку не приняли и отправили к врачу. Она не умела читать, считать и писать, только глядела на всех пустыми глазами, повторяя, как заведенная, свое имя и адрес, о чем бы ее не спросили. Юре-водителю выдали кучу справок и направлений, заниматься всем этим ему было некогда, а соседки у подъезда, хоть и кивали сочувственно, дальше застегивания пуговиц и завязывания шнурков не шли.

Впрочем, много ходить по врачам не пришлось: дочке поставили диагноз «умственная отсталость», определив в коррекционную школу-интернат. Юра-водитель облегченно вздохнул, довольный, что теперь дочка будет под присмотром, и даже, возможно, выучит еще что-нибудь, кроме имени и адреса. А тут и начальник колонны пошел ему навстречу, поставив рейсы только по рабочим дням, чтобы выходные Юра-водитель мог проводить с ребенком.

В пятницу вечером он оставлял свой грузовичок во дворе и шел в интернат. За ним привычно струилась цементная пыль, с которой боролась, но так и не смогла победить покойная жена, поэтому пыль, а не водка, свела ее в могилу. Юра-водитель брал дочку за руку и молча уводил домой. В квартире они сидели, не разговаривая, потушив ради экономии свет, каждый в своем углу. Юра устраивался на кухне, подняв глаза на тускло мерцающее око телевизора под потолком, а дочь, прижавшись к ковру на стене, призванному скрадывать всякие звуки, хотя такого гробового молчания, как в их квартире, еще поискать.

Привычный уклад их жизни изменился, когда Юра-водитель познакомился с соседями и начал по выходным играть в преферанс.

Картежники жили недалеко, в соседнем поезде, интеллигентные и не такие шумные, как доминошники, собиравшиеся летом в парке. Это была сплоченная мужская компания, почти секта, но Юра-водитель влился в их ряды неожиданно легко. Он нашел в посиделках за карточным столом тот сорт дружбы и почти братства, приправленного азартом, без лишних слов и эмоций, которого ему так не хватало в кабине грузовичка, пока он мотался со стройки на стройку.

Преферансисты собирались за картами каждые выходные, а Юра-водитель присутствовал почти всегда, обзаведясь собственным местом – у окна, под торшером. Вскоре он начал брать с собой дочку, не торчать же ей одной в пустой квартире. Придя в первый раз, она скромно представилась: «Юля», и больше не проронила ни слова, уходя в спальню хозяина, где ей разрешали смотреть на рыб.

Юля садилась рядом с аквариумом, брала корм и мерной щепотью сыпала его по водной глади, глядя, как рыбы подплывают и жадно захватывают ртом живительную пыль. Однажды ей показалось, что рыбы хватают ртом воздух, чтобы не задохнуться, и она решила помочь им, выловив сачком из аквариума и аккуратно разложив на блюдце, чтобы отдышались. Но смерть рыб не изменила отношения картежников к Юре-водителю и его дочери, ее простили, ничего не поделаешь, дурочка.

Прошел почти год. Когда Юра-водитель в очередной раз пришел забирать дочь из интерната, а это было поздней весной, он спохватился и взял ей плащ на замену ватному пальто, в котором она продолжала ходить несмотря на припекающее солнце и оттепель. Так вот, этот плащ попросту на ней не сошелся, оказавшись очень мал в талии. Юра-водитель впервые озадаченно посмотрел на дочь, которой исполнилось пятнадцать лет, пытаясь стянуть полы на ее животе, и только тогда заметил, что дочь беременна. Она была худая, в отца, из тех, что называют жердинами, с блеклой косицей и застывшим выражением на лице, свойственным всем дурочкам, а живот выпирал – бесстыдно и безобразно.

Юра-водитель тряхнул ее за плечи. «Что такое? От кого?» – только и спросил он, не зная, как обсуждать эту тему с умственно отсталой. Слабая улыбка на лице дочери сменилась сосредоточенным выражением и наморщенным лбом, он тряхнул ее еще раз, но без толку.

Юра-водитель пошел к директору интерната, намереваясь стукнуть кулаком по столу и заорать: «Что у вас тут за бардак происходит?», но растерял пыл, пока поднимался на второй этаж, и скандала не получилось. Директор и завуч набросились на него, потрясая грамотами, заявив, что в их интернате подобное исключено, все учителя работают давно и вообще отличники народного просвещения, а дети, которых забирают на выходные, с чем только не возвращаются, тут тебе и синяки, и вши, и, пожалуйста, беременность. Юра-водитель пообещал, что обратится в полицию и инспекцию по делам несовершеннолетних, но это были лишь пустые угрозы, произнесенные тихим голосом. А что еще мог сделать этот слабак, ведь будь он настоящим мужиком, человеком с характером, то и грузовик бы водил мощный, и жена бы его не спилась.

А теперь случилось то, что случилось, и Юра-водитель понимал, что ни инспекция, ни полиция ему не помогут, а если он хочет дознаться правды, придется начать расследование самому, тем более что все нити вели к его приятелям-картежникам, больше некому.

