В платье со штампом

– Тебе он не понравился?

– Нет, мне все равно. Абсолютно все равно. А тебе-то он нравится?

– Да.

– Ну и хорошо. Я рад за тебя.

Мы помолчали.

– Ну, пойдем обратно? – спросила я.

– Я рад, что знаком с тобой. И я тебя очень-очень ценю. Как человека, конечно.

Он сжимал мои пальцы. Почему-то стало неприятно.

– Я тебя тоже. Но мою руку можно отпустить.

– Нет, я не отпущу. Потому что я очень сильно тебя ценю.

– Да.

– Ты мне как родная, понимаешь? Я без тебя не могу.

– Мне приятно это слышать. Ты замечательный друг.

Равшан отпустил мою руку.

– А кто он? – и Равшан кивнул в ту сторону, где остался Сергей.

– Он… – я замялась. – Он – кот.

Равшан обиженно посмотрел на меня. А я ему улыбнулась.

– А ты? Ты его кошка?

– Да.

– Мне все равно. Я тебя ценю даже в такой ситуации, когда он – кот, а ты – его кошка.

– Мне не нравится наш разговор, – сказала я. – Я пойду.

– Ну, пока, его кошка, – сказал он мне.

Я повернулась, чтобы уйти. Равшан очень громко сказал мне вслед:

– Так бывает, когда голова в крови, ты ее сжимаешь руками, и кровь струиться между пальцами и затекает под рукава. Это мои чувства к тебе!

Нашла Добермана. Он стоял с двумя моими коллегами, разговаривал о бизнесе. Я стояла рядом с ним в каком-то оцепенении. Просто стояла и смотрела, как он ладонью режет воздух перед собой, и эти воздушные, рожденные им, кубы и трапеции беззвучно и незримо валяться на землю к его ногам.

«Зачем он так жестикулирует? – в каком-то полусне думала я. – «У его ног – сугробы. Он споткнется и упадет…»

Я представила, что на всех улицах высотой по человеческое колено навален этот словно фасованный воздух – плотный и мутно-стеклянный – ванильная нуга, когда слижешь с нее всю сладкую пудру.

– Снова задумалась? Что такое? Ты смотришь так, словно сейчас в моих руках по самурайскому мечу!

– Нет, мечей нет. Пустые руки, – голос у меня был слабый, и медленно произносились слова. – И ладони у тебя ярко-желтые.

Он посмотрел на свои руки, но, конечно, ничего не увидел.

– Ладно, – согласился он. – А почему желтые?

– Цвет беспокойства, тревоги.

– Ага-ага. Ну что ж. Пусть так. Пойдем-ка отсюда, – сказал Доберман, обнимая меня одной рукой за талию.

Мы медленно пошли к выходу из парка. Сначала молчали, но потом Доберман меня остановил, и спросил:

– Юль, я не знаю, как ты ко мне относишься, что ко мне чувствуешь… Мне трудно. Вот скажи, если оценивать твои чувства ко мне по шкале от нуля до единицы, какую ты цифру назовешь?

– А единица – это любовь?

– А единица – это любовь, – подтвердил Доберман.

Я немного помолчала.

– Ноль три.

– Что? Я не понял.

– 0,3. Как маленький бокал пива.

Доберман поднял руку, словно хотел меня ударить, но тут же опустил. Я закрыла уши ладонями, чтобы не слышать, что он говорит, и быстро пошла обратно к празднику, к людям.

28 мая

Встретилась с друзьями.

Миша протянул нам коробку. Мы заглянули. Там были тонкие сигаретки разных цветов – голубые, розовые, черные, желтые.

– Цветные сигареты? Сам сворачивал?

– Да, и красил сам. Но они еще и вкусные. Понюхайте. Э, нет, сначала отгадайте!

– Голубые – с ментолом?

– Да.

– Розовые – с клубникой.