Тайны мадам Дюбуа

– Жан-Пьер – так его звали… зовут.

– Так и обращайтесь! – развел руками тот. – И можете говорить по-французски, я неплохо знаю ваш язык.

На подъезде к морскому порту, блондин отобрал у меня Андре – якобы мне тяжело держать сына на руках – и усадил себе на колени. Софи велел сесть рядом. Подлец прекрасно понимал, что, покуда дети при нем, на побег я не решусь, даже будь у меня такая возможность.

А возможность была.

Трое его подельников ехали в другом экипаже, следом. Да и когда сошли мы в Ростоке, держались поодаль. А после, как взошли на борт, побег и вовсе не имел больше смысла. Куда убежишь с парохода?

* * *

4 июня, 21 часов 45 минут

Балтика, территориальные воды Германской империи

В дверь каюты постучали второй раз, уже настойчивей. Решив, что едва ли мой самозваный муж отличается подобным тактом, я подошла и открыла.

– Фрукты для мадам Дюбуа, – сообщил стюард, вкатывая сервированный столик на колесах. За его спиной, в коридоре, маячил тот самый «рыжий».

– Благодарю, – прохладно отозвалась я и закрыла дверь точно перед носом рыжего.

Согласилась посмотреть детское меню на завтра, уточнила что стюарда, нас обслуживающего, зовут Бьорн Нойман, и что, ежели что-то понадобится, я могу вызвать его, нажав кнопку сонетки в гостиной комнате. С тем он ушел.

Никаких фруктов я совершенно точно не заказывала, да и Бланш явно не до того. Но гадать пришлось не долго: ваза с фруктами прижимала к скатерти записку в плотном конверте, в которой значилось, что все это – презент обер-лейтенанта цур зее Германа Вальца.

Я все еще была в некотором замешательстве, когда дверь резко и без стука отворилась и едва ли не с криком «а-ха!» в каюту ворвался мой фальшивый муж.

– Кто это прислал? – мгновенно вспылил он. – Вы ведь ничего не заказывали, Лили, мне прекрасно это известно!

– Ревность вам не к лицу, месье Дюбуа, – хмыкнула я, утомленно роняя записку на столик. – И притворите дверь в каюту – дети спят.

На просьбу мою блондин не отреагировал, напротив, распахнул двери шире и махнул рукой, призывая всю свою банду. А после они учинили самый настоящий обыск: короткую записку разобрали чуть ли не по слогам, уверенные, что это шифр, пощупали каждый фрукт, потрясли вазу. Сдернули скатерть с сервировочного столика и – вдруг нашли под ним еще одну записку.

На французском на сей раз.

– От кого это? – вскричал блондин. – С кем вы успели снюхаться на пароходе? Отвечайте немедля!

– Я… я не знаю, ей-богу! – искреннее ответила я. – Это какая-то ошибка наверняка. Что там написано?

Но блондин, не позволив мне и тронуть этот клочок бумаги, хмуро пробежал текст глазами. Потом посуровел еще более и с сомнением взглянул на меня:

– Этот тип зовет вас на свидание. Нынче в полночь, на верхней палубе в кормовой части. Желает показать вам гребные винты, – издевательские выговорил он.

– Это уловка, дураку понятно! – не сдержался рыжий. – С лейтенантишкой у них встреча – он и есть химик! Нужно в оборот его брать!

– Заткнись! – рявкнул блондин, явно жалея, что оговорку про химика слышала я.

А я стояла, ни жива ни мертва. Конечно, это не просто свидание – это именно что уловка. И это был бы мой единственный шанс спастись, прочти я записку вовремя или хоть догадайся скрыть ее от лишних глаз.

Впрочем, через мгновение я подумала и о худшем развитии сценария…

– Что же вы стоите, Лили? Бегите, прихорашивайтесь – нынче у вас свидание.

– Я не пойду туда… – слабо возразила я.

– Пойдете, милая, пойдете. Или этот Вальц дороже вам, чем собственные дети?