Срок беременности установили в семь месяцев, аборт делать было поздно, и Юра-водитель, открыв календарь, начал высчитывать, где он был и что делал вместе с дочерью семь месяцев назад. Но вечера за преферансом были похожи один на другой, а в спальню, куда уходила его дочка, мог зайти любой и пробыть там сколь угодно долго. Но теперь, сидя за картами, Юра-водитель пристально вглядывался в лица своих партнеров, мертвея от мысли, что один из них изнасиловал беспомощную дочь практически на его глазах, пока он тасовал колоду за стенкой.

Но по лицам преферансистов ничего нельзя было сказать, долгие годы игры сделали их непроницаемыми. Даже когда Юра-водитель объявил, что его дочь беременна, вероятно, от какой-то сволочи из сидящих за этим столом, все промолчали, а брови поднял только старик-армянин, да и то потому, что увидел прикуп.

Впрочем, одного можно было исключить из числа подозреваемых – нового игрока, которого Юра-водитель не встречал раньше. Это был пожилой, костистый мужчина с глубокими залысинами, чем-то похожий на профессора. Он наблюдал за Юрой-водителем, пока тот пытался добиться правды от подельников, а потом вдруг предложил ему сыграть один на один.

Юра-водитель прищурился: «Что поставишь на кон?».

– Квартиру, – ответил новый игрок.

Юра-водитель не поверил своим ушам.

– Вот так куш, – присвистнул кто-то.

– Хорошая квартира, однокомнатная, десять минут пешком от метро, – пояснил профессор. – С ремонтом. Играем?

Он плохо скрывал нетерпение, Юра-водитель заметил, как раздуваются его ноздри. «У такого можно выиграть», – подумал он. И переспросил: «Не обманешь? Квартира не помешает, сам на съемной хате живу».

– Я за свои слова отвечаю, – профессор распечатал новую колоду карт и держал ее кончиками пальцев. – Ставлю квартиру против твоей дочери.

И вытянув палец, он указал на Юлю, которая не успела уйти и стояла у стены, выпятив живот.

– Бред какой-то, – фыркнул Юра-водитель. – Ты в своем уме такое предлагать?

– Бред – это когда твоя дочь беременна неизвестно от кого, – сказал профессор, сопроводив свои слова улыбкой. – Выиграешь – квартира твоя, будет, где внука растить, проиграешь – я увожу дочь. Согласен?

Он оскалился, показав длинные желтоватые зубы, и вслед за ним почему-то улыбнулась Юля, доверчиво подошедшая к столу.

Дурочка не догадывалась о том, что ее ждет, пока похожий на волка и одновременно профессора человек не взял ее за руку, чтобы увести за собой.

Юра-водитель сидел, обхватив голову руками над проигранной партией. Он хотел было возмутиться, что квартира против живого человека несправедливое пари, но растерялся, как недавно в кабинете директора интерната, и только шевелил губами, вспоминая ходы. Тем временем волчий профессор надевал начищенные до блеска ботинки в прихожей, помогая себе ложечкой, застегивал, как когда-то соседки у парадной, плащ на дочери, только теперь он топорщился на животе.

Они давно ушли, когда Юра-водитель тяжело поднялся из-за стола, где лежали карты и мятые купюры начавших следующую партию игроков. Он вышел на кухню, налил воды из-под крана и пил ее жадно, как покойная жена водку, похожий на рыбу, выброшенную на берег и судорожно глотающую воздух.

«А может, ей так лучше будет», – подумал он, сжимая стакан. – «Будь она нормальная, вышла бы замуж, все равно бы съехала! В любом случае!» – Он прислонился горячим лбом к окну. – «Поживет как человек. Всяко лучше, чем со мной. Квартира у метро, пыли нет, а человек образованный, сразу видно, не грузовики водит. И ребенок у них будет, все как у людей, по крайней мере, сыта и обута». – Веретено мыслей, радостно жужжа, пряло сладкие нити. – «Еще позвонят, в гости позовут».

Юра-водитель вдруг что-то вспомнил и метнулся обратно, бросился к столу, зашарил руками. «Где колода?» – крикнул он.– «Ее мужик распечатал, который дочку увел».

– Да вот она, вот, – ему протянули упаковку, надорванную с края, так распечатывают колоду порывистые новички, никак не шулеры. Юра-водитель вытряхнул карты на стол и принялся спешно пересчитывать, разбирая по мастям, раскладывая в стопки.

– Ну да! Конечно! – вдруг заорал он страшным голосом. – Я так и знал! Обманул он меня! Валета пик не хватает! Где валет? Нет валета! Пари не считается! Колода крапленая! Он жулик! Вор!

Он вскочил, его лицо исказила бессильная ярость, готовая вот-вот перейти в плач, как бывает у очень маленьких детей. Ухватившись за край стола, он попробовал его опрокинуть, но стол был слишком тяжел и не поддался, и Юра-водитель яростно заколотил по нему кулаком, словно вгоняя в столешницу невидимые гвозди.

– Да вот твой валет, – хозяин квартиры нагнулся, подняв карту с пола, и положил руку Юре-водителю на плечо. – Не шуми.