Глава 4

4 июня, 23 часа 53 минуты, Балтика, открытое море

Стоял июнь, самое начало, и вечер был бесконечно долгим. С небом, усеянным перьями облаков, и оранжевым солнцем, все никак не спускающимся за горизонт. В Петербурге сейчас и вовсе начались белые ночи, и оранжевый вечер там совершенно незаметно перетекает в пыльное розовое утро. Уж я-то знала.

Но сейчас, хоть мы и вышли давно в открытое Балтийское море, пока что находились в широтах датского Копенгагена. Вот-вот должны были поравняться с островом, который, судя по туристическому проспекту, назывался Борнхольм. Вдали уже мрачно высились над морем серые скалы, и алел полосатый маяк.

Несмотря на поздний час, немало пассажиров высыпало на палубу. Правда все они толпились в носовой части, стараясь лучше разглядеть Борнхольм – на корме же не было почти никого, кроме притаившейся в тени мужской фигуры, в которой я угадывала черты обер-лейтенанта Вальца.

Я робко оглянулась: по-прежнему за мной следили, не упуская из виду ни на минуту. А на полпути к Вальцу, под козырьком, укрывающим вход в третий класс, невидимый Вальцу стоял мой фальшивый муж. В опущенной его руке мутно поблескивал револьвер… Он глядел на меня тяжело и безотрывно, и весь вид его так и кричал: «Выкинешь что-то – пожалеешь». Я верила. А потому медленно, будто с трудом переставляя ноги, но шла. Мечтала, чтобы Вальц увидел скорее мое страдальческое лицо и понял бы все сам. Скрылся, сбежал, сделал бы что угодно! Потому как, если его схватят сейчас – и моя участь будет предрешена.

Но он не двигался. Вот я уже четко видела его лицо, угрюмый взгляд, напряженность во всей фигуре. Но почему же, черт возьми, он не двигался?!

Так сосредоточенная на его лице, я не сразу отметила легкую возню – как раз там, под козырьком у входа в третий класс. Раздался звук глухого удара. Мой фальшивый муж, слабо дернул руками, будто пытаясь взлететь, и, словно мешок с картошкой, повалился на руки стоявшему позади него неприметному господину. Тот ловко придержал его под мышки, аккуратно вынул из руки револьвер, и споро утащил бессознательное тело куда-то в темноту…

И в тот же миг, не успела я повернуть головы, позади послышался еще один глухой вскрик – и никто больше за мной не следил.

Потому я уже совладала с собой, когда боковая дверь совсем рядом распахнулась, и в тесной темной подсобке я увидела своего мужа. Настоящего мужа. Ничему уже не удивляясь, спокойно вошла внутрь.

– Ненавижу тебя… – сказала я горько и без сил.

Потом, неожиданно для себя самой, прильнула к нему и крепко прижалась к его груди, уткнулась лицом в плечо. Тут же почувствовала, как и он меня обнимает, прижимая еще теснее. Зарывается руками в мои волосы и нежно целует.

Было не время и не место, и голова должна бы быть занята иным. Но сопротивляться себе было слишком трудно, и я поцеловала его в ответ. Легонько погладила его щеку и улыбнулась в темноте, видя только любимые черные глаза.

Муж отстранился сам:

– Безумно по тебе соскучился, – выдохнул он мне в ухо. – Жесточайшая оказалась мука видеть тебя весь день – и видеть с другим. Вот уж точно мой персональный ад. Верно, если ты однажды бросишь меня, я сделаюсь маньяком и жизни тебе не дам…

– Поверь, и я едва сдерживалась, чтобы не подойти к тебе и не залепить пощечину.

– За что? – не без иронии осведомился он.

– За все!

Я действительно был зла, хоть толком и не могла высказать причины. Очевидно лишь одно – и сама я, и наши дети, и бедняжка Бланш оказались здесь по его вине.

Не без усилий я разомкнула кольцо его рук и решила быть серьезной:

– Так это все правда? У тебя действительно встреча на этом пароходе, которая, – я процитировала, – ставит под угрозу безопасность Германии?